Без очереди в рай - Вежина Диана

Вот вам и «супервумен» — ничего из ряда выходящего. Так я и росла: училась говорить, читать, считать, водить автомобиль, ломать кирпичи голыми руками, пользоваться противозачаточными средствами — словом, всему тому, что для современной женщины лишним не бывает. После школы с Волги я перебралась на берега Невы, через год похоронила тетю Аню, сдружилась с Нарчаковой, то да сё — в общем, дальше вы и сами знаете.

А если что не знаете… а что вы вероятнее всего действительно не знаете, так прежде всего то, какое отношение все эти дела минувших дней могли иметь к текущему моменту. По мне так не могли, а если тетя Лиза думала иначе, то пояснить она не соблаговолила. Ну и…

Будем проще: не ищите смысла там, где его нет, — неровен час обрящете. Старость, Яночка…

А ей всё было мало.

— Значит, твоя бабушка по отцовской линии тоже родилась в Ленинграде. Интересно, — заметила она. — Бывают в жизни совпадения…

— Ну да… — привычно пожала я плечами. — Только она рано умерла, я о ней очень мало знаю, — пояснила я. — Знаю, что в блокаду она остались сиротой, была эвакуирована. Сперва попала в Казахстан, потом каким-то образом в Поволжье, там вышла замуж… В общем-то и всё.

Почему-то я почувствовала себя немного виноватой.

— Когда она скончалась?

— В шестидесятом. Отец тогда совсем подростком был. Онкология.

— Понятно, — задумчиво сказала тетя Лиза, — понятно… Превратности судьбы… — Она опять о чем-то помолчала, чтобы не сказать, что умолчала. — Между прочим, — улыбнулась вскользь Елизавета Федоровна, — теперь меня не слишком удивляет, насколько мало мы знаем о других. Бывает так, что о самих себе мы знаем еще меньше. По молодости лет оно простительно, но мне… — И вновь возникла пауза. — Впрочем, несущественно…

— К чему вы, тетя Лиза? — не выдержала я.

— Пустое, к слову… — Она вздохнула. — Неважно, Яночка.

— Что-то я вас толком не пойму, — я пристально взглянула на соседку. — Тетя Лиза, сдается мне, о чем-то вы молчите! — еще разок попробовала я.

— Было бы о чем, — отмахнулась та, но показалось, что о чем-то — было. — Считай, что я сама себя не понимаю. — Она решительно свернула разговор: — Пока оставим. Только вот что, Яночка. Ты всё-таки подумай на досуге — очень мне не нравится инцидент с милицией. Какой-то он неправильный… Будь поосторожнее, смотри по сторонам. От вывертов судьбы никто не застрахован, но раз случилось — впредь поберегись, тем более ты девочка неглупая. К тому же ты сама любишь повторять, что случайность есть закономерность, только неосознанная, так? Так будь последовательна… — Она приподнялась из-за стола, дав понять, что разговор окончен. — Подумай, Яночка.

Э-э…

Н-да.

Было бы о чем…

О чем-то, впрочем, было. Да хотя бы о самом нашем разговоре, под занавес которого я уже почти не сомневалась, что подтекст в нем мне не померещился. Елизавета Федоровна словно в самом деле что-то не то хотела скрыть, не то, наоборот, раскрыть, вела вокруг и около, но в конце концов оставила в потемках. Уже теперь, почти как жизнь спустя, я понимаю и в чем-то принимаю мотивы Нарчаковой, однако в тот момент она меня своими недомолвками достала. Раздражение у меня с думаньем не вяжется, к тому же к вечеру я крепко измоталась, да еще, похоже, подпростыла в камере. Так что вы и сами понимаете; а если что-то вы не понимаете…

А-апчхи! Чих как факт, а не фигура речи… Да, так если даже вы не понимаете, то из меня мыслитель был и вовсе никакой. Хотя на сон грядущий шевельнулась мысль, что в одном Елизавета Федоровна была-таки права: как бы мало мы ни знали о других, о себе мы зачастую знаем меньше. Я то же о себе: меня вдруг удивило не столько то, с какой легкостью тогда, в камере, я могла переступить черту — еще шажок, и я бы преступила, — сколько то, что я черту э-э… не переступила. Я не умею толком объяснить, но вдруг я поняла, что, будь такой расклад, даже бы убийство у меня не вызвало протеста. Впечатляет? И хорошо, когда бы эта мысль меня бы испугала — но я же приняла ее как должное! Кстати, говорят (и кстати говорят), если зверь отведал человечины…

Приятного аппетита, не люди и были. Спасибо, вы обогащаете мой мир…

А-апчхи! И мне всегда пожалуйста.

И спокойной ночи.

Глава 9

Утро вечера не то чтоб мудренее, но по крайней мере не мудрёнее. Во всяком случае, рефлексии по поводу отсутствия рефлексий с утра меня не беспокоили, а что до остального… Настроение было по погоде: день случился ветреным и рваным, тучи клочьями несло за горизонт, всё время норовило распогодиться — но отчего-то никак не успевало.

То же и со мной: призадуматься — оно, допустим, стоило, только вот когда? Сами посудите: во вторник, 10 октября, я отработала последнее дежурство — до утра среды 11-го, так? Правильно, а в среду вечером меня арестовали, и ночь с 11-го на 12-е я «отдыхала» в камере. В четверг, 12 октября, меня сперва грузили непонятками в милиции, а затем и дома; то, стало быть, вчера. День сегодняшний грозил оказаться не менее насыщенным: во-первых, предстояло профсобрание, во-вторых, день рождения и новоселье Леры, в-третьих, э-э… да, уже хватило бы во-первых и вторых, а ко всему ведь, в-третьих, нынешняя пятница была помечена не только 13 числом, но к тому же и пришлась на полнолуние. А мне хватило бы во-первых без вторых…

Однако по порядку.

По моим прикидкам день в первом приближении раскладывался так: собрание должно было начаться в девять, продлиться где-то с час, а гостей сестренка пригласила на четыре вечера. Само собой, подразумевалось, что в этом промежутке я ей помогу в подготовке к празднеству. С учетом Лерочкиной безалаберности и привычки оставлять все приготовления на последний день, времени на всё про всё было вряд ли больше, чем достаточно. В том смысле, что достаточно, не более, то есть — только-только, под притык.

С гардеробом я с утра замаялась. Младшенькая в вопросах этикета не чересчур строга, однако джинсово-кроссовочный прикид она бы не одобрила. Мне тоже, в общем-то, хотелось соответствовать, но не идти ж через работу в декольте, тем более в туфлях на аршинной шпильке. Хорошенького хватит, нахромалась давеча… После полудюжины примерок я остановилась на зеленой, чуть переливчатой, с серебристой искрой брючной паре, допускавшей удобную обувку на среднем каблуке. Паче чаяния костюм занятно сочетался не только с цветом моих глаз, но и с серьгами, кулоном и кольцом — любимым, вроде как парадным гарнитурчиком из платины с изумрудной мелочью. И всё-таки в образе чего-то не хватало, по мне так рыжины, что я, в конце концов, исправила оттеночным шампунем. Хлопотно, конечно, но даже и Господь в дни творения тоже не бездельничал…

Его-то, впрочем, никто не торопил, а меня вот время поджимало. Выбившись из графика, я засуетилась до того, что дважды устроила фальстарт: в первый раз пришлось возвращаться с лестницы за сумочкой, во второй, с улицы уже за видеокамерой, которую я обещала одолжить сестричке. (Говорят, раз вернешься — пути тебе не будет. А если сразу два?)

На своей машине ехать мне было несподручно: ничуть не сомневалась, что на дне рождения единственной рюмашкой я не ограничусь — и не веселья для, а ради восприятия сестренкиной компании. Точно, несовременная какая-то я вся, даже за баранку с пьяных глаз не сажусь из принципа. Мысль воспользоваться муниципальным транспортом умерла в зародыше: снобизм мне чужд, но всё же не настолько, чтобы в часы пик уродоваться, например, в метро. Тем более опаздывала я уже вовсе неприлично — по всему поэтому оставалось уповать токмо на извозчика.

Тут вроде повезло: тарантайку я поймала сразу же. Водитель замызганной «восьмерки» оказался мужиком сговорчивым (даром что на вид — киношный мафиози), цену не ломал, но город знал паршивенько. Из-за этого мы то и дело увязали в пробках; правда, уяснив, что я спешу, дяденька повел машину так, что даже мне, дочери раллиста и докторице «неотложной помощи», пришлось… э-э… скажем так, солоновато.