Охота на охотника - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На берегу Днепра накупался, натянул форму свою и, перебравшись воздухом к позициям своей роты, двинул к ячейке, где и был перехвачен взводным.
– Ты где был?! – злым шёпотом спросил тот.
– На Днепр бегал, купаться, – пожал я плечами.
Тот и сам видел на шее полотенце, которым я волосы промокал, ночь не такая и тёмная была, а полотенце светлое. А понять его злость можно: документов нам так и не выдали, поймают – и мне дезертирство пришьют, и ему худо будет.
– Кто разрешил?!
– Так и не запрещали.
– Запрещаю.
– Ага. А чего искал-то?
– На пост наблюдения хотел поставить, сменить бойца. Имей в виду, следующую ночь дежуришь.
– Хорошо.
Дальше устроился в своей ячейке и вскоре уснул.
Надо сказать, следующий день был тяжёлым даже для меня, а многие его просто не пережили. От моего взвода осталось всего восемь бойцов. Чудо, но сержант пережил бой, более того, за проявленное геройство получил звание старшего сержанта и медаль «За отвагу». Вот это было обидно. Сейчас поясню почему.
Подняли нас, когда ещё темно было, и, построив, повели куда-то в сторону, откуда раздавалось порыкивание танковых двигателей. И силами двух полков нашей дивизии, под прикрытием шести танков (две «тридцатьчетвёрки» и четыре Т-26), после короткого артналёта мы атаковали немецкие позиции на холме.
Это было сложно: нас ждали. Лёгкие танки вспыхивали один за другим. Мы их стороной оббегали и бежали дальше. «Тридцатьчетвёрки» продержались дольше, им сбили гусеницы, и те стреляли, стоя на месте, пока одна за другой вскоре тоже не загорелись. Чем-то тяжёлым по ним били.
Трещали пулемёты. Я иногда останавливался и делал прицельный выстрел (ни одного мимо, в головы пулемётчиков стрелял), на некоторое время заставляя замолчать то один, то другой пулемёт. А мы малой группой (многие остались лежать в поле, кто убитый или раненый, а кто, спасаясь от обстрела) добежали. Я кинул в пулемётное гнездо гранату, после разрыва вскочил и, спрыгнув к немцам, добил штыком раненого. Подхватив пулемёт и закинув винтовку за спину (немцы не стреляли, меняли ленту), я пошёл дальше по окопам, снося любое сопротивление пулемётным огнём. За мной шли остальные, подчищая.
Потом я закидал немецкими гранатами (свои закончились) пушку – и расчёт противотанкового орудия полёг в разрывах. После чего бросил пулемет и вынес из двух трофейных автоматов последнее сопротивление у штабной землянки. Мы долго стреляли немцам вслед, те убегали в тыл. Не так и много ушло. Тут немцы, считай, пехотный батальон полностью потеряли.
Мы закрепились на позициях, политруки работали, командир одного из полков прибыл – наш погиб, участвовал в атаке. В результате взводному – награда и звание, а мне – шиш. Как тот пояснил, я даже не комсомолец. А старший политработник дивизии к этому предвзято относится.
– Понятно, новые дворяне. Кто не с нами, тот против нас.
– Я этого не слышал, – нахмурился сержант.
– Я первым был в немецкой траншее?
– Первым, – подтвердил тот.
– Немцев сотню настрелял?
– Да там, по-моему, и две будет, а то и больше. Ты просто зверь. Рядом с тобой бойцы сражённые падают, а ты как заговорённый.
– По моему мнению, я должен что-то получить. Сержант, ты учти, я больше такого повторять не буду. Я понял, что я смертный и что ничего не получу за своё геройство. В следующий раз я тоже залягу и, как и остальные, прибегу, когда всё закончится. Это уже дело принципа.
– Так, значит?
– Да. С какой радости стараться, если отдачи нет?
– А как же Родина?
– Я уже две сотни немцев убил, даже больше. Пусть кто переплюнет мой рекорд.
– Значит так?
– Значит так.
Сержант ушёл, а я снова сел на ящик с немецкими патронами и, морщась от поднятой пыли (миномёты работали по нам), продолжил набивать ленту к немецкому пулемёту. Я теперь пулемётчик, с МГ-34. От второго номера отказался, сам справлюсь. Другие бойцы поправляли окопы, кое-где чинили и оборудовали позиции в сторону немцев. Тут стрелковые ячейки как раз к нам в тыл откопаны позициями, что нам не нужно.
Следующие два дня мы держались на своих позициях, тут возвышенность, и немцам кровь из носу сбить нас надо, но пока не могли, умылись кровью. Из минусов – демоны пропали. Я каждую ночь летал к немцам в тыл и пускал в дело или карателей, или полицаев. Так вот, первая ночь после того боя за холм была неплоха, купил, что нужно, а вот во время следующей сотню карателей пустил в дело, вскрывая глотки, – и ничего, не отзывался демон-воришка.
Потом другую пентаграмму нарезал, для ментального демона. И тут полный ноль. Это могло означать одно: мир закрыли и от демонов. Чёрт! А хорошо, успел хоть что-то получить. Это Сергей – чую, его работа. Затёр следы пентаграмм, бросил тела как есть – всех, что были, для призыва использовал – и вернулся к своим.
На третий день, как мы эти окопы взяли, взводный, шагая в тыл, случайно нашёл меня. А может, и не случайно, больно уверенно шагал в мою сторону.
– Кто тут?
– Я. Боец Северов, – выходя из кустов, опознался я.
– Ага, узбек наш с труднопроизносимой фамилией и указал, куда ты ушёл. Что ты тут делаешь… голышом?
– Загораю.
– Ночью?! – изумился тот. – А это что?
Наклонившись, тот поднял женские трусы.
– А… это моё.
– Твоё?! – тот вообще вытаращил на меня глаза.
– Ага, люблю лунной ночью пройтись голышом. В одних женских трусах. И вообще, это моё дело, как я схожу с ума. Фетиш у меня такой, извращенец я.
Похоже, я сломал сержанта, тот смотрел на меня в ужасе, уйдя в себя. Явно обрабатывал ту информацию, что я ему дал, но не мог обработать. Тупил и начинал заново. Его картина мира явно рушилась. Я не мешал, но, к сожалению, за спиной раздалось сдавленное девичье хихиканье. Сержант быстро в себя пришёл, посмотрел на кусты и пробормотал:
– Ясно. А я ведь поверил. Так, одевайся – и за мной. Тебя в штаб полка к новому командиру вызывают. Подожду у той берёзы… Извращенец? Надо будет запомнить.
Быстро собрав разбросанные вещи, я помог санитарке из медсанбата одеться, даже показал, в какую сторону идти, и подбежал к сержанту. Несмотря на то, что я всего четверо суток в дивизии, ну сейчас уже пять, слава обо мне
