Манускрипт египетского мага (СИ) - Тегюль Мари

Дорога становилась все унылей. Только вдали были видны невысокие горы, а вдоль дороги тянулись пустынные поля, невозделанные пашни, брошенные сады. Наконец, вдали, в клубах дорожной пыли им удалось рассмотреть крепость, которая выглядела все более грозной и неприступной по мере того, как экипаж приближался к ней. Это был Ахалцихе.

— Вы не будете против, Ник, если мы немного отклонимся от нашего пути и примерно час потратим на посещение одного моего старинного приятеля? — вдруг спросил Аполлинарий.

Уже зная, что Аполлинарий ничего не предпринимает просто так, Ник согласно кивнул.

— Тогда мы заедем в Рабат. Замечу, что Ахалцих до взятия его Паскевичем, был разбойничьим притоном для все этой стороны. И хоть и был под султаном, да не очень то ему и подчинялся. Когда султан ополчился на янычар, то часть из них нашла приют в Ахалцихе, в Рабате. Собственно Рабат — это та часть древнего Ахалциха, которая находится внутри, за крепостными стенами. А весь Ахалцих уже разросся, особенно по правому берегу Поцхов-чая. Экипаж нам придется оставить почти у ворот Рабата, внутри крепостной стены. Улицы в Рабате чрезвычайно узки, собственно это тропинки между домами.

Наказав кучеру ждать их в указанном месте и никуда от лошалей не отлучаться, да еще и присматривать за вещами, ибо народ в Рабате лихой, Аполлинарий повел Ника вдоль крепостной стены. Вскоре им пришлось взбираться на какие-то плоские кровли, которые служили дворами соседних домов.

Ник уже потерял представление о том, куда и в каком направлении они двигаются, но Аполлинарий уверенно вел его вглубь Рабата. Наконец, они оказались перед небольшим домом, сложенным из тесаного камня в отличие от других, обмазанных глиной деревянных срубов. Перед домом играли мальчишки, подкидывая одной ногой тряпичный мешочек, набитый то ли фасолью, то ли горохом. Аполлинарий спросил их что-то и один из мальчишек сорвался и побежал в дом. Тут же оттуда вышел молодой человек и жестом пригласил Аполлинария и Ника войти в внутрь.

Из-за нагромождения построек Нику в первый момент показалось, что они входят в дом. Но это оказалась всего лишь стена, окружавшая небольшое поместье, включавшее в себя несколько тесно прижатых друг к другу флигелей, некоторые из которых громоздились друг на друга, создавая замысловатые террасы. Ник обратил внимание, что это ахалцихское поместье так искусно построено, что отдаленно напоминает средневековый рыцарский замок, который мог выдержать длительную осаду извне. Расположение его было таково, что оно возвышалось над всеми зданиями вокруг и, кроме того, оттуда открывался вид на собственно крепость и ее бастионы, на католический собор, присутствие которого здесь очень удивило Ника. Там же неподалеку высилась ажурная ахалцихская мечеть, превращенная в православный собор. Остальные строения не были видны, но чувствовалось, что внутри крепости скрыто еще много неизвестного. Собственно, здесь было несколько линий обороны и все фортификационные сооружения были настолько основательны, что Ник в душе подивился, как эта крепость могла пасть.

Тем временем, поднявшись по ступеням каменной лестницы, они уже входили в центральную часть поместья, дом с такими толстыми стенами, что он один мог выдержать длительную осаду. Они вошли в комнату, убранную на восточный манер коврами, низкими кушетками — тахтами, с разбросанными по ним множеством подушек разного размера и вида. Зеленые, желтые, синие, четырехугольные и продолговатые подушки были ковровыми и шелковыми, густо расшитыми замысловатыми узорами. Алели туго набитые шерстью круглые валики-мутаки. Небольшие низенькие столы, полированные или инкрустированные перламутром дополняли этот сугубо восточный интерьер. В комнате царили полутьма и приятная прохлада. Не успели Ник и Аполлинарий осмотреться, как раздвинулся занавес в стене, служивший, видимо, вместо двери, и в комнату вошел, как в первый момент показалось Нику, стройный мужчина средних лет. Аполлинарий низко поклонился ему, а тот рукой указал на низкие кресла без подлокотников, приглашая их сесть.

— Я польщен, — тихо сказал этот человек, и Ник удивился его тихому и дребезжащему голосу, какой бывает только у очень старых людей. — Ваш визит мне чрезвычайно приятен. Дорогой Аполлинарий, ваш друг, кажется, из России? Чем обязан такой приятной встрече?

Тут Ник обратил внимание, что человек говорит на прекрасном русском языке. И что его обращение к гостям не напоминает долгие и сладкие приветствия, которыми всегда обмениваются на Востоке, а похоже на деловую встречу чрезвычайно занятых европейцев.

Кикодзе поспешил ответить:

— Дорогой ага, мне в свою очередь приятно видеть вас в добром здравии. Мой друг, ученый из Петербурга, занимается государственными делами большой важности, связанными с безопасностью высоких особ. Мы направляемся в Абастумани, рассчитываем к вечеру туда попасть. Зная, что в этих края не очень спокойно, я решил узнать у вас, какая ситуация сейчас в этом районе. И, конечно, как всегда, я искренне рад повидать вас.

Старец, а Ник, разглядев хозяина дома вблизи, по его рукам, покрытым коричневыми старческими пятнами и желтоватой, пергаментной коже лица с сеткой тонких морщин, понял, что он очень стар, библейски стар.

— Ну что ж, — ответил старец, сверкнув в сторону молчавшего Ника удивительно молодыми глазами, — сейчас, в последние дни никаких происшествий не было. Были визитеры в наших местах, проследовавшие в Абастумани, как раз накануне вашего приезда. Весьма безобидный тифлисский купец, которого с предосторожностями везли в Абастумани на ванны, он жестоко страдает люмбаго, да вот вчера, накануне вашего приезда, туда же проследовали двое довольно молодых мужчин, по виду братьев, настолько они похожи друг на друга. Это очень странная пара, насколько я могу судить по тем весьма скудным сведениям, которые дошли до меня. Я рад, что перед тем, как продолжить свой путь, вы навестили меня. Аполлинарий, я должен вас предостеречь. Вы не удивитесь, если я скажу вам, что знаю о встрече вашего друга с йезидским шейхом?

У Ника глаза полезли на лоб от удивления. Но Аполлинарий, наклонив голову, ответил:

— Нет, нисколько.

— Тогда выслушайте меня внимательно. Я знаю, что в Тифлисе находятся посланцы магараджи. Я знаю, что они охотятся за жемчужиной йезидов. И еще за некоторыми вещами, тайна которых скрыта в этих краях. Тайна может быть открыта только обладателю перстня и я вижу такой перстень на пальце вашего друга, Аполлинарий. Значит, шейх удостоверился, что ему можно доверять, во-первых, и, во-вторых, что по праву рождения ему могуть быть открыты некоторые секреты. Магараджа тоже имеет равные права с вашим другом, Аполлинарий. Магараджа не враг. Но он недоверчив, ибо на нем лежит слишком большая ответственность. Но кто-то еще, кто считает, что обладает также какими-то правами, свое право хочет обратить во зло. Идет охота, в которой обязательно будут жертвы. Ваше преимущество в том, что у вас есть перстень. Будьте осторожны. Крайне осмотрительны. Со своей стороны я приму все меры, чтобы помочь вам. И прошу вас по возвращении из Абастумана вновь заехать ко мне.

С этими словами он легко встал со своего кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Именно аудиенция, отметил про себя Ник, так как старец вел себя как царственная особа. Так же молча, не проронив за все время визита ни одного слова, Ник встал, поклонился и через несколько секунд они с Аполлинарием быстрым шагом спускались к крепостной стене, к своему экипажу. Удостоверившись, что все в экипаже в порядке и дремавший кучер не стал жертвой местных воришек, Аполлинарий велел ехать дальше. Как только они отъехали на значительное расстояние от Рабата, Аполлинарий очень тихо сказал Нику:

— Мы с вами сейчас посещали одного из самых могущественных людей на Востоке, может быть даже самого могущественного. Ибо он имеет неограниченную тайную власть. А тайная власть, как вы сами понимаете, всегда могущественнее явной. Могут падать троны, цареубийцы убивать властителей, случаться войны и революции, а эти люди всегда будут сохранять свою власть. Они будут годами, десятилетиями жить в подполье, но их люди всегда наготове. Они и являются настоящими властителями на земле. Им не нужна повседневная показная роскошь, они аскеты.