Собрание сочинений - Иосиф Бродский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Камерная музыка
(цикл из 5 стихов) [30]
1
Инструкция заключенному
В одиночке при ходьбе плечоследует менять при повороте,чтоб не зарябило и ещечтобы свет от лампочки в пролетепадал переменно на виски,чтоб зрачок не чувствовал суженья.Это не избавит от тоски,но спасет от головокруженья.
14 февраля 1964, тюрьма2
<А. А. А.> [31]
В феврале далеко до весны,ибо там, у него на пределе,бродит поле такой белизны,что темнеет в глазах у метели.И дрожат от ударов дома,и трепещут, как роща нагая,над которой бушует зима, [32]белизной седину настигая.
15 февраля 19643
В одиночке желание спатьисступленье смиряет кругами,потому что нельзя исчерпатьдаже это пространство шагами.
Заключенный, приникший к окну,отражение сам и приметаплоти той, что уходит ко дну,поднимая волну Архимеда.
Тюрьмы строят на месте пустом. [33]Но отборные свойства натурывытесняются телом с трудомлишь в объем гробовой кубатуры.
16 февраля 19644
Перед прогулкой по камере
Сквозь намордник пройдя, как игла,и по нарам разлившись, как яд,холод вытеснит ночь из угла,чтобы мог соскочить я в квадрат.
Но до этого мысленный взорсонмы линий и ромбов гурьбузаселяет в цементный простортак, что пот выступает на лбу.
Как повсюду на свете – и туткаждый ломтик пространства велитстоль же тщательно выбрать маршрут,как тропинку в саду Гесперид.
17 февраля 1964* * *
Нет, Филомела, прости:я не успел навестисправки в кассах аллей -в лучшей части полейпеснь твоя не слышна.Шепчет ветру копна,что Филомела за входв рощу много берет.
февраль 1964, Таруса* * *
Сжимающий пайку изгнаньяв обнимку с гремучим замком,прибыв на места умиранья,опять шевелю языком.Сияние русского ямбаупорней – и жарче огня,как самая лучшая лампа,в ночи освещает меня.Перо поднимаю насилу,и сердце пугливо стучит.Но тень за спиной на Россию,как птица на рощу, кричит,да гордое эхо рассеянзасело по грудь в белизну.Лишь ненависть с Юга на Северспешит, обгоняя весну.Сжигаемый кашлем надсадным,все ниже склоняясь в ночи,почти обжигаюсь. Тем самымот смерти подобье свечисобой закрываю упрямо,как самой последней стеной.И это великое пламяколеблется вместе со мной.
25 марта 1964, Архангельская пересыльная тюрьмаИллюстрация
(Л. Кранах «Венера с яблоками»)
В накидке лисьей – самахитрей, чем лиса с холмалесного, что вдалекесклон полощет в реке,
сбежав из рощи, где богохотясь вонзает в боквепрю жало стрелы,где бушуют стволы,
покинув знакомый мыс,пришла под яблоню изпятнадцати яблок – к нимс мальчуганом своим.
Головку набок склоня,как бы мимо меня,ребенок, сжимая плод,тоже смотрит вперед.
апрель – май 1964Развивая Крылова
М. Б.
Одна ворона (их была гурьба,но вечер их в ольшанник перепрятал)облюбовала маковку столба,другая – белоснежный изолятор.Друг другу, так сказать, насупротив(как требуют инструкций незабудки),контроль над телеграфом учредивв глуши, не помышляющей о бунте,они расположились над крыльцом,возвысясь над околицей белесой,над сосланным в изгнание певцом,над спутницей его длинноволосой.
А те, в обнимку, думая свое,прижавшись, чтобы каждый обогрелся,стоят внизу. Она – на острие,а он – на изолятор загляделся.Одно обоим чудится во мгле,хоть (позабыв про сажу и про копоть)она – все об уколе, об игле...А он – об «изоляции», должно быть.(Какой-то непонятный перебор,какое-то подобие аврала:ведь если изолирует фарфор,зачем его ворона оседлала?)
И все, что будет, зная назубок(прослывший знатоком былого тонким),он высвободил локоть, и хлопокударил по вороньим перепонкам.Та, первая, замешкавшись, глазазажмурила и крылья распростерла.Вторая же – взвилась под небесаи каркнула во все воронье горло,приказывая издали и впредьфарфоровому шарику (над нами)помалкивать и взапуски белетьс забредшими в болото валунами.
17 мая 1964Малиновка
М. Б.
Ты выпорхнешь, малиновка, из трехмалинников, припомнивши в неволе,как в сумерках вторгается в горохворсистое люпиновое поле.Сквозь сомкнутые вербные усытуда! – где, замирая на мгновенье,бесчисленные капельки росысбегают по стручкам от столкновенья.
Малинник встрепенется, но в залогоставлена догадка, что, возможно,охотник, расставляющий силок,валежником хрустит неосторожно.На деле же – лишь ленточка тропыво мраке извивается, белея.Не слышно ни журчанья, ни стрельбы,не видно ни Стрельца, ни Водолея.
Лишь ночь под перевернутым крыломбежит по опрокинувшимся кущам,настойчива, как память о былом -безмолвном, но по-прежнему живущем.
24 мая 1964Для школьного возраста
М. Б.
Ты знаешь, с наступленьем темнотыпытаюсь я прикидывать на глаз,отсчитывая горе от версты,пространство, разделяющее нас.
И цифры как-то сходятся в слова,откуда приближаются к тебесмятенье, исходящее от А,надежда, исходящая от Б.
Два путника, зажав по фонарю,одновременно движутся во тьме,разлуку умножая на зарю,хотя бы и не встретившись в уме.
31 мая 1964* * *
А. А. А.
В деревне, затерявшейся в лесах,таращусь на просветы в небесах -когда же загорятся Ваши окнав небесных (москворецких) корпусах.
А южный ветр, что облака несетс холодных, нетемнеющих высот,того гляди, далекой Вашей Музыаукающий голос донесет.
И здесь, в лесу, на явном рубежеминувшего с грядущим, на межемеж Голосом и Эхом – все же внятноя отзовусь – как некогда уже,
не слыша очевидных голосов,откликнулся я все ж на некий зов.И вот теперь туда бреду безмолвносреди людей, средь рек, среди лесов.
май 1964* * *
Забор пронзил подмерзший насти вот налег плечомна снежный вал, как аргонавт -за золотым лучом.
Таким гребцам моря тесны.Но кто там гребнем скрыт?Кто в арьергарде у веснытам топчется, небрит?
Кто наблюдает, молчалив(но рот завистливо раскрыв),как жаворонок бестолковсреди слепящих облаков?
май 1964* * *
Звезда блестит, но ты далека.Корова мычит, и дух молокамешается с запахом козьей мочи,и громко блеет овца в ночи.
Шнурки башмаков и манжеты брюк,а вовсе не то, что есть вокруг,мешает почувствовать мне наявусебя – младенцем в хлеву.
май 1964К северному краю
Северный край, укрой.И поглубже. В лесу.Как смолу под корой,спрячь под веком слезу.И оставь лишь зрачок,словно хвойный пучок,и грядущие дни.И страну заслони.
Нет, не волнуйся зря:я превращусь в глухаря,и, как перья, на крылья мне лягутлистья календаря.Или спрячусь, как лис,от человеческих лиц,от собачьего хора,от двуствольных глазниц.
Спрячь и зажми мне рот!Пусть при взгляде впередмне ничего не встретить,кроме желтых болот.В их купели сыройот взоров нескромных скройслед, если след оставлю,и в трясину зарой.
Не мой черед умолкать.Но пора окликатьтех, кто только не станетоблака упрекатьв красноте, в тесноте.Пора брести в темноте,вторя песней без словчастоколу стволов.
Так шуми же себев судебной своей судьбенад моей головою,присужденной тебе,но только рукой (плеча)дай мне воды (ручья)зачерпнуть, чтоб я понял,что только жизнь – ничья.
Не перечь, не порочь.Новых гроз не пророчь.Оглянись, если сможешь -так и уходят прочь:идут сквозь толпу людей,потом – вдоль рек и полей,потом сквозь леса и горы,все быстрей. Все быстрей.
май 1964Ломтик медового месяца
