Уровень - Ирина Булгакова

Девушка вцепилась в дверь, рванула ее на себя и выскочила на лестницу. Потянула на себя ручку, дождалась щелчка. С другой стороны двери приоритеты стремительно поменялись. Прима расценила это как хороший знак. Каждая закрытая дверь отделяла ее от комнаты, где отливали кошачьим блеском пустые, как стекла противогазов глаза палачей.

Призрачная свобода ограничила выбор: лестница вела наверх, ниже этажей не было. Окон между лестничными пролетами тоже. Прима бежала по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней. Преодолевая очередной пролет, мимоходом отчаянно, до боли толкалась в закрытые двери. Она по-прежнему находилась в неведении относительно того, находится здание под землей или на поверхности. Если верно последнее, все, что ей останется, после того, как она выберется на крышу: лететь вниз. В любом случае — на операционный стол она не вернется.

На шестом этаже, после очередной неудачной попытки открыть дверь, девушка поняла, что везенье кончилось. Опережая преследователей по лестнице полетел дробный перестук. Снежным комом с горы разрастался, впитывая шум голосов.

На одном дыхании Прима преодолела два пролета. Дверь на седьмом этаже не стала дожидаться, пока ее коснутся мокрые от волнения пальцы — распахнулась, едва не сбив девушку с ног.

На пороге возник человек в белом халате. Его густые брови съехались у переносицы.

— Что за, — начал он и не договорил.

Белый халат странным образом успокоил Приму. Словно при патологической боязни летать на самолете, неожиданно отложили рейс и близкий ужас отодвинулся на неопределенный срок.

От удара ногой в живот человек в халате отлетел к стене. Не давая ему опомниться, девушка ворвалась следом, захлопнув за собой дверь. Схватила за грудки субтильное тело, вздернула и с размаху приложила головой об стену. Потом еще раз. И еще.

Человек сопротивлялся. Его кулак, нацеленный в лицо, пронесся мимо, лишь слегка задев по уху. Он слишком долго готовился — в его глазах постепенно зрела решимость, как гроза в мае, он медленно заносил руку для удара и еще неспешней бил. До того, как человек убедился в промахе, Прима успела сделать очень много. Отклониться вправо и резко, на противоходе ударить противника сложенными пальцами пониже кадыка.

Тонкие белые пальцы с маникюром ухватились за больное место, пытаясь ослабить боль. Человек захрипел. В глазах зрел страх. Только сейчас, после боли, от которой трудно стало дышать, хрупкая девушка с взъерошенными темными волосами стала ассоциироваться у него с опасностью.

Прима не стала ждать, пока человек придет в себя. У нее не было времени на то, чтобы давать передышку. Ни ему. Ни себе. Она ударила его в живот. И спустя мгновение коленом в склоненную голову.

Из сломанного носа текла кровь, заливала ворот халата, когда Прима вздернула человека вверх и прислонила к стене.

— Что за, — хрипел человек.

— Выход. Мне нужен выход, — бесстрастно сказала она.

Он промолчал, захлебываясь кровью. Зато рука его, безвольно, как будто против воли хозяина потянулась в сторону двери, утопленной в нише между диваном и аппаратом с горячим питанием.

Прима оторвала человека от стены и толкнула в сторону двери, крепко держа его за шкирку. По пути ее взгляд торопливо перебегал с предмета на предмет. Она искала нечто, похожее на холодное оружие. Но в комнате отдыха кроме миролюбивых пластиковых стаканчиков и дружелюбных цветочных горшков ничего не было.

Зато за дверью, которая распахнулась с подачи не оправившегося от боли человека, Приму ждал долгожданный сюрприз.

Внушительных размеров помещение, залитое искусственным освещением настолько, что казалось, здесь объявлена война тени, двумя рядами коек, выдвинутых в проход, напоминало больничную палату. Сбоку от входа, на подставке, металлическим чудовищем распластались медицинские инструменты. Прима безошибочно узнала только один — скальпель. Как выяснилось, на него имела виды не одна она.

Человек рванулся с такой силой, что ткань треснула. Он выскользнул из рук и сделал два шага, когда резкой подсечкой Прима сбила его с ног. Человек упал, ударившись головой о ножку койки.

Девушка решила, что человек предпримет еще одну попытку завладеть скальпелем и ошиблась. Вместо того, чтобы рвануться к подставке с инструментами, он бросился в другую сторону — вдоль столов.

Бежал он недолго. Скальпель, пущенный твердой рукой угодил ему в правую ногу, в бедро. Споткнувшись на бегу он упал, задев рукой металлические ящики. Грохот еще не смолк, когда рядом оказалась Прима. Сжимая в руке острый предмет, напоминающий шило с загнутым концом, она села на корточки рядом с человеком. Ослепительное жало блеснуло у самого горла с дергающимся кадыком.

— Веди к выходу. Быстро, — прошептала она ему в лицо.

Человек кивнул. Прима помогла ему подняться, держа шило у горла. Они двинулись вдоль столов. Человек не сопротивлялся. Он шел прямо, стараясь не делать резких движений.

Если бы можно было пройти по залу, не глядя ни налево, ни направо, Прима так бы и сделала. Но столы словно нарочно были расставлены так, чтобы привлекать внимание.

Нет, не больничную палату напоминало длинное помещение, стыдливо спрятанное подальше от дневного света. Скорее, оно было похоже на владения безумного патологоанатома, чьи пациенты живы. "Ужин каннибала" — расщедрилась вдруг память и словно провинившегося в угол, вытолкнула на поверхность яркую картинку забытого художника.

Прима двигалась вдоль рядов, сдерживая крик ужаса. Обнаженный молодой человек лежал на койке. Его тело прикрывал прозрачный пластик. На запястьях и лодыжках крепились ремни, шею — так знакомо, до спазмов в горле — удерживал ошейник. Белое лицо с веками, пронизанными кровеносной паутиной хранило выражение болезненного страдания. Грудная клетка вскрыта. Тонкие ослепительные ребра крабьими конечностями расставлены по сторонам. И кровавое, упорядоченное рождением месиво, в центре которого билось сердце. Этот единственный толчок, сигнал SOS, последняя нить, что осталась подвластна разуму, не находил отклика ни в чьем сердце.

На соседней койке лежала девушка. Ее черепная коробка была раскрыта. Четкий лабиринт серого вещества, выставленный для всеобщего обозрения, вызвал у Примы приступ паники. Вполне возможно, вон та свободная койка, на которой пестрела кровавыми пятнами простыня, предназначалась для нее.

Собратья по несчастью. Заложники своего состояния, отданные на милость не палача, а законченного маньяка-садиста. Беззащитные, низведенные до положения подопытных животных. Безвинно осужденные на муки. Ради чего? Ради какой такой высшей цели? Разве могли они предугадать, что их долгий сон разбудит зверя, притаившегося в засаде? Что больное общество, чей анамнез, без всякой надежды на выздоровление, близится к концу, давно уже жаждет заполучить в свои руки козлов отпущения. Тот материал, который в силу непонятной природы, лишен статуса живущих. Вычеркнут из общих списков, а значит не имеющий никаких прав.