Я убийца - Фридрих Незнанский

И неплохо устроились, удивительным образом благополучно обосновались в одном и том же городе – в Москве. Приобрели квартиры, развернули коммерцию. А Бирюков стал судьей.

О московской части их фронтового братства Министерство обороны, естественно, ничего сообщить не могло.

Но и этого было достаточно, чтобы начать серьезные поиски тайных и явных нитей, связывавших бывших однополчан. Хотя, конечно, сейчас, после серии убийств, будет очень трудно.

Гордеев удовлетворенно мурлыкал что-то под нос, распечатывая нужные страницы из последнего дела, когда вернулась довольная хозяйка компьютера:

– А я по магазинам побегала. А у вас как?

– Все отлично.

Вот – Игнатьев Игорь Всеволодович. Срочная служба. Писарь при штабе!

– Так и есть! – Гордеев хлопнул ладонью по столу. – В той же части! В то же время!

Интересно, чем занималась эта теплая компания в Москве? Полковник, оказавшийся судьей. Лейтенант обернулся ларечником, майор – физруком, подполковник – телохранителем депутата. Какое дело объединяет их? Что они не поделили? Кого обидели?

И при чем тут рядовой писарь?

Глава 23.

По дороге в архив Министерства обороны Юрий Гордеев в приступе внезапной любви и ревности неожиданно для себя, нарушая все дорожные правила, развернулся на перекрестке и помчался в противоположную сторону – на киностудию.

Какие-то совершенно дурацкие мысли крутятся в голове. Будто Лика с Вадимом… Это же ее законный супруг!

Или этот старик Яго… Явно на что-то намекал. Он варится с ними вместе. В одной тусовке. Они там в актерской комнате, может быть… Да там такое!

А что они снимают? Для чего ее сейчас гримируют?

О том, что он видел тогда на просмотре, Гордеев предпочитал вообще забыть. Вычеркнуть из сознания. Как не существовавшее. Чтобы не травмировать психику. Иначе пришлось бы…

Прорваться на студию оказалось гораздо проще, чем ожидалось. Не понадобились никакие пропуска вообще. Юрий Гордеев, мелькнув красной книжечкой Московской городской коллегии адвокатов, сказал вахтеру только заветное слово:

– Здорово, чувак! Сегодня опять твоя смена?

– Как праздник, всегда моя, – обиженно признался пожилой вахтер, не по сезону наряженный в ватник.

– Терпи. С праздничком! – А про себя озадачился: «Что еще за праздник сегодня? Все празднуем, празднуем».

В студийном лабиринте Гордеев, естественно, заблудился. Но спрашивать никого не стал. Метался по этажам и лифтам, по коридорам и павильонам, пока совершенно случайно не оказался перед дверью актерской комнаты третьего павильона. Подергал ручку – заперто. Вспомнил, что надо тянуть вверх. Потянул – никакого результата. С досады развернулся и каблуком шарахнул изо всех сил. Благо никто не видит. Плюнул в сердцах и побрел понуро куда глаза глядят.

Но тут дверь актерской комнаты сама плавно открылась, и оттуда выглянула белокурая голова эсэсовца Кассио.

– Это вы стучались? – сонным голосом спросил он. – Заходите. А я тут отсыпаюсь перед сменой. Ночью пришлось повозиться. Чаю или кофею?

– Кофею, кофею, – зло передразнил Юрий, вспоминая манерность Андрея Андреевича. – Тьфу ты! Мне чаю, пожалуйста. Простите, это я про себя. Что-то мысли мои как скакуны. Много работы. Дела разные, везде срочно!

– Понимаю. У самого со вчерашнего гудит.

– Да я, собственно говоря, не очень то… Мне бежать надо. Татьяна Федоровна еще не приехала?

– Да и не ожидается. Она там застряла, говорят, надолго. Хочет оттуда, с той стороны перекрыть Вадику кислород. Весь этот балаган имеет смысл только в том случае, если состоится прокат в Канаде.

Кассио умылся за ширмочкой под краном, вышел к плите и включил электрочайник.

– А Европа? – Гордеев внимательно оглядел комнату, не найдется ли какая-нибудь дверца в чуланчик? Не прячется ли там застигнутая врасплох красавица?..

– Какая еще Европа? Процентов десять от всего проката. Не больше. В мире только две страны, где смотрят кино в кинотеатрах, – это Америка и Канада.

– Ну ваше-то кино, наверное, на ура во всем мире?

И на поверхности кожаных диванов никаких следов любовных развлечений Юрий не обнаружил, как ни разглядывал.

– Какое наше? Этот жанр, как и все иные, расписан по ноткам, кто, где и что. Кому и сколько. Жухлую задницу и отвислые сиськи режиссерской жены, я так думаю, им в Канаде и даром не надо. А гомиков у них и своих не знают куда девать. – Кассио поставил на стол пачку печенья.

– Никаких перспектив?

– Было бы клево прокинуть Федоровну. Тогда бы Вадик и сам по фестивалям покатался бы. И нас бы повозил. А там, глядишь, и Голливуд рядом. На что-нибудь авось и сгодимся.

– С жухлыми задницами и отвислыми грудями?

– Это я любя. Она на меня не обидится. Она женщина хоть и крутая, но с мягким… Очень мягким характером.

– Актерское братство? – поморщился Гордеев, попробовав черствое печенье.

– Не только. Нас связывает большое и серьезное чувство. Вот и ваш чай.

Кассио поставил стакан перед адвокатом.

Юрий поднял на него заинтригованный взгляд.

– А что может быть больше и серьезнее, чем интимные… чувства? Да, я не стыжусь своих чувств. И она тоже. Вадик, естественно, в курсе. И тоже с пониманием относится к нашим… э-э-э… чувствам… Он подлинная противоположность ревнивого Отелло. Когда он видит, как кто-то любит его жену, у него появляется творческая потенция!

– Есть такое извращение, – заметил Гордеев.

– Это не извращение. Это особое строение творческого аппарата. Ему нужно видеть себя со стороны. Как зрителю. Как режиссеру! И каждый новый возлюбленный его жены – это он сам и есть! Он себя олицетворяет с тем, кто…

– Боге-ема! – широко улыбнулся Гордеев, но не нашел в себе ни малейшего желания, ни возможности продолжать такой откровенный разговор.

– Куда же вы? – нарочито удивился Кассио, увидев, что Гордеев поднимается из-за стола и намеревается уйти. – Не докурив, как говорится, не дожевав и не допив?

– Мне бы повидать Вадима Викторовича. Или Лилию Никитичну. Тут кое-какие бумаги удалось получить в Госкино. Если мне не удастся их разыскать, передайте, что я жду их звонка.

– Вадима не обещаю, – хмыкнул Кассио, встряхнув прической, – а вот Лику, наверное, можно поймать в гримерном цеху. Знаете, как туда пройти? Вы же там были! Помните?

– Найду без труда! – И Гордеев прямо-таки побежал в сторону ближайшего лифта.

«Они же все тут голубые! Как он может о Лике рассуждать? Скотина развратная, – успокаивает себя адвокат. – Что его может объединять?.. Какое еще интимное чувство? Они с Ликой подружки, что ли?»

Гримерный цех отыскал, ходил вдоль стеклянных стен, разглядывая черноту и поблескивающие пустые зеркала, но никак не удавалось найти двери в этот лабиринт.

«Нарочно, наверное, сделали стеклянные стены, чтобы наблюдать, как там актрисочки красятся», – зло подумал Гордеев, вспоминая коридор ночного клуба.

«Тоже небось устраивали себе зрелища. А актриски… Это же и есть эксгибиционизм. По сути своей. Или нет? В старомодном кино поцелуи, а нынче погляди в окно!..»

Но двери все-таки нашлись, Гордеев проскочил внутрь и, заглядывая в зеркала, надеясь заметить в них дальние отблески, пошел наугад.

Что-то светлое мелькнуло вдали, и Юрий, опасаясь запутаться в отражениях, направился туда. А вскоре действительно оказался на том же самом месте, где и в прошлый раз. Но сегодня тут уже хозяйничала другая гримерша – высокая и толстая старуха в неопрятном застиранном халате. Она подметала, убирала с пола клоки рыжих волос и с раздражением поглядела на Гордеева.

– Ничего сегодня не получится! – заявила она. – Я не могу. Почему ко мне все посылают? Да, я, конечно, дежурная! Но только дежурная! А не общая! У вас на картине есть свой гример? Есть. На хорошей зарплате! Возвращайтесь в группу. И не мешайте. Я занята. Сейчас Лика придет гримироваться. Сами знаете, сколько она будет возиться. Со всеми ее капризами. Так что, голубчик, ступай себе мимо.

– Лика придет сюда? – обрадовался Гордеев. – Я не актер. Я именно Лилию Никитичну и ищу. А скоро она появится?

– Уже появилась, – раздалось у него за спиной. – Со всеми своими капризами.

Гордеев с нескрываемой радостью увидел в зеркале приближающуюся Лику.

Она на ходу сняла махровый тяжелый халат и осталась в одном купальнике. Царственным жестом бросила этот халат в руки гримерше и еле слышно шепнула ей:

– Исчезни. И прикрой дверь. Я потом позову.

Гримерша мгновенно испарилась.

– Мы одни. – Лика подошла вплотную к Гордееву и снизу заглянула в его расширившиеся от возбуждения глаза.

– Я хотел бы спросить, – сказал Юрий и запнулся.

– Продолжай хотеть. Но молчи. Я тут хозяйка. В машине ты вытворял, что хотел. А тут я – повелительница.

– Ты знаешь, этот, как там его?.. Кассио играл… Он сказал, что ты… Но это…

– Молчать! Положи руку сюда! – И она положила его ладонь к себе на грудь.