СМЕРШ. Без легенд и мифов - Николай Лузан

По колонне пронеслась команда: «Рассредоточиться!» Бойцы рассыпались в цепь и заняли оборону. Группа разведчиков, прихватив с собой пулемет, скрылась в лесу, а командиры рот собрались на совещание у штабной машины. Не успев начаться, оно закончилось. На поляне появились разведчики. Вслед за ним тащились два изможденных, едва державшихся на ногах человека. Как оказалось, в глубине леса располагался концентрационный лагерь № 2 для советских военнопленных.

Батальон снова построился в колонну и, ощетинившись стволами автоматов, двинулся дальше по дороге. Она круто пошла вверх, а затем, несколько раз вильнув, скатилась вниз. Лес расступился, и на красноармейцев гнилым оскалом четырехметрового, почерневшего от времени и непогоды забора вызверился лагерь. Что за ним могло находиться? Горы человеческих тел, истерзанных пулеметными очередями? Кучка охранников, которым уже было нечего терять и готовых отстреливаться до последнего патрона. Что?

Группа разведчиков первой шагнула в распахнутую настежь пасть ворот. Настороженно поглядывая по сторонам, они медленно продвигались к центру лагеря. Повсюду ощущались следы панического бегства. У штабного барака простуженно почихивал двигатель «опеля». Со стороны офицерской столовой потягивало аппетитным запахом приготовленного обеда. На огромном пустынном плацу ветер водил затейливый хоровод из грозных приказов коменданта лагеря, уже никому и ничем не грозивших.

Позади разведчиков осталась ухоженная административная зона, и через десяток метров перед ними снова вырос забор из колючей проволоки. За ним виднелось два десятка приземистых бараков, словно вросших в землю. Мрачными глазницами затянутых решетками крохотных оконцев они печально смотрели на красноармейцев. Наглухо заколоченные досками двери говорили о том, что задержись батальон на час-другой и на их месте осталось бы одно пепелище. Разведчики невольно замедлили шаг, а через мгновение принялись крушить ворота и рубить саперными лопатами колючую проволоку. В ответ из бараков донесся глухой гул. Он набирал силу и скоро слился в один рвущий душу и сердце не то стон, не то плач: «Наши! Наши пришли!»

Под ударами прикладов и топоров разлетелись в щепки запоры на дверях бараков. Сотни узников, среди которых находился и бывший рядовой 95-го стрелкового полка Илья Стариков, бросились навстречу своим освободителям. И когда схлынула первая волна радости и была съедена первая тарелка настоящего супа, в лагерь въехали две машины. В них находились работники Смерш. Большинству бывших военнопленных, оказавшихся в лагере в далеких 41–42 гг., это название ничего не говорило, но уже в самом слове крылось что-то тревожное и пугающее. Оно невольно заставляло сжиматься сердца и леденящим холодком обдавало спины.

Выбравшись из машин, работники военной контрразведки поднялись в штабной барак и разошлись по кабинетам. «Особисты!.. Фильтрация?.. Теперь Колыма», — тревожный шепоток прошелестел среди бывших военнопленных. Радость близкой свободы сменилась на их лицах печалью и горечью. Над лагерем и длинной очередью, выстроившейся к штабному бараку, вновь воцарилась гнетущая тишина. Очередь медленно растекалась по кабинетам, за дверями которых звучал монотонный гул голосов.

Бывших пленных, в большинстве своем без вины виноватых, «фильтр» военной контрразведки «процеживал», чтобы выявить тех, кто пытался скрыть под лагерной робой свое волчье обличье: участие в карательных акциях, службу у оккупантов, сотрудничество с германскими и финскими спецслужбами.

На плечи бывших взводных и ротных, еще недавно водивших в атаку своих бойцов, которых суровое военное время отобрало для службы в Смерше, теперь легло тяжелое и неблагодарное бремя. Им приходилось допрашивать таких же, как и они в прошлом, сержантов и лейтенантов Красной армии, а потом взвешивать на невидимых весах меру их вины. В эти минуты контрразведчики по-настоящему завидовали тем однополчанам, кто сейчас воевал. В боевых частях все было предельно просто и ясно. Там хорошо знали, кто твой друг, а кто враг. Здесь все было иначе. За изможденным от голода лицом и честными глазами мог таиться предатель, каратель или вражеский агент. Это была тяжелая и неблагодарная работа, наград и повышений по службе за нее не давали.

Каждый раз, когда дверь кабинета распахивалась и на табурет садился очередной военнопленный, контрразведчику приходилось решать задачу со многими неизвестными. Требовалось не оскорбить недоверием безвинного и, не попавшись на уловки врага, не дать ему уйти от справедливого возмездия. Легче ее было решать, когда в руки попадали секретные учеты лагерной агентуры и личные дела военнопленных. В них с канцелярской педантичностью заносилось все: кто продал свою человеческую душу, кто холуйствовал перед администрацией, кто совершал побеги и саботировал работы.

В лагере № 2 сохранились лишь личные дела, а главного — агентурную картотеку — обнаружить не удалось. Она сгорела в огне, от нее осталась лишь кучка еще не остывшего серого пепла. Поэтому контрразведчикам приходилось рассчитывать на самих себя и помощь военнопленных.

Проверка затягивалась. День клонился к концу, когда подошел черед Старикова. Он уверенно перешагнул порог, остановился у входа и исподлобья стрельнул взглядом в сторону «зеленого» лейтенанта-контрразведчика. Перед ним высилась горка папок. Среди них лежало и личное дело лагерного заключенного Старикова. За бумаги ему не приходилось беспокоиться, они были «чистыми». Капитан финской разведки Паацила поработал над ним так, что комар носа не подточит.

Лейтенант поднял голову, усталым взглядом пробежался по Старикову и осипшим голосом предложил сесть. Тот благодарно кивнул, опустился на жалобно скрипнувший табурет и честными глазами стал поедать контрразведчика.

Тот открыл тощее дело на военнопленного, сверил фотографию с оригиналом и привычно посыпал дежурными вопросами. Для Старикова они ничего неожиданного не таили. В ответах он был быстр и лаконичен. Его история на первый взгляд ничем не отличалась от сотен других, которые в тот день пришлось выслушать контрразведчикам.

14 октября 1941 г. рядовой Стариков по приказу командира роты старшего лейтенанта В. Воробьева в составе разведывательной группы под командованием помощника командира взвода сержанта А. Володина отправился в тыл противника, чтобы добыть «языка». Избежав засады и благополучно перебравшись через минное поле, разведчики вышли в тыл финских войск. А дальше одна за другой их стали преследовать неудачи.

В районе реки Западная Лица они напоролись на патруль. Завязалась перестрелка. Силы оказались неравны. Четыре красноармейца не могли противостоять целому взводу, взявшему их в кольцо. Во время боя, по словам Старикова, он был ранен, попал в плен, затем в лагерь. Потянулись долгие месяцы заключения. Тяжелая и изнурительная работа на лесоповале, полуголодная и унизительная жизнь не сломили его. Он не запятнал себя предательством и работой на администрацию. Действительно, его фамилия не значилась в списках тех, кто за подачки прислуживал ей старостами или начальниками рабочих бригад. Это подтвердили другие военнопленные.

Первый «фильтр» военных контрразведчиков Стариков благополучно миновал. Он не оказался в числе тех бывших военнопленных, которых снова отправили в штрафной барак лагеря под охрану комендантского отделения Смерш. Чудом уцелевшие списки так называемых помощников лагерной администрации и показания узников не оставляли им шансов уйти от расплаты за совершенное предательство. Еще несколько человек под конвоем отвезли в Петрозаводск. Их подозревали в совершении массовых злодеяний во время службы в карательных отрядах. Лагерная роба, под которой они рассчитывали укрыться, им не помогла.

Стариков оказался в числе тех, кого эшелоном направили в Ивановскую область на один из центральных сборно-пересыльных фильтрационных пунктов. Там бывшие военнопленные проходили более углубленную проверку на предмет выявления их в причастности к агентуре спецслужб противника, участия в карательных акциях и т. п. Те из них, кто не запятнал себя предательством, после фильтрации вливались в сводные отряды и затем направлялись на фронт.

На новом месте Стариков, деятельный и быстро освоившийся с новой обстановкой, пришелся ко двору. Он понравился начальнику строевой части и вскоре оказался на теплом месте в штабе. Но оно особенно его не прельщало. Бывший военнопленный, всякого натерпевшийся в лагере, заваливал начальство рапортами с просьбами об отправке его на фронт, чтобы там «лицом к лицу поквитаться с фашистами». А оно не давало им ходу. Старикова продолжали держать на «пересылке». И не потому, что он был незаменимым работником в строевой части. На этом настаивали контрразведчики. На то у них были основания.