Коридоры власти - Чарльз Сноу

- Так за чем же остановка? - обрадовалась Пэнни.

- Не в работе дело. Неужели ты сама не понимаешь?

Фрэнсис помолчал, потом снова пошел в наступление.

- Разве ты не понимаешь, что мы не можем позволить тебе вешаться на шею этому Плимптону?

- А почему бы нет?

Пенелопа с наслаждением потянулась, лицо у нее стало безмятежное, словно на сегодня она уже высказала все, что хотела. Фрэнсис продолжал еще что-то говорить, но она будто и не слышала. Неужели она не понимает, что родители не могут ей этого позволить? Не понимает, что у них есть обязательства по отношению к ней?

И вдруг он заговорил мягче, с еще большим смущением:

- Все это достаточно плохо, но есть кое-что и похуже.

На этот раз она отозвалась:

- А что именно?

- Вот что, девочка, я не буду тебя спрашивать, какие чувства ты питаешь к этому молодому... к Артуру... или он к тебе. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас имел право задавать тебе подобные вопросы.

Пенелопа смотрела на него своими прекрасными серыми глазами, лицо ее оставалось непроницаемым.

- Допустим, ты любишь его, но что-то в ваших отношениях вдруг разладилось. Вы оба так молоды, это вполне возможно. Так вот, если ты уедешь к нему и вдруг останешься одна... Мне страшно подумать, что ты можешь подвергнуться такому риску.

Пенелопа загадочно улыбнулась.

- Когда я поеду в Америку, я, может быть, вообще не встречусь там с Артуром, - сказала она.

23. В МАЛЕНЬКОЙ ГОСТИНОЙ

Сентябрь еще не кончился. Как-то утром у меня на столе зазвонил телефон. Моя секретарша сообщила, что какая-то дама, по имени Элен Смит, хочет непременно говорить со мной. Имя это ровно ничего мне не объяснило. А какое у нее дело? Она отказывается сказать, ответила секретарша. Я заколебался. Никогда не знаешь, на что можно нарваться в таких случаях. Но потом сказал: "Ладно, соедините меня с ней".

- Меня зовут Элен Смит... - Голос был живой, интеллигентный. - Мы с вами однажды встречались.

- Вот как? - сказал я, но ничего не припомнил.

- Насколько я знаю, Роджер... Роджер Куэйф... говорил вам обо мне.

Тут я понял.

- Он позволил мне самой поговорить с вами, - продолжала она. - Вы не возражаете?

Может быть, я заеду к ней как-нибудь вечером - днем она на службе. Это ведь лучше, чем вести разговор по телефону, не так ли? Ей неприятно быть навязчивой, но она очень обеспокоена. Она надеется, что это меня не слишком обременит.

Голос был настойчивый, взволнованный, энергичный. Но совершенно мне незнакомый. По дороге на Эбери-стрит, где она жила, я подумал, что отсюда до парламента рукой подать: случайность ли это? Но кто же она? Замужняя женщина, одинокая? Я не знал о ней ровно ничего.

Когда она открыла мне дверь, я сразу подумал о пошлой иронии судьбы. Лицо знакомое - только где же я ее видел? Пожимая мне руку, она смотрела и застенчиво и строго. Невысокого роста, тоненькая, но отнюдь не хрупкая, с темными волосами. В белом свитере и черной юбке. Она была не моложе Кэро. И рядом с Кэро - нашей блистательной и самоуверенной Кэро - сильно проигрывала. И тут, очень кстати, мне вспомнился случай, совсем не связанный с ней: я вспомнил, как в гостиной на Лорд-Норт-стрит Кэро, покатываясь со смеху, говорила, что женам следует бояться не сногсшибательных красавиц, а тихих сереньких мышек. Вот уж действительно шутка судьбы - вспомнить об этом, проходя за Элен Смит в ее нарядную маленькую гостиную. Я так и не мог сообразить, кто же она и где мы встречались.

Она налила мне виски и удобно, с ногами, устроилась на диване. Стаканы стояли на низеньком столике перед нами.

- С вашей стороны очень мило, что вы пришли, - сказала она.

- Какие пустяки! - ответил я, пожалуй, излишне бодро.

- Пустяки ли? - Она посмотрела на меня. На миг перед моим умственным взором возникли глаза Кэро: большие, дерзкие, наивные. Глубоко посаженные глаза Элен дерзкими не были, но они были пытливее и проницательнее. Больше я не сравнивал. Я приглядывался к ней: не красавица, даже не хорошенькая, но лицо тонкое и изящное. Эта тонкость и одухотворенность особенно поражали по контрасту с широкими, прямыми плечами. Она улыбнулась мне застенчивой и искренней улыбкой.

- Мне ужасно неловко, - сказала она.

И вдруг я вспомнил - быть может, потому, что пальцы коснулись холодного стакана - посольство в Риджент-парке, вечер Суэцкого кризиса... Жена Дж.С.Смита!

Так вот кто она такая! Да, получалось действительно неловко, хотя она имела в виду совсем не то. Смит - племянник Коллингвуда! О нем говорили, что это фанатик, одержимый; мне приходилось читать его статьи и речи: в них чувствовался непонятный яростный вызов. Была какая-то глухая злоба в его подходе к историческим событиям и политике, и тем не менее я знал молодых консерваторов, которые буквально боготворили его. Жена Дж.С.Смита! Да, неловко! Я сказал что-то невнятное, вроде того, что главное - не надо мучить себя.

На этот раз ее улыбка была просто ослепительна.

- Это, знаете ли, легче сказать, чем сделать.

Чтобы как-то разрядить атмосферу, я спросил, чем она занималась сегодня. Она ответила, что была на службе. Оказалось, она работает в справочной библиотеке. Мы называли общих знакомых - среди них оказался лорд Лафкин. Я сказал, что когда-то работал у него.

- Уверена, что вам это пошло на пользу, - сказала она не без ехидства.

Хоть она и волновалась, но довольно скоро овладела собой и стала оживленна и разговорчива. Не забывала она и своих обязанностей хозяйки: налила мне еще виски, открыла сигаретницу.

- Я вовсе не мучаюсь из-за наших с ним отношений, - начала она. Надеюсь, вы верите мне? - И продолжала: - Я счастлива. Никогда в жизни не была так счастлива. Мне кажется, и он счастлив. Это звучит до безобразия самонадеянно, но мне кажется, он тоже счастлив.

Нисколько она не самонадеянна, подумал я, будь она самонадеянной, ей было бы куда легче.

Элен говорила так откровенно, что я смог последовать ее примеру. Я спросил, где ее муж. Что у них произошло?

Она покачала головой.

- Я должна рассказать вам. Это звучит чудовищно. Если бы я узнала такое про другую женщину, я не подала бы ей руки. Да, конечно...

Кроме Роджера, сказала она, только родители мужа знают, что с ним. Это должно оставаться тайной. И она добавила глухо и жестко: "Он в доме для умалишенных".

Неизвестно, поправится ли он когда-нибудь. Избирателям сообщили, что он болен и, возможно, не выставит свою кандидатуру на следующих выборах.

- Это надвигалось давно. Да! И меня это не остановило. Я поняла, что передо мной счастье, и ухватилась за него обеими руками. - Она посмотрела на меня искренними, виноватыми и строгими глазами. - Я вовсе не хочу оправдываться, но можете мне поверить: пусть это кажется предательством, но, если бы не его душевная болезнь, я бы давно оставила его. Я пыталась ему помочь. Если бы не это, я ушла бы от него еще до того, как появился Роджер. - В ее горькой улыбке не было снисхождения к себе. - Когда женщина влюбляется сначала в человека, которого не переносит, а потом в такого, за которого по может выйти замуж, - должно быть, с ней что-то неладно, вам не кажется?

- А может, это просто невезенье?

- Нет, тут дело не в одном невезении. - И она сказала просто: - Только, знаете, сейчас я вовсе не чувствую, что со мной что-то неладное. Вы ведь понимаете меня?

Она громко рассмеялась. Трудно было не заметить в ней нежности, душевного жара, умения быть счастливой. И все же мне показалось, что такая жизнь не для нее. Я знал в Лондоне многих женщин, которые припеваючи жили по-холостяцки в таких же квартирках (и притом не столь нарядных и дорогих). Многие, так же как она, возвращаясь со службы, наводили уют в своих гнездышках, поджидали своих мужчин. Некоторые смотрели на это спокойно - легко сходились, легко расходились. Некоторым даже приятно щекотала нервы необходимость сохранять танцу, правилось сидеть за задернутыми шторами, в одиночестве и прислушиваться, когда же стукнет наконец дверца, лифта... Глядя на Элен, я не сомневался, что, хоть она и решилась жить, скрываясь и прячась, раз иного выхода не было, ей приходилось дорого платить за свое счастье - может быть, дороже, чем она сама сознавала.

Я спросил, давно ли они вместе.

- Три года, - ответила она.

Я не мог поверить своим ушам. Три года! И все это время мы были близко знакомы с Роджером. Я почувствовал укол самолюбия - как же это я ничего не заметил!

Мы помолчали. Она испытующе смотрела на меня своими синими, до боли честными глазами. Потом сказала:

- Я хочу задать вам один вопрос. Очень серьезный.

- Да?

- Я должна оставить его?

Я ответил не сразу:

- Можно ли об этом спрашивать?

- А разве нельзя?

- И вы могли бы его оставить?

Она не отвела глаз. Помолчала немного. Потом сказала:

- Я просто не могу причинить ему зло. Нам всегда было хорошо вместе. То, что он нужен мне, само собой понятно, только не так уж это все у нас односторонне. Не знаю почему, но иной раз мне кажется, что я тоже нужна ему. - Она говорила просто, раздумчиво и вдруг не выдержала: - Во всяком случае, если он уйдет от меня, моя жизнь кончена.