Тихая разведка - Сергей Кольцов

Щегольков ящерицей пополз к лесу. Раздавшаяся сзади автоматная очередь подстегнула его. Он достиг опушки, вошел в лес и, не разбирая дороги, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, спотыкаясь и падая, пошел напрямик, удаляясь от Двуреченского все дальше и дальше. Потом глуховатый взрыв ручной гранаты бросил его на землю. Стоя на коленях, он заплакал в голос, размазывая по лицу беспрерывно текущие слезы, подвывая и скуля по-щенячьи. Затем затих, долго лежал на земле, свернувшись калачиком, словно обиженный и покинутый всеми.

Близился рассвет. Легкий, наползающий туман сеял вокруг седую пыль. Потянуло резким изморозным холодом. Щеголькова обняла мелкая дрожь озноба. Вначале он вяло поднялся, затем стал делать энергичные движения руками, чтобы согреться, продолжая думать о судьбе старшины Двуреченского. Властный внутренний зов толкал его в путь. Впереди лежала еще не близкая и опасная дорога и по ней до нужной точки надо было суметь дойти.

Он проверил автомат, рассовал немецкие гранаты, вынул из вещмешка осколочные «лимонки» и, чтобы они не стучались друг о дружку, положил их в карманы маскировочной куртки. Вначале, разминая ноги, Щегольков шел медленно, затем перешел на учащенный ритм, каждые четверть часа сверяя свое направление по компасу.

Рассвет уже занялся в полную силу, когда разведчик, осторожничая, далеко стороной обошел хутор Камышиха. До поляны «Черный кристалл» оставалось не так уж и много, каких-то два километра, когда он почувствовал, что выбился из сил. Пот заливал ему лицо, катился градинами по спине, куртка и штаны лопастой, водоотталкивающей ткани все же впитывали в себя росную капель и были тяжелы на ходу. Щегольков решил остановиться и прилечь здесь же, на открывшейся перед ним узкой и длинной поляне, но передумал. Перейдя ее, он присел, облокотившись спиной о полусухие ветки поваленной сосны и в изнеможении закрыл глаза. Нет, он не спал. Он полулежал на сосновом стволе и слушал устало и безразлично настроенную на безмолвие тишину. Автомат Щегольков держал в обеих руках, как держат ружье охотники, поджидая близкого зверя. Каким-то еще неясным чувством, тревожащим его сознание, Щегольков ощущал сосущее под ложечкой беспокойство. Он не верил тишине. Она не раз подводила его своим коварством. И сейчас тишина тяжело висела над ним хрупким, бутафорским полотнищем, отгораживая от него весь мир. В нем отсутствовал какой-либо страх за свою собственную жизнь. Он в силу железного закона войны привык постоянно рисковать ею и сейчас был движим только одним: дойти, доползти, доставить по назначению документы, находящиеся в полевой сумке старшины Двуреченского.

Щегольков приподнялся, прислушался: в воздухе четко разносился слаженный шум шагов. Кто же шел неподалеку от него: враг или партизаны? Он осторожно сполз с соснового ствола на землю, положил гранату за пазуху, прилег на живот и, виляя задом, по-пластунски стал продвигаться вперед на звуки шагов. Узкая лесная дорога открылась сразу же. Там, ряд за рядом, разбитые на небольшие группы, вышагивали немецкие солдаты, разделенные между собой крытыми брезентом подводами, Лошади, позванивая трензелями, разнося резкий запах пота, натужно тащили груженые повозки по разбитой, ухабистой дороге.

Проходящие мимо Щеголькова гитлеровцы были частью усиленного немецкого карательного батальона войск СС, временно отводимого из партизанской зоны. В своей акции немцы причинили немало бед партизанам. Но, в свою очередь понеся потери, измотанные в ожесточенных схватках, убирались восвояси. Всего этого Щегольков, конечно, не знал. Проводив настороженным взглядом замыкающий отряд гитлеровцев, разведчик пересек дорогу и неожиданно для себя оказался на бугристой, покрытой редким кустарником равнине, открытой со всех сторон. Он почувствовал себя неуютно, будто стоял нагишом и ощущал кожей чьи-то нескромные, оценивающие взгляды.

Лес был уже недалеко. Пригнувшись, Иван побежал к нему, виляя меж кустарников и почему-то оказавшихся здесь гладких, отшлифованных, разной конфигурации каменных глыб, намертво вросших в землю. Его никто не догонял, не преследовал и не пытался этого делать. Практически, он уже успел уйти от дороги к лесу на полкилометра, когда сзади донеслась короткая, в несколько патронов автоматная или пулеметная очередь. Щегольков дернулся, приостановился, и его тело, помимо собственной воли, правым боком пошло в сторону, теряя равновесие, ноги неустойчиво заскользили, разъехались, вяло цепляясь носками за траву. Боли вначале он не почувствовал. Ему стало необычно душно и жарко. Глаза стали заволакивать желто-зеленые пасмурные тени, и щеки оросили слезы. Задыхаясь, Щегольков изо всей силы двумя руками рванул ворот одежды и упал лицом вниз.

Боль появилась внезапно резким, испепеляющим огнем, растекалась по всему телу. И только тогда Щегольков поверил, что он ранен, ранен серьезно, теряет кровь, а перевязать себя без посторонней помощи не сможет. Он почувствовал, как силы папиросным дымком улетучиваются из его тела, и разведчика охватил жуткий, хватающий за горло страх. Он останется здесь навсегда, уткнувшись лбом в остаток полусгнившего пня, и рядом с ним будет лежать полевая сумка Егора Двуреченского.

— Врешь, дура! — не веря в конец, взбунтовался Иван. — Не возьмешь просто так Щеголькова… — бормотал он, переворачиваясь на спину и вжимаясь в горбившийся за плечами вещевой мешок, стараясь тканью нижнего белья, как своеобразным тампоном, закрыть входное пулевое отверстие и этим остановить горячую кровь.

А тем временем, пока Щегольков, превозмогая боль, лежал неподвижно с закрытыми глазами, оранжево-красная полоска зари на востоке рассасывалась, небо уходило в вышину, облачаясь в яркую синеву. Лесные пичуги, встречая новый погожий день, заполняли все вокруг неумолчным щебетаньем.

Наконец Щегольков шевельнулся и сделал первую попытку встать на ноги. Ему это удалось не сразу. Ноги были словно из ваты, колени сами по себе подгибались, земля казалась качающейся под ним доской качелей. Липкая, пропитанная загустевшей кровью ткань одежды, подсохнув по краям, толстым пластырем закупорила рану. Щегольков, словно малое дитя, сделав очередную попытку, поднялся на ноги и пошатываясь пошел вперед, в бреду, закусив до крови вспухшие губы и сдерживая рвущийся из груди стон. Все же он достиг лесной опушки и вновь упал ничком, гладя дрожащими пальцами рук лесную, усыпанную влажными листьями почву, стараясь разглядеть хоть что-нибудь впереди себя сквозь роившуюся в глазах сумятицу разноцветных искр.

Не знал Иван Щегольков о том, что в ту самую минуту, когда он упал на лесной опушке, за ним из-за спаренного соснового ствола наблюдали две пары глаз людей в гражданской одежде.

— Это наш, свой человек! — Издали осматривая упавшего, сурово сказал один из них, что был постарше, своему напарнику. — Однако он ранен… Готовь плащ-палатку, малый. Понесем в расположение и доложим командиру. Вызывай Карнача. Почем знать, в каком он состоянии… Видишь, не двигается. Да и дело у него к нашему командиру, видно, неотложное, срочное…

Щегольков не почувствовал, как из его рук взяли автомат, вынули из-за пояса ручные гранаты-«толкушки» и самого его куда-то понесли. Пришел он в себя лишь тогда, когда посторонние, не совсем деликатные в движениях, руки шарили по его карманам и снимали полевую сумку старшины. Напрягаясь, посмотрел слепнущими глазами и увидел вокруг себя несколько человек в знакомой ему партизанской форме с красными бантами на лацканах разнообразных тужурок.

— Вы — партизаны! — сказал он ясно, с трудом выговаривая слова плохо слушающимся языком. — Я — советский разведчик. Шел к поляне «Черный кристалл». Мне нужен командир отряда Бородач… Очень, очень нужен. Поспешите, боюсь, что не дождусь…

— Это и есть поляна «Черный кристалл», квадрат «сорок один». Я — командир отряда, — почему-то тихо ответил стоящий перед Щегольковым человек с поджарой фигурой, продолговатым, темным от солнечного загара лицом и густой шапкой синевато-белых волос на гордо посаженной голове. На симпатичном его лице, под красиво изогнутым носом, плавной линией темнели тщательно стриженные рыжеватые усики.

— Вы как божий одуванчик, — с трудом улыбнувшись, сказал Щегольков. — Волосы, волосы у вас… А у меня — огнем горят красно-рыжие… — И действительно: верхняя часть почти круглой головы командира напоминала в последней стадии цветения шар перезревшего одуванчика.

— Не скажи… — усмехнулся командир.

Щегольков почувствовал прилив свежих сил и какую-то томность во всем теле.

— Покажите удостоверение личности. Партбилет… Иначе, — слабым движением руки он полез за пазуху и неожиданно для всех его окружающих вынул гранату «лимонку», зацепив пальцем кольцо предохранительных усиков.

— Не балуй, разведчик! — строго сказал командир. — Будет тебе и белка, будет и свисток. Смотри! — он поднес к глазам Щеголькова документ с фотокарточкой.