И грянул гром… (Том 4-й дополнительный) - Вашингтон Ирвинг

— Извини меня, но я вижу, это тебе не интересно!

Мальчик встал и сказал:

— О сэр, наоборот! Вот здесь по-французски, а тут по-английски. Теперь я знаю слова на вашем языке, правда, произношение не очень важное…

— Ты знаешь слова?!. И сколько же слов ты запомнил?

— Все, сэр.

— Но ведь тут шестьсот сорок пять страниц ин-октаво — за такое короткое время ты не мог просмотреть и десятой доли… Две секунды — страница? Это невозможно…

Мальчик, ничего не возражая, стоял, почтительно склонив голову.

— Хм, виноват. Мне следовало бы научиться у тебя вежливости. Так, дай-ка сюда книгу. Начнем. Повторяй наизусть!

И новое чудо. Из уст мальчика словно водопад хлынули слова, их толкование, сопровождающие для примера фразы и предложения, знаки, показывающие части речи, в общем, все. Новичок, ничего не пропуская, повторил все подробно и даже дал сравнительно правильное произношение, так, как оно было дано в словаре.

Преподаватель и ученики сидели молча и неподвижно, охваченные благоговейным страхом и восхищением, не замечая, ничего, кроме прекрасного незнакомца и удивительного аттракциона.

Спустя много времени исполнитель прервал свое выступление…

…В наступившем молчании раздался голос учителя:

— Мальчик, ты чудо!. Ты единственный человек в Америке, который знает все слова английского языка. Пусть они устоятся все как есть в твоей голове, а синтаксическая конструкция придет сама собой. Теперь возьмись за латынь, потом греческий, математику и стенографию. Вот книги. Даю тебе по тридцать минут на каждый предмет, и на этом твое образование закончится. Но скажи мне, пожалуйста, как ты ухитряешься это проделать? Каков твой метод, хотел бы я знать? В строчки ты не вчитываешься, ты лишь проглатываешь глазами страницы, словно стираешь с классной доски колонки цифр. Тебе понятно, что я сказал по-английски?

— Да, учитель… Понятно… Никакого особого метода у меня нет. Я хочу сказать, у меня нет какого-то секрета. Я враз охватываю взором все, что написано на странице… вот и все.

— Но ты видишь ее всю с первого взгляда?

— Да. Точно так, как я вижу с одного взгляда весь класс. Если я после этого могу различить по отдельности каждого и сказать, в чем он одет, какое у него выражение лица, цвет глаз и волос, какой длины нос, завязаны или нет шнурки на его ботинках, то зачем мне смотреть второй раз?

При этих словах сидевшая в противоположном углу класса Маргарет Стовер быстро убрала под стол ноги с расшнурованными туфлями.

— Да, мне не приходилось еще видеть человека, который мог бы так вот, лишь раз окинув взглядом обстановку, запечатлеть в своей памяти тысячи различных подробностей. Возможно, глаза такого удивительного существа, как стрекоза, и могли бы это сделать, но там другое дело — у нее их двенадцать тысяч, так что улов, добываемый таким множеством глаз, вещь, не выходящая за пределы разума и понимания. Что же, берись за латынь, малыш, — сказал учитель, а потом со вздохом добавил:

— Нам же с нашими жалкими способностями придется и дальше сидеть и корпеть над учебниками.

Мальчик взял книгу и стал ее перелистывать так, словно просто решил пересчитать количество страниц. Весь класс со скрытым злорадством поглядывал на Генри Баскома и втайне торжествовал, видя, как тот раздосадован. Ведь до сих пор он был единственным в школе учеником, знавшим латинский язык, и очень чванился этим, причиняя множество огорчений своим товарищам.

Класс все время гудел и волновался, направив большую часть своего внимания и помыслов не на занятия, а на разгоревшуюся зависть к новичку.

Прошло полчаса, и класс увидел, как мальчик отложил в сторону учебник латинского языка и взялся за греческий; ученики ехидно посмотрели на Генри Баскома, и удовлетворенный шепот прошелся по рядам. Греческий, математика были одолены в свой черед, затем дело дошло до «Нового метода стенографии, по названию фонография». Но стенография недолго жила — одна минута и двадцать секунд было затрачено на ее изучение, после чего незнакомец перешел к другим предметам. Заметив это, учитель сказал:

— Что так быстро покончено со стенографией?

— Так она основана всего лишь на нескольких простых и кратких правилах, сэр. Применять их легко и просто — как правила в математике. Кроме того, тут вставлена масса примеров — приведено бесчисленное множество сочетаний английских слов, из которых гласные исключены. Система эта просто изумительная по своей простоте, точности и ясности. Она позволяет записывать и по-гречески и на латыни, давая сочетания слов с исключенными гласными, которые, несмотря на последнее обстоятельство, остаются понятными.

— Хм, твой английский улучшается прямо на глазах, мой мальчик.

— Да, сэр. Ведь я прочел все эти книги, и они помогли мне отточить языковые формы — те изложницы, в которых он отлит.

— Я уже не могу больше ничему удивляться. Мне кажется, нет чуда, который такой разум не мог бы совершить. Подойди к доске, я хочу посмотреть, как будет выглядеть греческий язык при фонографической записи сочетаний слов с исключенными гласными. Я продиктую несколько отрывков, а ты записывай.

Мальчик взял мел, и экзамен начался. Учитель диктовал вначале медленно, потом быстрее и быстрее и наконец с такой быстротой, с какой только он мог. Мальчик записывал за ним без всякого затруднения. Затем учитель перешел на латинские фразы, английские, французские — мальчик и тут отлично справился с заданием.

— Поразительно, дитя мое… Ошеломляюще поразительно! Еще одно чудо, и я сдаюсь. Вот страница, вся заполненная колонками цифр. Сложи их вместе. Я видел, как это проделал за три с половиной минуты один известный аттракционист-фокусник. Итоговая сумма мне известна. Итак, засекаю время! Ну-ка побей его рекорд!

Новичок взглянул на листок, вежливо поклонился и сказал:

— Четыре миллиона восемьсот шестьдесят пять тысяч четыреста девяносто шесть, если, конечно, неясная двадцать третья цифра в пятой строке сверху — девятка, а не семерка. Тогда итог будет на два меньше.

— Правильно, рекорд побит. Но ведь у тебя не было даже времени разглядеть замазанную цифру, не то чтоб заметить, на каком месте она находится? Подожди-ка, я отыщу ее. Так говоришь, двадцать третья в пятой строке сверху? Ага, вот она. В самом деле не ясно, то ли это семь, то ли девять. Но неважно, ответ все равно правилен.

О-о, неужто мои часы врут? Время-то далеко за полдень, а мы и про обед забыли. Такого еще ни разу не случалось за тридцать лет моей работы в школе. Воистину сегодня день чудес. Ну, дети, можете разойтись по домам. Так как же тебя зовут, мой маленький чародей?