Чужое лицо - Энн Перри

— Как я понял, Менард Грей тоже был близким другом вашего сына? — нарушил молчание Монк.

Доулиш снова уставился на тлеющие угли.

— Я бы предпочел не затрагивать эту тему, — хрипловато и через силу ответил он. — Как выяснилось, он дурно влиял на нашего сына, и, если бы не Джосселин, заплативший за Эдварда карточные долги, тому бы не избежать бесчестья. — Мистер Доулиш конвульсивно сглотнул. — Мы полюбили Джосселина, хотя он гостил у нас совсем недолго. — Он взял кочергу и принялся яростно разгребать угли в камине. — Помоги вам бог поймать того безумца, который убил его.

— Мы сделаем все возможное, сэр.

Монку вдруг захотелось высказать все, что он думает об огромных и бессмысленных военных потерях. Тысячи и тысячи умирали от холода и голода, от ран и болезней на холмах чужой враждебной страны. Монк даже не помнил, из-за чего началась Крымская война. Во всяком случае, Англия не оборонялась — Крым удален от нее на тысячи миль. Газеты писали, что Англия пришла на помощь Турции, спасая Османскую империю от окончательного распада. Сколько горя, сколько смертей, сколько искалеченных судеб!..

Доулиш смотрел на Монка, ожидая сочувствия.

— Я очень сожалею о вашем сыне. — Чисто машинально Монк протянул руку. — Он умер таким молодым! По крайней мере, Джосселин Грей рассказал вам, что ваш сын принял смерть мужественно и без мучений.

Тронутый его словами, Доулиш, не раздумывая, пожал протянутую ему руку.

— Спасибо.

И лишь когда Монк вышел, до мистера Доулиша дошло, что он, джентльмен, только что пожал руку полицейскому.

Тем вечером Монк впервые почувствовал, что Грей как личность ему небезразличен. Он сидел в своей тихой комнате, куда доносились лишь приглушенные звуки с улицы. Сердечная привязанность четы Доулиш и упоминание, что Джосселин платил чужие долги, поведали о нем куда больше, чем горе матери или воспоминания соседей. Майор Грей не растратил жизнь на пустые сожаления о том, что менее одаренные братья по праву первородства отняли у него богатство и титул, что слабая по натуре девушка не решилась пойти против воли родителей и предпочла Джосселину Лоуэла. Вероятно, она и сама была не прочь стать женой лорда?

Шелбурны вели светскую жизнь, были всем обеспечены и старались не обращать внимания на чужое горе. При виде нищего, больного или калеки всегда можно перейти на другую сторону улицы, поскольку заботиться об этих людях — обязанность правительства, а утешать — священный долг церкви.

Высшее общество диктует строгие законы: оно предписывает, как следует проводить время, оно требует безукоризненных манер и вкуса во всем, оно определяет узкий круг друзей… Но каково было Джосселину Грею снова столкнуться с этим искусственным миром после кровавого сражения под Балаклавой, обмороженных трупов на подступах к Севастополю, отчаянной борьбы за жизнь на больничной койке!

На улице прогремели колеса экипажа, и какая-то шумная компания разразилась хохотом.

Монк представил себе чувства Грея, возвратившегося в Англию. Родственники, спрятавшиеся от страшной правды за патриотическими статьями в газетах, должны были показаться ему незнакомцами, достойными жалости и презрения.

Монк и сам пережил нечто подобное — после посещения трущоб, притаившихся в какой-нибудь сотне ярдов от ярко освещенных улиц, по которым джентльмены катили в собственных экипажах на званые обеды. В одной комнате ночлежки, без отопления и элементарных удобств, обитали по двенадцать-пятнадцать человек разного пола и возраста. Он видел там малолетних проституток с усталыми и старыми, как сам грех, глазами, тела, изуродованные венерическими болезнями, детей, замерзших насмерть в придорожных канавах. Стоит ли удивляться тому, что все эти люди воровали или же продавали за несколько пенсов свое тело — единственную свою собственность!

Откуда взялось это воспоминание, если он не мог вызвать в памяти даже лицо отца? Должно быть, первое посещение ночлежек оставило глубокий шрам в его сердце. Возможно, Монку давали силы именно гнев и сострадание, а вовсе не честолюбие, не желание подражать во всем человеку, имя и голос которого он забыл. Дай бог, чтобы так оно и оказалось! Это примирило бы его с самим собой.

Чувствовал ли то же самое Грей?

Монку предстояло не просто раскрыть преступление; он должен был отомстить за Джосселина.

Кроме того, нужно поднять дело Лэттерли. Перед тем как посетить миссис Лэттерли, необходимо узнать, в чем он обещал ей помочь — и не смог. Он должен с ней встретиться. Снова увидеть ее лицо, услышать ее голос и хотя бы на короткое время завладеть ее вниманием.

Вторично просматривать дела не имело смысла — он уже изучил их до последнего листка. Поэтому Монк прямиком направился к Ранкорну.

— Доброе утро, Монк. — Приветствие прозвучало бодро, глаза Ранкорна блеснули. На этот раз суперинтендант стоял у окна, и лицо его, обычно бледное, было тронуто легким румянцем, как после хорошей прогулки на свежем воздухе. — Как продвигается дело Грея? Можно что-нибудь подкинуть газетчикам? Они, как вам известно, продолжают на нас наседать. — Ранкорн фыркнул и полез за сигарой в карман. — Скоро они потребуют нашей крови. Полетят головы, Монк!

Поза, в которой он стоял, слегка приподнятые плечи, вздернутый подбородок — все выражало глубокое удовлетворение, и это не ускользнуло от внимания Монка.

— Да, сэр, думаю, так оно и будет, — согласился он. — Но, как вы изволили заметить неделю назад, это расследование может вытащить на свет весьма неприятные обстоятельства. Мне не хотелось бы выступать с опрометчивыми заявлениями, не имея твердых доказательств.

— Вы вообще обнаружили хоть что-нибудь? — Лицо Ранкорна стало серьезным, хотя чувствовалось, что он по-прежнему уверен в неминуемом поражении Монка. — Или зашли в тупик, как Лэмб?

— В настоящий момент все говорит о том, что преступление как-то связано с семьей Грея, сэр, — как можно более спокойно ответил Монк. Его не покидало болезненное подозрение, что Ранкорн знает все заранее и наслаждается этим. — Между братьями имелись определенные трения, — продолжал он. — Нынешняя леди Шелбурн была обручена с Джосселином, а вышла за Лоуэла…

— Вряд ли это могло стать мотивом убийства, — презрительно заметил Ранкорн. — Вот если бы погиб Лоуэл — тогда другое дело.

Монк подавил раздражение. Он чувствовал, что Ранкорн нарочно его провоцирует. Несомненно, отношения их в прошлом были весьма натянутые. Странно, что Монк не понял этого с самого начала.

— Не совсем так, — заметил он. — Леди, кажется, предпочитала Джосселина, и единственный ребенок, зачатый еще до отъезда майора Грея в Крым, больше похож на него, чем на Лоуэла.

Лицо Ранкорна на миг осунулось, но тут же снова расплылось в улыбке. Сигару он так и не зажег.

— Вот как? Да… Но я предупреждал вас, что дело скверное, не правда ли? Будьте осторожны, Монк. Один неверный шаг в Шелбурн-Холле, и почетное семейство добьется вашего увольнения еще до того, как вы возвратитесь в Лондон.

«К твоей несказанной радости», — подумал Монк.

— Совершенно верно, сэр, — произнес он вслух. — Поэтому газетчикам пока ничего сообщать не стоит. Я, собственно, пришел спросить вас насчет дела Лэттерли…

— Лэттерли? Да что у вас там за чертовщина с этим делом? Бедняга покончил с собой. — Ранкорн прошелся по кабинету и сел за стол, обшаривая ящик в поисках спичек. — Пусть этим занимается церковь, мы-то тут при чем? У вас не найдется спичек, Монк? Не можем же мы принимать всерьез фантазии потрясенной горем женщины! А… Не беспокойтесь, спички нашлись. — Он прикурил и запыхтел сигарой. — Джентльмен ввязался в аферу, посоветовал всем своим друзьям вложить туда деньги, а когда предприятие лопнуло — не вынес позора. Кто-то назовет это трусостью, кто-то — благородным поступком. — Он выдохнул струю дыма и взглянул на Монка. — По-моему, глупость. Но эти джентльмены удивительно чувствительны, когда речь заходит об их добром имени. Некоторые держат слуг только для званых обедов, выставляют по шесть перемен блюд, а все остальное время живут впроголодь. Растапливают для гостей все камины, а потом коченеют от холода. Гордость — дурной советчик. — Глаза его довольно блеснули. — Запомните это, Монк.

Он взглянул на лежащие перед ним бумаги.

— Что, черт возьми, вас беспокоит в деле Лэттерли? Займитесь Греем, нам необходимо выяснить правду, какой бы она ни была. Публика ждать не хочет, вопрос уже поднимался в палате лордов. Вам это известно?

— Нет, сэр, но после беседы с леди Шелбурн я уже ничему не удивляюсь. Так у вас есть записи по делу Лэттерли, сэр?

— Вы упрямы, Монк. Весьма сомнительное достоинство. Я принял у вас письменный рапорт о том, что это было самоубийство. Вас оно тогда не заинтересовало. Не собираетесь же вы снова начать расследование?