Цитатник Юнга. Изречения, максимы, афоризмы - Тигран Эмильевич Мариносян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
473
Быть идеальным невозможно, стало быть, это требование невыполнимо. Поскольку у нас, как правило, хороший нюх на эти вещи, то большинство идеалов, которым нам предлагается следовать, выглядят довольно неубедительно и становятся приемлемыми только тогда, когда открыто признается существование их противоположности. Без этого противовеса идеал превосходит наши человеческие возможности и становится неправдоподобным из-за своей сухости и вырождается в обман, пусть даже и совершаемый с благими намерениями. Обман – это нечестный способ подчинить себе других людей и ни к чему хорошему привести не может. (23, 114)
474
Всякая страстная, стремящаяся к возвышению личность наряду с периодами излишне смелой веры в себя переживает минуты отчаяния и страха; в такие минуты надежда как бы превращается в тяжесть, придавливающую человека. Поэтому чувство ущерба является обычной компенсацией самовозвеличения, и мы редко видим одно без другого. (22, 143)
475
Человеку со всей определенностью необходимы общие убеждения и идеи, которые придают смысл его жизни и помогают ему отыскивать свое место во Вселенной. Человек способен преодолеть совершенно невозможные трудности, если убежден, что это имеет смысл. И он терпит крах, если сверх прочих несчастий вынужден признать, что играет роль в «сказке, рассказанной идиотом». (26, 98)
476
Я постоянно говорю о том, что за нашей психологией тянется длинный ископаемый хвост, а именно вся история нашей семьи, нашей нации, Европы и мира в целом. Мы всегда остаемся людьми, и никогда не следует забывать о том, что мы несем на себе всю тяжесть человеческого бытия – не больше и не меньше. Будь у нас лишь головы, мы были бы подобны маленьким ангелочкам, наделенным головою и крыльями; они-то, конечно, могут делать все, что им вздумается, им ведь не мешает тело, которое может ходить лишь по земле. (24, 84)
477
Истина и ошибка находятся настолько близко друг к другу и настолько похожи друг на друга, что никто в здравом уме не может позволить себе не усомниться в вещах, которые произошли с ним в состоянии одержимости. В Первом послании Иоанна 4:1 читаем следующее увещевание: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире». Это предупреждение было сделано в то время, когда имелась масса возможностей наблюдать исключительные психические состояния. Хотя мы, как и люди тех времен, считаем, что обладаем надежными критериями, правота этой убежденности, тем не менее, должна быть подвергнута сомнению, поскольку ни одно человеческое суждение не может претендовать на непогрешимость. (2, 589)
478
Similia similibus curantur (подобное лечат подобным) – это замечательная истина старой медицины, и, как всякая великая истина, она легко может оказаться величайшим заблуждением. Медицинская психология должна следить за тем, как бы самой не принять патологическую форму. Односторонность и ограниченность горизонта – общеизвестный признак невроза. (24, 3)
479
Я не знаю даже, что сегодня слабее: идеализм или разум публики. Я понимаю, что для существенных перемен в душе требуется прежде всего время. Медлительный рассвет понимания кажется мне поэтому более действенным в длительной перспективе, чем блеснувший на миг недолговечный идеализм. (3, 163)
480
Не всякий обладает достоинством, но всякий является носителем низших животных инстинктов, обладает внушаемостью пещерного человека, подозрительностью и злобностью дикаря. Вследствие этого многомиллионная нация являет собой нечто даже нечеловеческое. Это ящерица, или крокодил, или волк. Нравственность ее государственных деятелей не превышает уровня животноподобной нравственности масс, хотя отдельные деятели демократического государства в состоянии несколько приподняться над общим уровнем. (3, 190)
481
Как мы уже знаем, вор персонифицирует некое самообкрадывание. От него нелегко избавиться, поскольку он – это образ мышления, поддерживаемый традициями и окружающей средой: все, что не может так или иначе стать предметом эксплуатации, не вызывает интереса – отсюда и девальвация психе. Еще одна причина – это привычное пренебрежение ко всему, что нельзя потрогать руками или понять. В этом смысле нельзя полностью снять вину с нашей обычной системы образования (несмотря на всю ее необходимость) за то, что эмпирическая психе пользуется плохой репутацией. Не так давно эта традиционная ошибка усугублялась еще и так называемой биологической точкой зрения, в соответствии с которой человек не пошел в своем развитии дальше стадного животного и которая не признает других побудительных мотивов, кроме жажды власти и секса, а также страха голода. Мы мыслим категориями тысяч и миллионов единиц, и тогда, естественно, нет более важных вопросов, чем вопросы о том, кому принадлежит данное стадо, где оно пасется, рождается ли в нем достаточное количество молодняка, дает ли оно достаточное количество мяса и молока. Перед лицом огромных чисел бледнеет любая мысль об индивидуальности, ибо статистика уничтожает все уникальное. Когда индивид думает о такой всесокрушающей мощи и таком количестве страданий, он стесняется даже того, что вообще существует. И все же истинным носителем жизни является индивид. Только индивиду доступно ощущение счастья, только он обладает доблестью, ответственностью и хоть какой-нибудь нравственностью. Массам и государству все это совершенно неведомо. Человеческое существо живет только как индивид; государство – это всего лишь система, обычная машина для сортировки и табулирования масс. Стало быть, любой, кто мыслит такими категориями, как «люди минус личность» и огромные числа, превращает себя в атом и становится вором, обкрадывающим самого себя. Он заражен проказой коллективного мышления и стал обитателем вредного для здоровья скотного двора, который называется «тоталитарное государство». Наше время содержит и само производит более чем достаточное количество этой «неочищенной серы», которая со «злобой, подобной мышьяку», не дает человеку открыть его истинную самость. (2, 165)
482
Опасность, которой подвергается внутренний человек, прямо пропорциональна мощи человека внешнего. Иногда его спасает только его невидимость. Он настолько мал, что никто бы о нем и не вспомнил, если бы он не был sine qua nоn внутреннего мира и счастья. В конце концов, не «восьмидесятимиллионная нация» и не государство ощущают спокойствие и счастье, а индивид. Никто и никогда не сможет опровергнуть той простой формулы, что даже миллион нулей в сумме ни за что не даст единицы и даже самая громкая речь никогда не сможет отменить простой психологический факт – чем больше масса, тем ничтожнее личность. (2, 167)
483
Землетрясение – это, с одной стороны, аллюзия на нисхождение Христа в ад и его воскрешение, а с другой стороны, разрушение серости земного бытия человека, жизнь и
