Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев

– Иллюзия недостатка времени.

Топорков подумал – а может быть, сделал вид, что подумал, и согласился. Юле стало смешно. Ох, и старичок! Она не могла понять, зачем ему холодильник, если он ест в столовой, и для чего ему власть, если он легко и без оговорок соглашается с тем, что идёт вразрез с его представлениями о жизни.

– Да, да, глубокая мысль, – сказал Топорков, – и тонкая! Слишком тонкая. Чтобы её проанализировать, нужно время. А у меня – иллюзия, что у нас с тобой сейчас его мало. Так что, давай-ка поговорим о деле. Ты расскажи мне, Юленька, что случилось?

Юля, успевшая подготовиться, весьма складно всё рассказала. Точнее, всё, о чём посчитала нужным рассказывать.

– Интересно, – проговорил Топорков, хлопая рукой по столу. Юля согласилась. Она ждала продолжения. И оно последовало:

– Но всё-таки что-то с чем-то как-то не состыковывается. А, Юленька? Как ты думаешь?

– Что-то с чем-то? Как-то? Я бы сказала – ничто, ни с чем и никак!

– Ну, это ты зря. Вот смотри: допустим, маньячка старуху знает и от неё узнаёт про крик из окна. Артемьев не помнит, был ли третий ключ от квартиры. Если он был – всё ясно. Маньячка днём заходит к Артемьевой, убивает её, счищает с иконы изображение и уходит, заперев дверь. А вечером душит бабку, ранит тебя и мчится в Измайлово,к Хомяковой Ольге.

– А для чего ей было убивать Ольгу? Не понимаю.

– Тогда сначала спроси, для чего ей было Артемьеву убивать! Тут нужен специалист по психиатрии. Скорее всего, она себя идентифицирует с персонажем этой иконы и очень сильно боится разоблачения.

Кременцова, хмыкнув, снова взялась за торт. Он был очень вкусным.

– Теоретически успевала она в Измайлово? – продолжал Топорков.

– Ну да, успевала, – сказала Юля.

– Что, в таком случае, непонятно?

 Юля молчала. Впрочем, рот у неё был занят.

– А я скажу тебе, что, – сам себе ответил Егор Семёнович, – непонятно мне, почему Алёшка, Царство ему небесное, едва труп Мартыновой обнаружив, сразу сорвался к Ольге? На чертовщинку его пробило? Или он полагал, что маньячка – там? Если так, почему тебя в машине оставил, с собой не взял? Ты маньячку видела.

– Потому, что я была босиком, – объяснила Юля, – и из меня ещё текла кровь.

Позвонили в дверь. Топорков пошёл открывать, сказав, что это уже приехал водитель. Он не ошибся. Прикончив торт, Юля поспешила в прихожую. Прокурор Ждановского района пожал ей руку и потрепал её по плечу.

– Ну, спокойной ночи! Завтра увидимся. И Алёшку нашего повидаем.

– Спокойной ночи, Егор Семёнович. Мне ваш тортик очень понравился.

Был уже второй час. Москва почти опустела. Водитель гнал «Мерседес» с сумасшедшей скоростью. Если видел впереди красный огонёк светофора, включал сирену. Он был спокоен и молчалив.

– Вам нравится быть водителем? – вдруг спросила у него Юля.

– Как вам сказать? Есть плюсы, есть минусы.

– Плюсов больше! Я точно знаю.

– Да? Расскажите, пожалуйста.

Юля стала нести какую-то чушь. С нею иногда такое случалось. Даже и не пытаясь понять, о чём она говорит, водитель прибавил скорости, хотя это было уже, казалось бы, невозможно. Включив при съезде с кольца сирену и маячок, он не выключал их вплоть до подъезда. Прежде чем выйти, Юля велела ему передать огромный привет Андрюшке, так как они были с ним друзьями.

Дома всё обстояло благополучно. Светка громко сопела из большой комнаты. Кременцова легла в другой, застелив тахту. Ей дико хотелось спать. Но, едва её голова коснулась подушки, сон как рукой сняло. На неё напал лютый страх. Она долго мучилась, глядя сквозь темноту, разбавленную белёсым светом окна, на дверь – вдруг откроется? Наконец, глаза начали слипаться.

Вот тут-то дверь и открылась. Медленно. Очень медленно. Вошла женщина с рыжими волосами. На ней был светло-голубой сарафан. С порога она окинула взглядом комнату.

Моментально вынырнув на поверхность мутной, давящей дремоты, Юля захлебнулась реальностью. Ведьма здесь! Проклятая ведьма здесь! Вот она стоит, озираясь… Нет, вот идёт уже, шаря перед собой руками, будто слепая, хотя глаза у неё горят, как у кошки, пристально обводя все уголки комнаты. Улыбается! Да, ей, точно, смешно – и зубы белеют, и нос как будто сопит с шутливым сочувствием, а она, Кременцова, не может встать, не может пошевелиться даже, не может крикнуть – язык вдруг сделался деревянным! С жалкой тоской глядела она на ведьму. А ведьма шла. Она её видела, Кременцову, но повторяла сцену в хуторской церкви, чтобы поиздеваться, дать слабый проблеск надежды, а потом сделать то, для чего явилась сюда. Безвольно прощаясь с самой собою, Юля всё же отметила, что не сильно перестарался Гоголь, описывая на целой странице красоту панночки, и не сильно был виноват Алексей Григорьевич, не решившийся выстрелить ей в лицо, и не сильно с придурью была Анька, всосавшаяся в неё всей своей испорченностью и слабостью. Хороша была панночка! Ужас-ужас как хороша. Она шла к кровати не напрямик, а зигзагами от стены к стене, ощупывая всю мебель. Шла очень медленно, очень тихо – ни одна половица не скрипнула под её голыми ногами, сочно белевшими в полосе фонарного света с улицы. На одну секунду глаза её зацепились за глаза Юли и чуть прищурились, говоря: «Да, я тебя вижу! Я так, дурачусь сама не зная зачем, а на самом деле – конец тебе, Кременцова!»

От взгляда ведьмы по позвоночнику Юли пробежал ток, и она проснулась. В окно светила луна. Сквозь щели под рамами тянул ветер. Сердце не билось, а слабо дёргалось – как зверёк, попавший в капкан. На краю постели сидела Светка. Она курила. Пальцы её тряслись.

– Ты что, идиотка? – спросила Юля, приподнимаясь на локте.

– Мне стало страшно! Я не смогу так уснуть.

На столике у кровати стояла пепельница. Одним коротким движением погасив сигарету, Светка легла и прижалась к Юле. Та ощутила дрожь и холодный пот. Устало откинулась на подушку.

– Из-за чего тебе стало страшно?

– Да сон какой-то приснился.

– Сон?

– Да.

– Пошла вон отсюда!

– Нет, я останусь.

Сказав так, Светка закрыла глаза и сладко зевнула, рассчитывая уснуть под охраной Юли. Но та решила, что ей это всё не нравится. Она больно пихнула Светку локтем под рёбра и начала её щекотать. Светка зашипела и стала обороняться зубами. Зубы у неё оказались острыми, как у кролика. Кременцова решила не применять спортивные навыки. Так как прочих у неё не было, медсестра сразу взяла верх. Обеим от этого стало весело, несмотря на вымокшую повязку. Они смогли успокоиться только перед рассветом.

Глава двенадцатая

Проснулась Юля как от пощёчины. Бросив взгляд на будильник, похолодела. Час дня! Она принялась трясти и тормошить Светку. Какое там! Тощая, проспиртованная развратница лишь сопела и бормотала вздор, болтаясь, как обезьяна из