Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никифор Хозяинов хорошо знал повадки своих земляков и не согласился покинуть экспедицию раньше, чем отправит ее от Вашуткиных озер к Усть-Усе. После долгих переговоров ему удалось нанять лодку с двумя знакомыми из Ижмы, и в тот же день экспедиция разделилась на два отряда: Журавский со Шпарбергом двинулись вниз по Адзьве, а Никифор с Кожевиным поехали к Югорскому Шару. Впереди у тех и других было еще много работы.
Журавскому и Шпарбергу надо было доисследовать самую северную часть хребта Адак-Тальбей и горячие источники Пымва-Шор.
* * *
Два дня лазали они по ручью, добывая из деформированных гигантскими силами зеленоватых песчаников створки и боковины раковин силурийского моря. Все сомнения отпали: здесь некогда плескалось теплое море.
— Смотри, Миша, карту — показывал Журавский, — между Северным Уралом и открытым нами хребтом образовался прогиб, где некогда цвели гигантские папоротники, пышно росли тропические растения, скопившие людям солнечную энергию в виде каменного угля.
— Ты сам говорил, что в Печорском крае и до нас были известны пятнадцать выходов углей.
— Да. Тонкие прослойки углей находил на Усе инженер Антипов со своей экспедицией. Ровно полвека назад его направило сюда морское ведомство и министерство торговли. Задание было таково: найти залежи углей для пароходов, которые поплывут по Ледовитому океану из Архангельска к берегам Сибири.
— Смотри ж ты! — удивился Шпарберг. — Взгляд в будущее!
— Так было, — продолжал Журавский. — Антипов нашел около десятка пропластков, но выходы были скудными, а угли низкосортными. Его заключение я читал. Оно сводится к тому, что каменных углей, достойных промышленной разработки, в Печорском крае нет. С тех пор поисками углей в Печорском крае никто всерьез не занимался. Этому способствует теория об антагонизме солей и углей. А тут неподалеку всемирно известные Соликамск, Сольвычегодск.
Они сидели на вершине холма. Блекло-синее бездонное небо увеличивало просторы, оттого казалось, что тундре нет ни начала, ни конца. На миг Шпарберг почувствовал себя совершенно затерянным в этом первозданном мире, как будто жил он тут вечно. Под легким ветерком колыхалась пушица, клином тянулись журавли, на ближних озерах стоял неумолчный гусиный гогот. День был теплый, но во всем чувствовалось близкое предзимье.
— Андрей, — тихо спросил Шпарберг, — что ты ищешь? Чем ты намерен удивить Россию? Ты здесь четвертое лето. Ты истратил на Печорский край все, что было и не было у тебя. Мы недавно побывали даже на грани небытия. Но ты вновь придешь сюда. Зачем? Ради углей? Не мальчик ли ты на дальних побегушках у академика Чернышева? Не обидься — я твой брат...
— Какие могут быть обиды, Михаил...
— Подожди, Андрей, — положил ему руку на колено Шпарберг, — скажу обидное... Да, обидное...
Андрей поднял голову от карты, лежащей на коленях, и выжидательно посмотрел на брата. Тот замолчал, сдвинул выгоревшие брови, наморщил лоб и досказал:
— Печорский край, по твоим же источникам, исследовали Крузенштерн, Лепехин, Кейзерлинг, Шренк, Гофман, Антипов...
— Добавь: Сидоров, Чернышев, Голицын и десятка два первопроходцев, имена которых не дошли до нас. И что ж? Что тут обидного?
— Они были ученые... Были среди них и академики, а ты...
— Ах вот ты о чем... Да, я студент-недоучка... Не-до-учка, — подчеркнул Андрей. — Но нет ли роковой ошибки в выводах академиков? Нет-нет, — заторопился Андрей, увидев на лице Шпарберга скептическую улыбку, — я далек от мысли, что они невежды. Это были и есть передовые ученые, и не кабинетные чиновники, иначе кто бы из них поехал сюда... Но вот тебе пример, Миша: миссионер Вениамин был здесь до Шренка, Гофмана и Антипова. Образование у него — бурса.
— Что ты этим хочешь сказать?
— А вот послушай самого Вениамина, — достал тетрадку Андрей. — Слушай внимательно: «...у реки Полой, вытекающей из Большеземельского хребта, в двух верстах от ее впадения в Адзьву, бьют минеральные ключи, вода которых чуть холоднее той, коею именуют горячею». Вник в писание?! Миссионер добавляет, что Адзьва разрезает хребет Адак-Тальбей, являющийся отрогом Урала!
— Прочти еще раз, — попросил удивленный Шпарберг.
— Это можно, однако для сравнения послушай современные академические выводы: «...Большеземельская тундра — суть сплошная заболоченная равнина, где единственными сухими местами являются кочки»! Вник? Теперь вернемся к миссионеру: Большеземельский хребет — мы прошли по его нагорью и убедились, что это водораздел многочисленных рек, текущих в океан и в Усу. Какое же сплошное болото может быть там, где пролегает водораздельный хребет? И еще, Миша, академик Чернышев рад, откровенно рад открытию хребта Адак-Тальбей: «Сенсация!» Мы потратили всю весну, чтобы доказать его существование, а Вениамин еще сто лет тому назад открыл то, во что сейчас еще не верят ученые. Вот какие бывают «сенсации» в научном мире!
— Откуда у тебя тетрадь Вениамина?
— Из Пустозерска. Алексей Иванович передал.
— И он увлекся! — рассмеялся Шпарберг. — Надо же...
— Он честный и умный — повезло мне с тестем. А вот послушай-ка, что еще миссионер пишет про источники: «Больные заструпленные самоеды, этою водою омываясь, скоро и легко очищаются; даже зимой в сей реце купаются». Вот так! Он отправлял воды на анализы и убедился в их целебности. Спору нет: здесь множество болот, но к сплошному болоту все российское Приполярье отнести нельзя! Это абсурд! Роковая ошибка!
* * *
Как ни готовил себя Журавский к встрече с горячими ручьями посреди «сплошного болота» и «вечной мерзлоты», однако вид источников ошеломил его и Шпарберга: в каньоне, с трехсаженной белой стены хлестали кроваво-красные потоки горячей воды. В прозрачном морозном воздухе потоки слегка парили, меняя в лучах утреннего солнца оттенки от густо-бордового до светло-розового, отчего и впрямь, как убеждали кочевники, были похожи на хлещущую из ран скалы оленью кровь.
— Ух ты! — изумился Андрей. — Теперь понятно, почему их чтут святыней. Надо, надо покопаться нам здесь...
Источников было, как и писал миссионер, одиннадцать. Красной была не теплая вода, а
