Байки русского сыска - Валерий Ярхо

Через несколько лет группу старших учеников ждал «выпускной экзамен». Несколько опытных воров, приглашённых мастером, выводили «молодых» на первое дело. Обычно для этого выбирали толпу, собирающуюся на площадях по случаю праздника. Ученики растворялись в толпе, а вечером собирались в условленном месте. Пришедшие с добычей становились отныне «дипломированными» ворами — их принимали как равных опытные мошенники, усаживая с собою в один круг. Провалившие «экзамен» до следующей «переэкзаменовки» прислуживали своим более удачливым товарищам, вошедшим в круг «настоящих» воров. Задержанных во время этого испытания и заключённых в тюрьму не жалели — это были нерадивые ученики, признававшиеся неспособными к ремеслу.

Затем начиналась специализация: одних учили «работать» на улице, других — в магазинах, третьих — в домах. Когда в Японии построили железные дороги, стали готовить поездных воров, «майданщиков», как их называют в России. Они считались среди японских уголовных большими ловкачами. Блатной эпос Страны восходящего солнца запечатлел передающуюся от поколения к поколению байку о том, как в вагоне поезда зашёл разговор о воровстве и один из пассажиров, известный адвокат, возвращавшийся домой после выигранного процесса, заявил во всеуслышанье, что-де во всем виновато ротозейство самих обворованных, а вовсе не ловкость воров. «Вот у меня, — хвастался он, — ещё никто никогда ничего не украл! А все потому, что я держу ухо востро». Сойдя с поезда на нужной ему станции, адвокат обнаружил, что у него с пояса срезали сумку с деньгами, гонорар за процесс. Удручённый, он поплёлся домой и на пороге своего дома нашёл подброшенную ему сумку, ту, что пропала в поезде. В неё была вложена записка: «Никогда не рассуждайте о том, чего не знаете. Великодушный вор». Такое поведение характерно для воров, считавших своё занятие родом искусства. Они старались жить в рамках определённых традиций удальства, в которых благородству отводилась далеко не последняя роль.

В Испании карманники Мадрида и Барселоны устроили целое соревнование в благородстве, отказываясь от выгодных «приобретений», уже бывших в их руках, с хладнокровием ничуть не меньшим, чем их японский «коллега», решивший преподать урок заносчивому глупцу.

Началось это соревнование с того, что у композитора Чунни украли кошелёк. Имя Чунни сегодня в России, возможно, никому и ничего не говорит, но в конце XIX века этот маэстро был невероятно популярен у себя на родине, в Испании. Успех к нему пришёл вполне закономерно — Чунни был сочинителем опереток и другой, как бы сейчас выразились, «лёгкой музыки», мотивы которой моментально расходились по всей стране. Знатоки жанра утверждали, что лучшим произведением этого композитора являлась оперетта « La Gran via» — «Главная улица», одними из главных персонажей в которой были мадридские карманники. В этом произведении уличные воры были представлены симпатичными и остроумными людьми, и оперетка вполне успешно шла на мадридской сцене и в провинции. И вот один из прототипов персонажей «Главной улицы» забрался в карман маэстро Чунни, ехавшего в переполненном трамвае по своим делам. Трамвайный «щипач» сработал чисто: композитор хватился пропажи много позже, когда собирался расплатиться за что-то в лавке. В пропавшем бумажники было около 300 песет (вполне приличные по тем временам деньги), визитки и несколько фотографических карточек с факсимильным автографом Чунни, заготовленные заранее для раздачи многочисленным поклонникам и поклонницам его таланта. Потужив о пропаже, композитор пошёл в полицейский участок и сделал там заявление о краже, составил описание самого бумажника и его содержимого. Честные полицейские предупредили его сразу, что шансы поймать карманного вора в данной ситуации весьма незначительны. Да Чунни и сам понимал это, а потому и особо не надеялся ни на что, а действовал больше «для порядка». Случись это с кем-нибудь ещё, пожалуй, тем бы все и закончилось, но тут в дело вмешались газетные репортёры, специализировавшиеся на криминально-полицейской тематике. Несколько такого рода газетчиков постоянно крутились возле полицейского участка, рассчитывая первыми «заарканить» криминальную историю, годную для поднесения публике в качестве сенсации. Заметив знаменитого композитора в участке, они поспешили осведомиться у дежурных: по какому поводу любимец публики осчастливил служивых своим посещением? Узнав о приключившейся с композитором напасти, каждый из них счёл необходимым «дать заметку в вечерний выпуск», и тем же вечером о краже бумажника Чунни знал уже весь Мадрид.

Утром уже следующего дня композитор получил по городской почте большой пакет, распечатав который он с изумлением обнаружил вложенные в него 300 песет и письмо следующего содержания. «Глубокоуважаемый маэстро! — почтительно начал своё послание неизвестный ему автор. — Наш товарищ по ошибке, о которой он горько сожалеет, вчера в трамвае присвоил ваш бумажник со всем его содержимым. Но тем же вечером, узнав из газет об этой своей ошибке, он глубоко раскаялся и, призвав на помощь Председателя нашего сообщества, попросил помочь исправить досадную оплошность, допущенную им. По поручению сеньора Председателя мы, мадридские карманники, честь имеем возвратить вам при сём послании означенные выше 300 песет, присовокупляя к этому наши глубочайшие извинения. Дабы избежать в будущем подобных печальных казусов, мы позволили себе оставить ваши фотографические карточки, одну из которых, по распоряжению сеньора Председателя, мы, прежде увеличив её до размеров портрета, планируем поместить в зале, где происходят собрания нашего сообщества при обсуждении насущных вопросов нашей внутренней жизни. Наши действия продиктованы тем уважением, которое испытывает весь цех мадридских карманников к человеку, своим талантом возвысившему и увековечившему наше ремесло в оперетте „Главная улица“. Письма было подписано: „Les tges Ratas“, так в оперетте Чунни были названы трое мадридских карманников.

Растрогавшийся маэстро поспешил ответить через газеты благодарственным письмом, обращаясь к неведомому ему «сеньору Председателю» и его работникам, с выражением искреннего восхищения их благородством. И опять тема карманников и бумажника композитора была основной темой для разговоров мадридцев в тот вечер.

Лавры мадридских карманников, как оказалось, не давали спокойно спать ворам из Барселоны. Извечное соперничество этих двух городов обязывало их «держать марку», и они решили показать, что не менее благородны и щепетильны в вопросах «понятий» и «воровской этики». Случай для этого им представился довольно скоро: у жены редактора барселонского журнала «El noticiero Universal» пропали очень дорогие часы. Сама сеньора редакторша посчитала, что она их где-то потеряла, и её супруг поместил на страницах своего журнала объявление о пропаже часов, обещая нашедшему приличное вознаграждение. Прошло несколько дней, и в редакцию пришёл хорошо одетый молодой человек, который без долгих предисловий вручил редактору часы, тут же ушёл, наотрез отказавшись от вознаграждения и не назвав своего имени. Тем вечером дома сеньора редактора ждало письмо, в котором ему разъясняли, что часики были не потеряны, как думала его жена, а ловко «уведены» у неё в театре одним из «специалистов», действовавших там среди богатой публики. Но когда «барселонский цех карманной тяги» узнал, что эти «рыжие котлы» не чьи-нибудь, а жены редактора популярного журнала, они решили вернуть их. «Мы не менее благородны, наши мадридские коллеги, — заявлял автор письма, выступавший от лица всего воровского коллектива. — По нашим воровским законам художники, писатели, журналисты и прочие деятели культуры и искусства считаются неприкосновенными».

Надо сказать, что и в России того времени действовали аналогичные «понятия» в воровской среде. По преж-ним понятиям не уважали «мокрушников» — в воровской среде считалось, что убивают «на деле» только трусы или неумелые «работники». На воровских сходках решено было не наносить умышленный вред и беспокойство: артистам (особенно циркачам), писателям, газетчикам, спортсменам и вообще людям популярным. В них воры видели «родственные души», людей, не желавших жить по «законам обывательского, пошлого общества». Помимо представителей богемы воры «не трогали» врачей и адвокатов — эти профессии «приносили пользу» и уважались особо. Именно такое отношение авторитетных воров к пишущей братии позволяло преспокойно разгуливать в поисках «типов», тем и сюжетов по самым опасным притонам Гиляровскому, Куприну и многим другим «пишущим», ничуть не опасаясь за свою жизнь и имущество. Их защищали талант и «правдивость».

Потом, когда революция и гражданская война во многом изменили жизнь, поменялись и «понятия», но ещё долго тот «старорежимный закал» действовал в воровской среде. Примером тому может послужить случай, имевший место в биографии замечательного актёра советского кино Михаила Ивановича Жарова. Как известно, огромную популярность Жарову принесла роль вора Жигана, исполненная им в фильме «Путёвка в жизнь». Необычайная убедительность «образа», блатные куплеты и «жизненность сюжета и ситуаций» сделали этого в общем-то «антигероя» личностью весьма известной. Потрясение у публики было столь сильно, что самого артиста Жарова стали частенько путать с его экранным персонажем, и на улице мальчишки бегали за Михаилом Ивановичем следом, время от времени покрикивая: «Жиган! Ты за что Мустафу убил?!»