Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев

Оказавшись на улице, она вспомнила про охапку роз, которую до сих пор держала в руках. Но не возвращаться же было! Доехав до Юго-Западной, она молча вернула розы цветочнице, побелевшей от страха, и, провожаемая тревожным шёпотом всего рынка, бегом спустилась в метро.

От транспортной остановки к дому она хромала. Сукровица при этом чавкала так, что люди смотрели – притом сначала на ногу, и лишь затем поднимали глаза к бледному лицу растрёпанной, худой девушки в длинной юбке. Возле подъезда опять стояла толпа подростков. Они разглядывали громадный джип – «Тойоту Лэнд Круизер», припаркованный так, что к подъезду можно было пройти лишь боком.

– Что за мудак так ставит машину? – крикнула Кременцова, зверски ударив левой ногой по бамперу, – что за сука?

– Да два каких-то мордоворота и коротышка в очках, – сказали мальчишки. Юля остановилась и поглядела на них.

– Коротышка – худенький? С кривым носом?

– Да. И плешивый. Так это что, дружбаны твои?

Юля поднялась к себе на этаж пешком. На площадке, к счастью, ни одна лампочка не горела. Чуть отдышавшись, Юля сняла ботинки, вынула пистолет, и, щёлкнув предохранителем, осторожно подошла к двери своей квартиры. На плитках пола остались гнойные отпечатки ее ступни. Нога без ботинка болела меньше, но её состояние после долгой ходьбы было ужасающим.

Тишина за дверью не успокоила Кременцову, так как стальная дверь имела хорошую, с двух сторон, обивку. Достав ключи, Юля очень тихо открыла все три замка, и, тихо вдохнув, с нажатием ручки рванула дверь на себя.

Светку убивали на кухне. Бил её, лежавшую на полу, маленький бухгалтер. Ногами. Она стонала гораздо тише, чем он дышал. Пижама на ней была вся пропитана кровью, и на полу были пятна – свежие, алые, и подсохшие, тёмно-красные. Коротышка махал ногами осатанело. Удары шли по вискам, по рёбрам, по почкам. Два рослых гопника, сидя за пластиковым столом, который Юля купила всего неделю назад, курили, скучали. Один из них говорил о чём-то. Кажется, не о том, что происходило. Первым заметил Юлю бухгалтер. Он замер и заорал:

– Стреляйте, стреляйте! Это она!

Его крик был лишним – оба уже вскочили, выхватив пистолеты. Лейтенант Кременцова стреляла не так блистательно, как дралась. Но и не так скверно, как занималась сексом. Болтливого молодца она уложила выстрелом в лоб. Второго, который ей показался вовсе несимпатичным, изрешетила пулями. Шесть из них были точно лишними. Коротышка с визгом полез под стол. Подняв Светке веко и вызвав Скорую, Юля извлекла его на свет божий и начала выламывать ему руку. Он ей всё рассказал – нестерпимо громко, но вполне внятно. Суть была такова. Обидевшись на неё, он призвал на помощь бандитов, которые крышевали Люблинский рынок. Сошлись на тысяче долларов. Отморозки встретились с Эльсинорой. Она дала им визитку. Открыла Светка сама.

Последнее показалось Юле невероятным. Однако, поразмышляв, она пришла к выводу, что её подружка ещё спала, когда пришли суки, и дверь открыла спросонок. Чёртова идиотка! Чёртова дурочка!

Размозжив коротышке голову сковородкой, лейтенант Кременцова одним движением сорвала со Светки липкие тряпки и широко раскрыла глаза. Да, она должна была это видеть. Иначе было нельзя. Прекрасная медсестра уже не стонала. И не дышала. В её огромных глазах с длинными ресницами почему-то не было ничего, кроме удивления.

– А кого тут откачивать? – с тем же чувством спросила, осмотрев трупы, девчонка с красным крестом на спине – та самая, поза-позавчерашняя.

– Уж, во всяком случае, не меня, – ответила Кременцова, и, встав с колен, приставила пистолет к своему виску. Глаза медработницы стали злыми.

– Брось пистолет! А ну, брось! Я кому сказала? Вот дура!

Юля изо всей силы втиснула ствол в висок, чтоб раздавить болью протесты жизни, безжалостно вырываемой из красивого, молодого, сильного тела. Боль получилась адская. Палец сам нажал спусковой крючок.

Часть вторая

Поломка шпаги

Глава первая

К концу рабочего дня торговля возле метро «Электрозаводская» оживлялась. На площади с беспорядочными рядами ларьков становилось тесно. Люди потоками шли к метро, к Макдональдсу, к остановкам и электричкам. Две буквы «М» озаряли с двух сторон рынок после захода солнца. Одна, поменьше, обозначала метро, другая – Макдональдс. Она сияла выше всех окрестных домов. На площади можно было,казалось, купить абсолютно всё, что угодно – от семечек до дублёнки с канадским лэйблом. Больше всего продавалось фруктов и овощей, а также цветов. Было два ларька с аудиокассетами. Многие продавщицы, даже с провинциальным акцентом, пользовались такой популярностью у студентов рядом стоящего Института автомеханики, что курили только их сигареты и ели всякую всячину из Макдональдса, не сходя с рабочего места. Эта романтика приносила выгоду и старушкам, которые собирали бутылки около станции.

На другой стороне Большой Семёновской улицы, подле универмага «Хозяйственный», стоял в те года ещё один рыночек. Он имел тот же профиль, что и универмаг. Несколько десятков складных палаток располагались двумя рядами. Те, кто в них находился, также частенько распространяли запах спиртных напитков, как правило, зимой – водки, а летом – пива. Но всё здесь было культурнее, чем на той стороне дороги. Рынок давал, таким образом, неплохую прибыль двум близстоящим кафе, а ещё бомжам со всего района, каждое утро возившим ящики и мешки с товаром от складов к рынку, и каждый вечер – обратно. Некоторые торговцы предпочитали, правда, бомжам с телегами свои собственные машины. Но загружали и разгружали этот ходячий металлолом, опять же, бомжи. Складами служили окрестные гаражи, котельные и подвалы. Кроме бомжей, по рынку вечно слонялись, и не без цели, ничуть не менее обворожительные ребята, коих легко было бы принять по лицам и по манерам за убежавших из тюрьмы урок, не будь они в милицейской форме и с автоматами. Настоящие урки на этом рынке не появлялись. Им привозили деньги туда, где они хотели их получить.

Стоял ледяной, бесснежный ноябрь. Один из дней его первой трети склонялся к сумеркам. Ветер с севера гнал и укреплял стужу. Несколько торгашей, напяливших недостаточное количество свитеров под ватники и тулупы, уже сворачивали палатки, решив, что вечерний клёв маловероятен. Бомжи, хрипло матерясь, со звоном и грохотом взгромождали ящики на телеги. Морозостойкие торгаши даже и не думали собираться. Минус семнадцать с ветром были для них ещё ерундой. Вдобавок, их грел хит года – песня «Как упоительны в России вечера», нон-стопом звучавшая из машины Лариски, самой скандальной на рынке личности. Им казалось, что над Москвой сгущается именно такой вечер. К числу романтиков относился парень в ватных штанах, унтах и бушлате, натянутом на другой бушлат, четырьмя размерами меньше. Его