Гамлет шестого акта - Ольга Михайлова

Тем временем Коркоран повторил вопрос.

— Кто вам это сказал и когда, Доран? Кемпбелл, Морган? До моего приезда? Сказали именно вам?

Сейчас он внушал мистеру Дорану такое отвращение, что тот был готов высказать все, но все же промолчал. Он поднялся и двинулся к выходу. Но Коркоран одним прыжком опередил его, повернул ключ в замке и вынул его, зажав в руке. Глаза его смягчились, но взгляд был больным и измученным. Он двинулся прямо на священника, принуждая его вернуться на место. Голос его теперь молил.

— Вы не уйдёте. — Коркоран медленно опустился на колени перед креслом, — Доран, я прошу вас… Вы не понимаете… Кем бы вы не считали меня, и что бы ни думали… Что Кемпбелл и Морган сказали? Передайте мне их слова дословно, и я отпущу вас.

Теперь Доран сам не находил оснований для жалости. Этот человек был последним негодяем. Говорят же, что поношение никогда не ополчается против непогрешимости. Клевета преувеличивает, но не возникает на пустом месте…

— Хорошо. Чарльз Кемпбелл на вопрос вашего брата, за что вам оставлено наследство, ответил, что в обществе уронили известный намек, что наследство Чедвика было платой за определенные услуги, оказанные ему вами, и что они сродни тем, что добился Никомед Вифинский от Цезаря. О том же самом говорили и они с Морганом. Мне никто ничего не говорил — я просто услышал это, находясь неподалёку. Этого вам достаточно?

Коркоран поднялся с колен.

— Проклятие… — прошипел он с такой злобой, что Доран против воли ощутил мороз, прошедший по спине. Коркоран разжал ладонь, уронив ключ на колени Дорана. — Оставьте меня одного, Патрик. — Теперь в его голосе снова проступили уверенность и сила.

Доран пошёл к выходу, открыл дверь и вышел, оставил ключ в замке. Он прошёл по ковру через гостиную, распахнул дверь в коридор, но неожиданно с силой захлопнул её, оставшись в комнате. Он хотел вернуться — и подлинно ударить этого человека, разбить красивое лживое лицо, маску истины, которая сейчас казалась особенно гнусной оттого, что прикрывала такую мерзость, была личиной самого страшного обмана, невиданного и подлинно дьявольского, непрощаемого. Неожиданно в спальне раздался треск, потом зазвенела посуда, потом снова послышался удар. Доран ринулся к двери, распахнул её и отпрянул. Посреди комнаты обнажённый Коркоран яростными ударами стула, зажатого в руке, крушил все вокруг. Он, видимо, задел поднос с остатками ужина, на полу у его ног растеклись лужа вина и шоколада, на лице было выражение злобы запредельной, бешенства нечеловеческого.

Увидя Дорана, он остановился. Дышал так, словно пробежал милю.

— Что вам нужно? Оставьте меня.

Доран вышел, заметив, что Коркоран опустил стул, сел на постель и закрыл лицо руками.

…В холле Доран столкнулся с мисс Стэнтон, где та пыталась утешить мисс Нортон, явно при этом заблуждаясь в причине непрерывно льющихся слез мисс Эстер. Мельком священник заметил, что сверху, со второго этажа, из-за колонны, за происходящим внизу наблюдает мисс Хеммонд. Глаза мисс Софи по-прежнему сияли, на губах порхала улыбка. Она ликовала: ждать оставалось до утра, и ненавистная соперница навсегда покинет Хеммондсхолл. Про себя Софи окончательно решила, что никогда больше не выберет себе в подруги миловидную девицу. Слишком дорого это обходится.

Бэрил поднялась к себе и около спальни увидела сестру. Софи явно ждала её. Сама мисс Стэнтон пребывала в недоумении, почему кузина не рядом с подругой, не выражает ей ни соболезнования, ни сочувствия, не пытается утешить и как-то смягчить её горе. Она внимательно приглядывалась к Софи — сестра пугала её бесчувствием и эгоизмом, но тут Бэрил подумала, что, возможно, причиной такого равнодушия к беде подруги является обстоятельство, о котором она не знает, и то, сестра пришла поговорить — обнадеживало.

Увы, разговор этот только ещё больше удручил Бэрил. Софи теперь была с ней откровенна — за минувшие несколько дней она увидела, что сестра отнюдь не стремится понравиться мистеру Коркорану, — и этим она была теперь ей симпатична. Мисс Хеммонд даже признала, что Бэрил, несмотря на то, что дурнушка и синий чулок, всё же наделена некоторыми талантами, и сейчас она без обиняков сказала, что дружба с мисс Нортон — была её величайшей ошибкой. Уж теперь-то её никто не обманет! Мисс Бэрил поняла, что обман Эстер состоял в том, что она, как и Софи, влюбилась в мистера Коркорана, и про себя подумала, что застраховать её кузину от «величайших ошибок» будет в этой жизни весьма непросто. Но уговаривать сестру поговорить с мисс Нортон не стала, понимая теперь, что такая встреча ни одной из них не нужна.

— Жаль несчастного мистера Нортона. Такая ужасная смерть…

С этим Софи не спорила, но сам мистер Нортон был в её глазах настолько никому не нужным человеком, абсолютно лишённым галантности, талантов и вкуса, что всерьёз расстраиваться из-за его смерти она не собиралась. Бэрил направилась к себе, по дороге размышляя, что сестра — существо странное. Мисс Стэнтон никак не могла понять, что представляет собой Софи? Бэрил была юна, и не знала, что несть числа людям, не имеющих ни малейшего представления о том, что они такое, да вообще ни о чём не имеющих понятия, мисс же Стэнтон, столкнувшись с подобным впервые, была ошеломлена. Софи ничего всерьез не занимало, она ничего толком не умела, её нельзя было ничем увлечь, а с появлением мистера Коркорана сестра лишилась последней толики здравого смысла и поминутно делала глупости. И что было с этим делать? Неожиданно мисс Бэрил услышала голоса.

В небольшом холле граф Хеммонд разговаривал с мистером Дораном.

— И что он написал? Прямо обвиняет Кристиана?

— Да, вот записка, — голос мистера Дорана звучал отстраненно и тихо, — он настаивал, чтобы сообщить и сестре.

— Ни в коем случае. Ничего ей не говори, Патрик.

Мисс Стэнтон услышала, что голоса удалялись. Мужчины уходили. Она поспешила в свою гостиную. В изнеможении опустилась в кресло. Ей не послышалось? Но, Боже мой, знает ли Эстер? Скорее всего, нет. Самоубийца? Из-за мистера Коркорана? Как же это? Почему? Её мысли не текли, но прыгали, — в такт громко бьющемуся сердцу. Значит, то, что ей в эти дни смутно мерещилось, что бесконечно изумляло и заставляло думать о вещах, которым и имени-то не было — всё это правда?

У Бэрил стеснилось дыхание. Мисс Эстер просила утром проводить её. Господи упаси показать, что она что-то знает. Да и правильно ли она всё поняла? Уснула Бэрил почти перед рассветом, но, не проспав и нескольких часов, — проснулась, снова с теми же пугающими мыслями и стремлением во что бы то ни стало скрыть от несчастной Эстер свою возросшую осведомлённость. Сама Бэрил очень хотела бы поговорить с мистером Дораном, но не могла на это решиться. Это было и нескромно, и страшно. Да и наберись она смелости заговорить с ним наедине — как вообще говорить о подобном?