Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я добавил:
– Эту территорию следовало бы назвать «Страной Кроткой глины», а не Страной Кротких вод.
– О да! – с восторгом согласился он. – Воде недостает кротости, порой она возмущается, наносит удары, захлестывает и топит. Глина же – никогда! Не существует ни разлива, ни потока глины. Подумать только, я многие годы работаю с кирпичами из глины, но и вообразить не мог, что она будет лечить меня!
При помощи слуги я ополоснул его.
– Предлагаю тебе обмыться настоем шалфея, который прочистит твои болячки. А потом я наложу приготовленную мною мазь из цветков ромашки.
Утомленный Гунгунум расслабился и доверился мне; он явно наслаждался моими пояснениями. Что же до слуги, тот старательно помогал, взирая на своего господина как на божество.
Среди ночи архитектор почувствовал себя лучше. Его лицо немного разгладилось, с век спала опухлость. Он потребовал, чтобы слуга расчесал ему волосы, усы и бороду, а затем покинул ложе, надел чистое платье, сел и приказал принести ему попить. Теперь это уже был не тот лежачий больной, который встретил меня, а совсем другой человек – вполне заурядный, но достойный, с движениями обдуманными, но неопределенными, с поступью горделивой, но неуверенной. Суровый, аскетически худой, он обладал телом только по утомительной необходимости – потому что им следовало обладать, чтобы задумывать и чертить. Патологический холод его плоти объяснялся этим отсутствием чувственности. А его узкие и черные глаза испускали темный блеск; они видели, оставаясь невидимыми. Обыкновенно глаза раскрывают душу, показывают чувства, расцвечивают их, выражают удивление, гнев, отвращение, стремление и алчность; зрачки Гунгунума не выражали ничего – они перекрывали доступ к его личности. Они сверкали; они не жгли внутренним огнем, они пожирали тех, кого видели. Эта бесчувственность была не лишена благоразумия и вызывала у меня молчаливое почтение.
– Как отблагодарить тебя?
– Я сделал это ради тебя, а не ради благодарности. Почему ты призвал меня? Почему оказал мне доверие? В Бавеле довольно врачевателей.
– Они лечат молитвами и заклинаниями. И хороши, только если ты здоров. Твоя репутация несравнимо выше.
– Моя репутация?
Я догадался, что больше он ничего не скажет. Он не отступался:
– Как отблагодарить тебя? Я настаиваю.
Я обвел рукой заполнявшие мастерскую призрачные формы:
– Тогда расскажи мне что-нибудь о своем искусстве: говорят, ты величайший архитектор мира.
– Смотри. Вот мое последнее открытие: арка.
Он указал на макет, представляющий стенку с дверью, которая завершалась не как обычно, прямой деревянной перемычкой, а кирпичной дугой.
– Невозможно! – удивился я. – Как же эти кирпичи держатся?
– Они не могут упасть, поскольку опираются один на другой. Вдобавок они стремятся раздвинуть стены в стороны. Так что требуется укрепить эти последние, то есть снабдить их контрфорсами. Я уже проделал это в дворцовых подвалах.
– Зачем?
– Я воспроизвожу небо! Подкладываю его отражение под нас… Своды, на которые мы опираемся ногами, имитируют свод над нашими головами. Все держится![38] Балка-перемычка под большой нагрузкой в конце концов изгибается, а значит, впоследствии и ломается. При наличии дуги сопротивление увеличивается, что идеально для подвалов и фундаментов! Но я предполагаю использовать арку и в других случаях: строить здания, перекинутые через каналы и реки.
– Что?
– Представь себе. Мост. Ряд арок, которые будут пропускать течение и одновременно выдерживать дорогу с идущими по ней людьми и ослами. Больше нет необходимости в паромах и паромщиках! Мы станем перемещаться быстрее и легче, сможем перевозить тяжелые грузы, не доставая их из тележек, чтобы пересечь водные артерии. Какой выигрыш! А теперь смотри: вот макет самой высокой башни в мире.
Он пробрался к какому-то накрытому полотном объему, скинул ткань и погладил удлиненную конструкцию.
– Новая башня? – с восторгом жителя Бавеля спросил я.
Он кивнул. Я внимательно рассмотрел созданное им произведение. Оно состояло из громоздящихся один на другом уступов, широких внизу и тесных вверху, и имело форму четырехугольного в плане монумента. Каждый этаж, поставленный на предыдущий, превосходящий его по площади, суживался. Наружные лестницы вели с одного уровня на следующий. Я сосчитал их и воскликнул:
– Восемнадцать этажей!
– Точно. Трижды шесть, то есть восемнадцать этажей.
Впрочем, я не уловил, почему «трижды шесть» представляется ему большей истиной, нежели «восемнадцать».
– Фантастика!
– Подожди, Нарам-Син, пока это только проект. Боюсь, вознесшись чересчур высоко, Башня не устоит.
– Но она ведь держится!
– Это только макет. В натуральную величину нижние этажи могут обрушиться под тяжестью остальных. В настоящее время я вместе со своими помощниками постоянно экспериментирую. Мы проверяем сопротивление кирпичей нагрузкам, а также их устойчивость к воздействию воды. Ты пренебрегаешь этой стихией, потому что ты иноземец, но здесь нас ежегодно затопляют бесконечные дожди, которые разрушают постройки. Не мои, разумеется.
Откуда он знал, что я чужеземец? Мой вопрос положил бы конец нашему разговору. Он продолжал:
– Нимрод вернется с войны победителем. Он приведет нам тысячи рабов, и строительство начнется.
– Ты торопишься?
Он покачал головой:
– Я сомневаюсь, мне надо еще поэкспериментировать, проверить, усовершенствовать чертежи – короче, поразмыслить. Только вот Нимрод ненавидит медлительность. Он сражается, чтобы обеспечить себе рабочую силу. Он спешит.
– Почему?
Он резко развернулся в мою сторону:
– Это Нимрод!
– Твой ответ ничего мне не объясняет.
– Нимрод испытывает неуемный интерес к небу. Он хочет приблизиться к нему и даже достичь его. Вот его цель! А к архитектуре он не проявляет ни малейшего внимания.
– Нимрод? Он же правит великолепным городом!
– Благодаря мне… Красота и блеск Бавеля служат ему. В нем он видит себя. Все, что он мне приказал построить, – порождение его гордыни. Что же касается Башни, в глубине души ему вообще плевать… Если бы я соорудил для него лестницу в небо, он был бы в восторге. Впрочем, он даже предложил мне это, и, чтобы он отказался от этой затеи, пришлось очень долго доказывать ему ее техническую неосуществимость. Так что мы рискуем возвести эту Башню халтурно… Я его предупредил. Однако он полагает, что его воля важнее моих расчетов. Вдобавок еще… этот изверг, этот мерзавец, этот предвестник несчастья, который нашептывает ему, что надо спешить!
– О ком ты говоришь?
На его лице появилось обиженное выражение, подбородок задрожал. Гунгунум ткнул указательным пальцем вверх.
– О Месилиме.
Упоминание имени близнеца вконец лишило его сил. Выждав некоторое время, я изобразил наивность:
– Брат с тобой не согласен?
– Брат? Какой брат? Нет у меня брата.
– Однако в Бавеле утверждают, что…
– Спроси у него. Он скажет то же самое. Мы не братья. И это единственное, в чем мы с ним сходимся.
Он затих:
– Я устал.
Я под руку довел его до ложа и дал последние рекомендации:
