Бешенство - Тесс Герритсен

Брэйс взглянул на бумагу и увидел подпись Филиппа Дорра.

– Значит, он не болен.

– Я несколько дней назад принимал его в клинике – текущий осмотр.

– И?

Валленберг в упор посмотрел на Брэйса.

– Он абсолютно здоров.

Вернувшись за свой стол, Брэйс закончил ежедневную работу с медицинскими картами и надиктовками. В шесть тридцать, наконец выключив диктофон с микрокассетой, он оглядел расчищенный стол. И обнаружил спешно записанное на обороте одного из лабораторных бланков имя: доктор Стенли Маки. Сегодняшний случай в клинике по-прежнему не давал ему покоя. Он вспомнил два других имени: Ангус Парментер. Филипп Дорр. Эти две из трех смертей сами по себе тревоги не вызывали. Все пациенты были стариками, все достигли статистического финала жизни.

Но один только возраст не может быть причиной смерти.

Сегодня Роби видел страх в глазах Джеймса Бигелоу, настоящий страх, и не мог избавиться от тревоги.

Он снял трубку и позвонил Грете, сказал, что задержится, поскольку должен заехать в клинику Виклин. Затем взял портфель и вышел из кабинета.

К этому времени клиника уже опустела, в конце коридора горела единственная флуоресцентная лампа. Походя мимо нее, Роби услышал тихое жужжание, а подняв глаза, увидел тень какого-то насекомого, угодившего под матовый короб. Отчаянно хлопая крылышками, оно пыталось бороться с судьбой. Брэйс щелкнул выключателем. Коридор погрузился во тьму, однако жужжание все еще слышалось: пленник лампы яростно молотил крыльями.

Брэйс вышел из здания в сырой ветреный сумрак.

Его «Тойота» осталась на стоянке одна. В сернистом свете дежурной лампы она казалась скорее черной, чем зеленой, и напоминала большого блестящего жука. Он остановился, выуживая ключи из кармана. Затем посмотрел на освещенные окна стационара: за ними замерли неподвижные силуэты пациентов; кое-где метался свет телеэкранов. Внезапно его охватила глубокая подавленность. То, что он видит в окнах, – конец жизни. Картина его собственного будущего.

Он сел в машину и выехал со стоянки, но избавиться от гнетущего чувства не мог. Оно преследовало его, как холодная сырость ночи. «Надо было выбрать педиатрию», – подумал он. Дети. Начало жизни. Развитие, а не распад. Но в университете ему говорили, что будущее медицины – в гериатрии. Когда поколение бэби-бума поседеет, огромная армия этих людей, марширующих прямиком к старости, будет поглощать по пути все ресурсы медицины. Девяносто центов из каждого потраченного на здравоохранение доллара тратится на поддержание пациента в последний год его жизни. Вот куда текут деньги, вот где могут заработать врачи.

Роби Брэйс, человек практичный, выбрал перспективную сферу.

Ох, но как это все угнетает!

По пути в больницу Виклин он размышлял о том, как выглядела бы его жизнь, выбери он педиатрию. Роби думал о своей дочке, вспоминал радость при виде сморщенного личика, когда ее, новорожденную и отчаянно орущую, вынесли ему. Он вспоминал изматывающие кормления в два часа ночи, запах присыпки и кислого молока, шелковистую детскую кожу в теплой ванночке. Младенцы во многом похожи на стариков. Их нужно купать, кормить, одевать. Менять им памперсы. Они не могут ни ходить, ни говорить. Они живут лишь по милости людей, которые за ними ухаживают.

В половине восьмого он добрался до Виклина, небольшой муниципальной больницы, расположенной в пределах Бостона. Натянув белый халат, он проверил наличие бирки с его именем и вошел в здание. Здесь у него не было никаких служебных привилегий, не было права требовать какие-либо медицинские карты, однако он ставил на то, что никто не станет обременять себя расспросами.

В справочном отделе он заполнил бланк на бумаги Стенли Маки и подал его сотруднице, маленькой блондинке. Она посмотрела на бирку с именем и замялась, очевидно, понимая, что он не работает в их больнице.

– Я из клиники Казаркин Холм, – пояснил Роби. – Он был одним из наших пациентов.

Служащая принесла ему карту; Брэйс взял ее и сел за свободный стол. На обложке черным фломастером было написано: «Скончался». Роби открыл папку и просмотрел первую страницу с личными данными: имя, дата рождения, номер социального страхования. Его взгляд упал на строчку с адресом: Синичий переулок, 101, Ньютон, Массачусетс.

Это в Казаркином Холме.

Он перешел к следующей странице. Здесь указывалась только одна госпитализация – та, что предшествовала смерти. С возрастающим волнением он прочитал то, что было надиктовано хирургом в момент поступления пациента в больницу девятого марта.

«Белый мужчина, 74 лет, поступил с обширной раной головы вследствие падения из окна четвертого этажа. Предшествующих заболеваний не отмечено. Непосредственно перед происшествием он был чистым, одетым, проводил стандартную аппендэктомию. По словам медсестер операционного блока, у доктора Маки отмечался тремор обеих рук. Без всяких объяснений он произвел удаление нескольких сантиметров нормального на вид тонкого кишечника, что привело к обширному кровотечению и смерти пациентки. Когда персонал пытался оттащить его от стола, он рассек яремную вену анестезиологу, после чего сбежал из операционной.

Свидетели в коридоре видели, как он выпрыгнул вниз головой в окно. Его нашли на стоянке без сознания и с кровотечением вследствие множественных порезов.

В отделении неотложной помощи была проведена интубация, пациент был стабилизирован и отправлен в травматологическое отделение с множественными переломами черепа, а также возможным компрессионным переломом позвоночника…»

Результаты дальнейшего осмотра излагались в такой же сжатой манере, свойственной хирургам, – беглое перечисление повреждений и неврологических симптомов. Порезы головы и лица. Открытый осколочный перелом теменной и лобной костей с выталкиванием серого вещества. Правый зрачок не реагирует на свет. Самостоятельное дыхание отсутствует, на болевые стимулы реакции нет. Все эти повреждения, решил Брэйс, вызваны падением головой на асфальт.

Далее следовала приписка хирурга: «Результаты рентгенологического обследования: компрессионный перелом на уровне С6, С7, С8». Это также соответствовало падению головой вниз: сила падения сразу же обрушилась на позвоночник.

Недельное пребывание Стенли Маки в больнице сопровождалось постепенным разрушением всех органов и систем. Находясь в коме, подключенный к аппарату искусственного дыхания, он так и не пришел в себя. Сначала отказали почки, возможно, вследствие травматического шока. Затем развилась пневмония; артериальное давление резко падало дважды, что привело к некрозу кишечника. В конце концов через семь дней после падения с четвертого этажа остановилось сердце.

Роби заглянул в конец папки, где были собраны результаты анализов. Здесь лежали компьютерные распечатки недельного труда, бесчисленные списки – электролитов и химического состава крови, количество всевозможных клеток, анализы мочи. Брэйс продолжал листать страницы, проглядывая анализы человека, чья смерть была – с самого начала – неизбежной. На них ушли тысячи долларов.

Он остановился на отчете с заглавием «Патология».

«Печень (посмертно):

Общий вид. Вес 1600 г, бледная, на поверхности – небольшие очаги сильного кровоизлияния. Хронических фиброзных изменений нет.

Под микроскопом: При окрашивании выявлены разбросанные очаги слабо окрашенных мумифицированных гепатоцитов, что соответствует фокальному коагулирующему некрозу, возможно, вследствие ишемии».

Брэйс перевернул страницу и обнаружил еще один анализ крови, непонятно как туда затесавшийся. Перевернув еще один лист, он уткнулся в обложку. Больше страниц не было.

Роби быстро перелистал карту к началу, разыскивая отчеты других посмертных исследований, однако тот, с описанием печени, оказался единственным. Бессмыслица какая-то. Почему в отчете патологов указан только один орган? А где легкие, сердце, мозг?

Он спросил девушку, есть ли другие папки на имя Стенли Маки.

– Нет, эта единственная.

– Но здесь отсутствуют некоторые отчеты патолога.

– Спросите лучше у них самих. У них есть копии всех протоколов.

Отделение патологии, расположенное в цокольном этаже, оказалось лабиринтом помещений с низкими потолками; белые стены были украшены яркими туристическими постерами: туман над Серенгети, радуга над Кауаи, остров с мангровыми деревьями в бирюзовом море. Радио тихо наигрывало рок. Единственная дежурная лаборантка тоже выглядела абсурдно веселой, особенно если принять во внимание род ее занятий. Она и сама была похожа на яркую картинку – нарумяненные щеки и искристо-зеленые веки.

– Я пытаюсь найти сделанное в марте заключение о вскрытии, – сказал Брэйс. – Его нет в папке пациента. В справочной посоветовали обратиться к вам.

– Как звали пациента?