Что создано под луной? - Николай Удальцов

Когда человек скрылся в недрах кокпита, и сделал это довольно уверенно, капитан тихо спросил Риоля:

– Как ты думаешь – он не из бомжей?

– Не думаю, – ответил Риоль, – Во всяком случае, золотые ключи от больших дверей у него, кажется, есть…

– По местам стоять! – громко, усилив голос слегка помятым рупором, скомандовал капитан, – С якоря сниматься! Трапы на борт!

Швартовые отдать!

Взвизгивая и отзываясь клацающими, отрывистыми, как точки в тексте, металлическими звуками, звено к звену, цепь пошла на борт, обнажив на конце двузубый, лапотный якорь, замерший, в конце концов, в клюзе правого борта.

У кормы поднялся бурун, сразу столкнувший судно с места так стремительно, что из двух, брошенных швартовых, лишь один долетел до пирса, а второй, упав в воду, закружился в кормовом водовороте, ожидая пока портовые шкипера вернут его на причальную тумбу. Туда, где этот швартовый станет ожидать того, кто захочет воссоединиться с землей, вернувшись из плавания.

Сейнер подал два гудка.

Первый ворчливый.

А второй – уже бодрый, веселый.

И берег оказался в будущем…

Корабли как люди – не возвращаются к родному дому, только если гибнут или не могут найти свой путь в тумане…

…Риоля поразило то, как быстро, совсем недавно одинокий и какой-то неживой кораблик превратился в слаженный, готовый к действию механизм, на котором и люди, и машины – все работали, и каждый знал свое место так, словно иначе и быть не могло.

– Хорошо тебе удается организовать труд, – сказал Риоль капитану.

– У нас слишком мало людей, чтобы организовывать труд плохо.

– И все-таки – у тебя на судне все хорошо делают одно дело. – Если все думают, что работают – значит, все уже заняты одним делом…

Когда кораблик оказался от берега на расстояние горизонта, а сам берег и пирс на нем превратились в едва различимую черту, Риолю почудилось, что на пирсе мелькнули три женских фигурки.

И хотя, даже своим острым зрением он не мог рассмотреть лиц, Риолю показалось, что девушки ему знакомы.

Тогда он взял и помахал им, и в ответ над пирсом мелькнули три девичьих платка.

Как только суденышко покинуло акваторию порта, на борту воцарился тот временный покой, который перемежает работу по отправке и работу по лову.

Многие матросы появились на палубе.

Осматривали ее родную, но в чем-то изменившуюся со времени последнего плаванья – там облупилась краска, показав новый рисунок трещин, там погнулась стойка – кто его знает – от чего это произошло? Может кран задел грузом, а может сам метал, старея, скрючивается как подагрический ветеран, помнящий еще «белое» правительство.

Да, что – «белое» – нормальное правительство еще помнящий.

– Знаешь, какая рыбы тогда была?

– Какая?

– Одна фотография не меньше полкило весила…

Вышел на палубу Андрюша, подошел к начищенной рынде, потрогал ее пальцем, потом послюнявил палец и потрогал рынду опять.

Вышел и полноватый человек с окладистой бородой, одетый в длиннополую рубаху, подпоясанную толстой веревкой.

Постояв, поглядев на небо, голубое с единственным, но очень большим облаком прямо по курсу, он подошел к капитану:

– Ты в Бога веришь? – спросил человек, проводя пухлой рукой по своей бороде.

Капитан посмотрел на человека, посмотрел на Риоля, потом – вновь, на спрашивающего:

– Нет.

– Почему? – это не было допросом. Скорее, вопрос напоминал обыкновенное, хотя и заинтересованное, любопытство.

– Он ничего не может поделать не только с законами природы, но даже с обычной таблицей умножения.

Какой же это – всевышний?

– Он не был бы Всевышним, если бы вносил путаницы в таблицы…

После этого, человек, назвавший себя самым известным рыбаком, повернулся и хотел отойти в сторону, но капитан остановил его:

– Хочешь, я назначу тебя боцманом?

– Нет.

– Почему? Это ведь возможность покомандовать. Да и поработаешь с живыми людьми.

– С живыми людьми я уже наработался.

А командовать дилетанту – это мешать тем, кто умеет работать.

Я останусь равным с остальными.

Капитан, помолчав немного, спросил человека, пожелавшего остаться равным остальным:

– По-твоему, люди рождаются равными?

– Люди рождаются равными, – вздохнув, ответил человек в длиннополой рубахе, – А умирают теми, кем они стали…

Риоля заинтересовал разговор капитана с матросом, и, вполне возможно, капитан хотел продолжить этот разговор, но в этот момент на палубу выскочил Андрюша:

– Слышали! Появился Христос!

Человек в длиннополой рубахе посмотрел по сторонам и, вновь вздохнув, ответил:

– Враки.

– Ну, я за что купил, за то и продал.

– Значит – ты плохой коммерсант…* * *

– Каждый, кто хоть раз побывал в море – полюбил его навсегда.

Каждый, кто не разу в море не был – мечтает побывать.

– Почему?

– Море может быть страшным, но мерзким, оно быть не может…

…Ветер, между тем, поднимался.

Как медведь, выбирающийся из берлоги, после долгой спячки, голодный, раздумывающий – с кем бы расправиться.

Море смотрело в небо.

Небо хмурилось.

– А море – морщится, – проговорил матрос, стоявший на руле.

«Море зависит от неба», – подумал Риоль. – Как человек, – сказал человек, бывший самым известным рыбаком, проходя мимо Риоля.

Волны, до сих пор перебиравшиеся по поверхности мелкими катышками с коротко пенной прической, сменялись все более крупными и крутыми валами. И сейнер уходил в жидкие логи между этими валами, по самую мачту. Палуба проваливалась в пучину под ногами матросов, заставляя внутренности людей устремляться вверх, сжиматься у самого горла.

А каждая новая волна доставала да самого, почерневшего облака на небе.

– Кажется, мы начинаем наш путь со шторма? – Риоль посмотрел на капитана. Капитан посмотрел на Риоля:

– Не переживай. Легкое начало пути – величайшая неудача любого предприятия…

– Ты так уверен в своем судне?

– Молодые всегда уверены, – пожал плечами капитан. А потом добавил:

– Зрелые – уже начинают во всем сомневаться…

– Ну, что же, посмотрим, где наша дорога закончится? – Риолю нравилось спокойствие капитана. – Дорога и начинается, и кончается там, где мы сами этого хотим…

…Риоль и капитан отправились в рубку, а кораблик продолжал пробираться к своей цели, северным отравам, прибрежные воды которых, ожидались богатыми селедкой. Волны накатывались на судно, заставляя его скрипеть, трещать, звенеть и вздыхать всеми частями, казавшимися игрушечными по сравнению с громадными, темно серыми, водными горами, оставляющими на палубе бурунившуюся пену, и чувство облегчения, после прохождения каждой очередной волны.

И каждый раз, когда очередная волна противостояла сейнеру, умудрявшемуся, под рукой капитана, развернуться к ней носом, она замирала, словно в удивлении от того, что кораблик продолжает свой путь, вздрагивала, как скакун, неожиданно наткнувшийся на препятствие.

И только пена, как грива коня на ветру, развивалась, угрожала, демонстрировала самоуверенность и самолюбование.

А сейнерку оставалось демонстрировать только одно – механическое упорство – героический снобизм эпохи думающей, что она – эпоха НТР.

За штурвал встал сам капитан, и ему удавалось всякий раз развернуть сейнер носом к волне, а Риоль, от нечего делать, стал считать волны.

Но, насчитав штук сорок, бросил это занятие, не потому, что оно было бессмысленным, а просто так.

– Стоит ли так упираться? – спросил капитана Риоль, – Может попробовать обойти шторм стороной?

– Такой шторм стороной не обойдешь,

Если уж он не обошел стороной нас.

– А ты знал, что этот шторм будет?

– Я знал только то, что какой-нибудь шторм на нашем пути встретится обязательно…

– Может, сменим курс и пойдем в какое-нибудь другое место? Кто знает – есть ли рыба у этих самых островов?

– Никто не знает, – капитан говорил спокойно, не отрывая глаз от очередной приближающейся волны.

– Прорываемся к неточной цели, неуверенные в результате, и с риском получить большие неприятности, – Риоль не критиковал действия, а просто констатировал факт.

– Да. Как Тухачевский к Варшаве в двадцать первом…

– Тухачевский плохо кончил. – С нами этого не произойдет потому, что мы рискуем не ради собственного тщеславия…

Так, перебрасываясь словами, под стоны крошечного, среди стихии корпуса, Риоль и капитан простояли в рубке всю ночь, а под утро ветер начал стихать и волнение постепенно улеглось.

На палубе стали появляться измученные морской болезнью люди.

Но эти люди смотрели на успокаивающийся океан и начинали улыбаться, подставляя лица ветру и, хотя и холодному, северному, но все-таки, солнцу.

В своей судьбе, судьбе астролетчика, Риоль попадал в самые разные бури, но эта штормовая ночь запомнилась ему сильнее всех, не тем, что она была особенно страшной.

Просто это была первая буря, с которой он столкнулся у себя.

На Земле.

– Кажется, самое неприятное позади, – сказал капитан, – А ты не испугался шторма.

– Ты ведь тоже не испугался, – ответил ему Риоль.