Флибустьер - Михаил Ахманов

– Садись. – Капитан показал пистолетом в сторону лавки.

– Благодарю, сэр.

Серов опустился на жесткое сиденье. С минуту капитан разглядывал его, щурясь и поигрывая оружием. Граненый пистолетный ствол смотрел то на ополовиненный бочонок, то на пламя свечи, то прямо в лоб Серову; казалось, сейчас будет задан вопрос – и, в случае неверного ответа, пуля разнесет ему голову. Это совсем не исключалось, тем более что Брукс был изрядно под хмельком.

Наконец он пробурчал:

– Ты правда сын маркиза? Не вздумай врать! И смотри мне в глаза, сукин сын!

– Правда, – заверил его Серов и перекрестился. – Чтоб мне лизать сковородки в аду до скончания века, если не так!

– Хмм… – Брукс наклонил бочонок, налил в кружку вина, выпил. – И что же имеется у твоего папаши? Земли, замок, капитал?

– И то, и другое, и третье, однако не для меня. Есть законный наследник, сэр, а я… я так, грешок юности. Отец дал мне воспитание, какое прилично дворянину, и отпустил на вольные хлеба. Он считает, что безземельный рыцарь должен кормиться своим мечом и разумом.

Капитан опять оглядел его и снова хмыкнул.

– Похоже, Эндрю, ты не слишком преуспел в своем рыцарском кормлении… Ну, дьявол с этим! Скажи, а не было у тебя мысли прибрать к рукам папашино достояние? С законным наследником ведь всякое могло случиться. Кость могла поперек горла встать, мог споткнуться и упасть в колодец… Есть у вас в замке колодец, а?

– И не один, – ответил Серов, принимая, как диктовали правила игры, холодный и гордый вид. – Если я правильно понял, сэр, вы намекаете, что я мог бы прикончить наследника, то есть своего малолетнего брата. Братишку… ээ… Этьена. – Не отводя глаз от пистолета, он приподнялся и грохнул по столу кулаком. – За кого вы меня принимаете, сэр?! Меня, рыцаря и дворянина? За братоубийцу? Да за все сокровища персидского шаха я бы не…

– Сядь! Сядь и успокойся, дворянская задница! – рявкнул капитан. И, уже тише, добавил, будто бы про себя: – Слишком честен, слишком благороден… верно Джулио сказал – как есть чистоплюй… да еще без гроша в кармане.

– Это почему же без гроша? – возразил Серов. – Нынче мой грош на тысячу песо тянет!

Брукс сунул пистолет за пояс и пренебрежительно махнул рукой:

– Тысяча песо, ха! Хватит лишь на джин и шлюх! Видно, твой благородный родитель не объяснил тебе, что такое настоящее состояние. – Приложив пятерню к груди и явно имея в виду себя, он начал перечислять: – Усадьба на Тортуге и поместье на Ямайке с плантациями сахарного тростника и без всяких долгов – раз! Винокуренные заведения, та же Ямайка и еще Барбадос – два! Корабль, мой «Ворон», который приносит хороший доход, – три! Сто восемьдесят тысяч песо в золоте, серебре и драгоценностях, что на хранении у де Кюсси, – четыре! Ну и последнее – деньги, которые я получу с нынешней добычи… тысяч шестьдесят, а то и сотня, если выгорит дело с этим чертовым рудником.

– Рад за вас, сэр. Просто счастлив! – произнес Серов, лихорадочно соображая, зачем капитан перечисляет ему свои богатства. Возможно, намерен предложить пост управляющего? Скажем, водочным заводиком на Барбадосе?

Но, похоже, причина была в другом. Джозеф Брукс хлебнул из кружки, вытер губы рукавом камзола и со значением сказал:

– Я, слава Иисусу, состоятельный человек, владелец земель, корабля и звонкой монеты. Сквайр, а это, разрази меня гром, не ниже маркиза или барона! И, как положено сквайру в моем возрасте, есть у меня наследница. Одна, законная! Догадываешься, кто?

– Разумеется, сэр.

При упоминании наследницы Серов похолодел. Если Брукс догадался о его чувствах к Шейле, дальнейший номер программы мог быть таким: «Ты, французский ублюдок! Не смей тянуть свои грязные лапы к моей племяннице!» И – бац из пистолета в лоб!

Впрочем, руки капитана Брукса лежали на столе, а лицо, несмотря на багровый оттенок, казалось спокойным и даже задумчивым. Наклонившись к Серову и обдавая его сочными запахами вина и пропотевшего шерстяного камзола, он буркнул:

– Я тут к Пилу приглядывался. Пил джентльмен, тоже из благородных, а кого он там в Лондоне прирезал, это мне как черепахе мачта с парусом. Жестковат, конечно, но ловкий малый и пойдет далеко, если свои же не выпустят кишки… Но Пила она не хочет. – Он с удивленным видом уставился на свои сильные короткие пальцы и повторил: – Не хочет, дьявол меня побери!

Да это ведь сватовство! – вдруг ударило Серову в голову. Как есть сватовство! Вот товар, синеглазая Шейла Джин Амалия и сундук с ее приданым, а вот и купец, хоть и внебрачный, а все же сын маркиза, благородный чистоплюй без гроша в карманах… И никакие грамоты не нужны, чтоб подтвердить его дворянство, ибо среди команды он выделяется как белая ворона в стае черных. Выделяется, ром и гром, хоть и желал бы стать похожим на других! И это заметно. Не такой уж Брукс наивный, чтобы верить ему на слово, он бы и грамотам дворянским не поверил, даже с печатью святейшего Папы, а вот своим глазам и мнениям он доверяет вполне. Вот молодой человек, не кровожадный, но владеющий оружием, вежливый, но не подобострастный, постигший науки и языки, не сквернословящий и пьющий в меру, с понятием о чести – не бегает по шлюхам, не обирает трупов… Кем он может быть в текущую эпоху? Лишь дворянином из такой семьи, где позаботились о воспитании отпрыска, пусть незаконного, в рыцарском духе. Большая ценность, особенно в Вест-Индии, где негодяев пруд пруди!

Постигнув капитанову логику, Серов успокоился, сделал серьезное лицо и стал ожидать дальнейших предложений. С ними не задержалось.

– Не все же ей чернозадых потрошить, – сообщил Брукс. – Она хорошая девчонка, и ей нужны дом, муж и дети. Появится достойный человек, и она забудет, как с братом моим испанцы обошлись, с ее отцом то есть и с матерью. С Божьей помощью выбросит гнев из сердца… И Джулио о том же толкует, а он в жизни разбирается. Еще бы ему не разбираться! Он жену любимую ножиком проткнул… – Капитан потянулся к бочонку, налил в две кружки и пододвинул одну Серову. – Я ее спрашивал насчет тебя. Краснеет, опускает глазки и молчит. А ты что скажешь, Эндрю?

– Со мной она не молчит, сэр, – приободрившись, заметил Серов.

– Значит, есть о чем поговорить? Ну, благослови вас Бог! – Они чокнулись и выпили. Потом Брукс промолвил: – Тому Садлеру на покой пора, и после этого дельца он со своим капиталом может на Ямайку перебраться. Будешь вместо него казначеем, еще обучишься навигации у ван Мандера… Чем больше капитан умеет, тем крепче сидит. Запомни это, парень! И еще одно: всегда стреляй первым. Смутьяну – пулю между глаз, а в чем он смутьян, выяснишь после. Ведь если не смутьян, так наверняка мерзавец, и ты, сокративший дни его и грехи, большую услугу ему оказал – меньше придется мучиться в чистилище. – Опрокинув в рот вино, Брукс пообещал: – Ну, я тебя еще поднатаскаю, а сейчас иди. Выступаем на рассвете, и ты поведешь Галлахеровых ублюдков. Чарли останется тут.

– А в обиде он не будет?

– Нет. У него есть чем развлечься. Пока я в отлучке, Пил за главного, а за ним присмотр нужен. Чарли – парень верный… Это ты тоже запомни… – Капитан сделал паузу и, будто сквозь зубы, выдавил: – Сынок.

Серов вышел на веранду, запрокинул голову и уставился в небо, где плыли, медленно поворачиваясь вокруг незримой оси, Большая и Малая Медведицы, Орион, Кассиопея и сонм других созвездий, неправдоподобно ярких и будто вышитых цветными точками на фоне темного ночного бархата. Душа его пела, и сейчас он не слышал ни диких воплей, ни пьяных выкриков, не видел фигур в отрепьях или испанских одеждах, скакавших возле каждого костра, не чуял запахов крови, пота и пороха и смрада гниющих листьев, которым тянуло из джунглей. Вместо душного воздуха Ориноко он словно бы вдыхал живительный нектар над зимней Москвой-рекой, и мелькали над ним не белесые мотыльки, а снежинки – те, что скоро, через два-три месяца, будут парить над Петербургом, над Владимиром, Новгородом, Тверью и тысячей других городов и городков русской земли. Куда он непременно доберется, пусть не в этом году, так в следующем. Много ли для этого надо? Прочный корпус, два десятка пушек, три мачты с парусами и лихой экипаж… Еще – встать на капитанском мостике, и чтобы Шейла была рядом… И – держись, швед, держись! Узнаешь, как воюют в Вест-Индии!

Надо бы Шейлу отыскать, подумал он и, оглядываясь, побрел по улице. Но ее не было – да и что ей делать в этом пьяном бардаке? Она, скорее всего, спала сейчас в доме коменданта или точила клинок, готовясь к завтрашнему походу. И все же она была с ним, посматривала на Серова откуда-то сверху, из ковша Большой Медведицы, выглядывала из-за вуали Волос Вероники, улыбалась ему с раскидистой ветви Андромеды. Серов улыбнулся ей в ответ и замурлыкал:

Ты мимо меня прошлаИ сразу меня пленила;Я понял тогда,Что ты навсегдаСердце мое разбила.И все повернулось в душе,Забыв обо всем на свете,Только тебя,Безумно любя,Я видел на всей планете.

Он с чувством исполнил припев, где говорилось про золотые пряди, бантики и милый курносый нос, и, пока пел, слышал лишь собственный голос да чистое тихое журчание реки – будто бы не Ориноко, а какой-то другой, безымянной, что текла из Ниоткуда в Никуда в счастливом Нигде, вне времени и вне пространства. Остаться бы здесь, подумал Серов, в мире, где всегда Сегодня и нет ни Завтра, ни Вчера, а значит, нет ни сожалений о прошлом, ни планов на будущее. К бесу эти планы! Был бы вечный день, и солнце, и деревья, и речная прохлада, и губы Шейлы…