Воронка - Яна Розова

— Гм! — хмыкнул Паша. Семейный автомобиль стоял прямо на том месте, с которого минуту назад съехала «Ока».

Он немного растерялся. Идти в офис было бы глупо — можно встретить знакомых из секты. Подождать пока «Фольксваген» уедет казалось лучшей перспективой. Паша достал сигареты и подошел ближе к зданию, чтобы сквозняк не задувал огонек зажигалки.

— …Простите, Константин Михайлович, но мы с вами договаривались! — прозвучал над ухом Паши чей-то уверенный басок. Говорил человек, которого раньше Павел не слышал. Седов поднял голову: прямо над его головой располагалось зарешеченное окно офиса. Изнутри его закрывали плотные жалюзи, но форточка была открыта. Неужели это кабинет директора офиса? Дымок от сигареты нырнул в форточку. Реакция Седова была интуитивно молниеносной: он бросил сигарету на асфальт, раздавил ее горящий кончик носком туфли и шагнул вплотную к зданию, на случай, если запах уже привлек внимание говоривших и они выглянут наружу.

Слова стали доноситься чуть тише, будто бы собеседники внутри офиса перешли вглубь комнаты, тем не менее, лисье ухо бывшего сыщика улавливало разговор:

— …А я бабло за май вам скинул! — Этот голос тоже был Паше не знаком. Молодой и наглый, с натуральным гродинским прононсом потомка славных жителей Малых Грязнушек. — Сейчас бухгалтерша платежку притащит. Если не получили — идите в банк ругаться. Я тут не причем!

— Константин Михайлович, — мягко произнес басок. — Я не первый год в сфере финансов работаю и услугами банков пользуюсь каждодневно. Коли вы перечислили… когда, простите?…

— На прошлой неделе, — буркнул молодой и наглый.

— Так-так, значит, как минимум пять дней тому назад, стало быть, деньги прийти должны еще вчера. А если ваш бухгалтер ошибся с реквизитами — деньги бы вернулись.

— Идите к Катьке — пусть сама скажет! — молодой перешел на откровенное хамство. — Я за каждым следить не могу. И сейчас мне ехать надо, меня в цехе ждут!

Тон его собеседника заметно похолодел:

— Не будем привлекать Катек и прочих. Кстати, о перечислении благотворительных сумм вы могли бы и позаботиться. Ежемесячные отчисления в Фонд Чистоты — ваша святая обязанность перед Учителем. Тем, что вы цех получили, вы ему обязаны, больше никому. А если вы откажетесь это делать — попрощайтесь и с цехом и с офисом.

— Чего? — заорал преемник Золотарева. — Ты мне не грози, вошь в очках! И чего ты мне сделаешь? У меня теперь такая крыша, что ваш Учитель обоссытся, если только раз нарвется! Иди отсюда, козел!

— Тише! — рявкнул басок. — Дурак какой! Разве можно так об Учителе говорить?! Ты же просто беду накликаешь! — Молодой что-то попытался сказать, но его перебили: — завтра же здесь будут налоговая, антимонопольный, УБЭП, еще всякие чинуши. Они твой цех как муравьи по щепочке растащат. Ты будешь штрафы платить за каждый вздох! Лучше не ссорься с Учителем. Если я завтра же деньги не получу — будет все как я сказал.

— Пошел в жопу!!! — выкрикнул его собеседник.

В ответ ему лишь раздался короткий презрительный смешок. Потом хозяин офиса остался один. Паша собрался покидать свой пост и двигаться на продолжение разведки, но приостановился, потому что из окна снова донесся голос хозяина офиса. Видимо, он говорил по телефону.

— Ты чо?! Ты же обещал!.. О чем базар… Ни хрена себе!.. Я бабки тебе платил, блин! Мы с тобой и с пацанами говорили!!!

«Крыша-то Костю кинула! — сделал вывод Пашка. — Вот только почему? Неужели даже криминал с Учителем не связывается?»

В офис Седов все же зашел, но сначала дождался, пока незадачливый этот хозяин цеха отправится по своим делам. Ждать пришлось недолго — вскоре со ступенек сбежал малорослый паренек с озабоченной мордой. Он погрузил свое тощенькое тельце в подержанный «Опель» и отбыл в неизвестном направлении.

Только тогда Седов поднялся по белым ступенечкам. Прикинувшись заказчиком, Паша начал беседу о мебели с единственной живой душой в офисе — бухгалтером Екатериной Алексеевной, то есть, пресловутой Катькой. Это была толстоватая немолодая женщина, неудовлетворенная воспоминаниями о прошедшей жизни. Вежливый рыжий мужчина понравился ей сразу. Они разговорились, а когда Седов покинул офис, он уже знал все, что хотел. Да, Костя получил этот цех после того, как пришел в секту. Да, он купил его за свои деньги, но очень дешево. С прежним хозяином ни Катька, ни Костя не знакомы, люди говорят, что он на машине разбился и теперь работать не может. Каждый месяц Костя платит Учителю (сколько — Катька не сказала), но это его жутко бесило и сейчас он хочет от Учителя отвязаться.

Через неделю Паша не забудет позвонить в офис отступника Кости, чтобы убедиться в осуществлении всех пророчеств посланника Учителя.

— Нет, мы заказы не принимаем, — ответят ему на том конце провода. — Цех закрыт, у хозяина проблемы с лицензией и, вроде, поролон нашли без сертификата. А все счета арестованы, потому что с налогами бухгалтерша чего-то крутила.

…Кумаров ожидал выхода Учителя после собрания, стоя на ступеньках Дома пионеров. Новый его помощник сидел тут же, рядом, на ступеньках, молча покуривая. Он вообще много молчал, этот Павел Седов. Отличный парень! Саша снова похвалил себя за то, что вытащил отставного следователя из затяжного запоя. Такого человека пропустить было бы непростительным промахом, потому что Пашка имел опыт следственной работы, нужен и такой специалист в отряде. Вообще же, все зомби Кумарова были классными парнями, ни один бы не растерялся, доведись им попасть под пули. Еще бы — такой опыт! Светлов, к примеру, два года в Чечне служил, Крючкин — из ОМОНа, Василенко — вообще все кавказские войны прошел. Сам Кумаров тоже повоевать успел. Подполковник в отставке, еще Афган застал, нюхал порох и в Карабахе, и в Грозном. В армии он ценился не только как профессионал, но и как большой спец в работе с кадрами. Еще под погонами Саша мечтал: вот бы работать не с тем составом, что тебе дают, не с салагами и неудачниками, а со специально подобранной командой, где у каждого будет своя козырная карта, свое место в строю и в бою. Такой шанс предоставил ему только Учитель.

До встречи с Учителем были годы, полные бесплодных сожалений о потере себя и своего места в жизни. На гражданку уйти Сашу уговорила жена, а когда поняла, что тут Кумаров совсем не у дел оказался — бросила его без всяких сожалений. Сашка стал пить горькую, а когда очнулся увидел перед собой два пути — превратиться в спившееся животное или стать нужным человеком. Инстинкт, ищущий пути выживания, подтолкнул Сашу ко второму пути.

Тогда ему пришлось пройти через смерть, но теперь он рад этому, потому что смерть перестала быть пугающей неотвратимостью. Все ребята из его группы прошли через это и все они теперь знали главное: умирать не страшно. Почти все они и раньше видели смерть вблизи, лицом к лицу, кое-кто был ранен, но пройти сквозь умирание, сквозь все его этапы, заглянуть за черту им довелось впервые. Кумаров говорил с каждым из них после обряда и каждый сказал, что раньше такого не испытывал. Они описывали почти то же самое, что довелось почувствовать и Саше: сначала любопытство, потом нарастающее опасение, потом страх, затем ужас неизбежности. Сам Кумаров вспоминал, что представлял себе смерть как погружение в наркоз — хоп и темно! Но вышло иначе: это было похоже на заведомо обреченную битву сознания с телом. Тело умирало, оно быстро подчинилось удару ножа, проникшему в самое сердце. Саше показалось, что теплая от крови мышца в груди ощутила холодный кончик стального лезвия внутри себя. Нанизанное на нож, сердце безнадежно трепыхнулось пару раз, а потом началось страшное: пропадали звуки, стало темно, тихо, холодно. Разум яростно сопротивлялся процессу умирания. Он пытался заставить сердце снова перекачивать кровь, заставить глаза снова видеть свет, но сердце не подчинялось, жизнь перестала омывать вопящий от ужаса мозг кислородом и тогда начались эти ужасные конвульсии, словно бы последняя попытка ожить. После агонии Саша умер. И там, за пределом, он увидел… Нет, это невозможно описать. Этого не смог описать никто из «возвратившихся». Он краснели, пыхтели, искали слова. Не найдя слов, матерились и это выражало больше самых изысканно подобранных словосочетаний, больше самых емких понятий и больше всего, что смог бы сказать самый литературно одаренный человек. Потому что описать то, что было за пределом, невозможно, нереально. Нереально и… стыдно. Там было самое сокровенное, самое интимное, самое желаемое в жизни человека. Это не были предметы или люди. Это не были вещи, из вожделенных на земле. Это даже не было оргазмом. Вовсе нет! Это было состояние. Да, состояние или ощущение, или парение души, а, может, и еще нечто, чего описать невозможно.

Возвращение на этот свет иначе как насилием назвать невозможно. Валька Василенко даже признался однажды, что все время думает о… о состоянии, все время вызывает в себе его ощущение, хочет его, жаждет, ждет. А Алешка Ткаченко даже сказал, что хотел снова умереть после возвращения — не мог больше жить так, как жил до смерти. Пожалуй, будь на месте парней Кумарова кто-нибудь понежнее, дело бы кончилось по крайней мере самоубийством. Но толстокожие гренадеры справились. Сашка тоже справился. Последнее тебе осталось, Паша! Самое последнее — умереть. А как ты потом будешь жить, ты и сам еще не знаешь!