Мир в подарок. (Тетралогия) - Оксана Демченко

– Бегаешь ты быстро, – невесело прищурился Йялл. – А если ты будешь не один?

– Мои друзья – Лоцман и его табун, – совсем тихо отозвался Крон. – Они бегают еще быстрее. Я не готов рисковать слабыми. Поэтому я здесь и поэтому я один… В Гирте не бывает волнений. Тут полно сотрудников инспекции и нет угрозы неприятностей.

Йялл нехотя кивнул. С болью в душе признал очевидное: Крон внешне изменился полностью и ничуть – внутри.

– Если бы ты был трусом, все удалось бы исправить, – печально заверил друга Йялл. – Но ты ужасающе добр. Ты страдаешь неправильной, бессильной добротой идеалиста. По‑хорошему, тебе надо было бы работать в инспекции, чтобы избавиться от нелепого преклонения перед жизнью во всех ее проявлениях. Не хмурься, я знаю, о чем говорю. Есть люди, которым я готов ломать шею не просто по работе, то есть при наличии прямой угрозы жизни. Я желал бы намеренно их подловить, без серьезного основания. Один раз хрустнуть шеей такой др‑ряни – радость. Чтобы другие люди, нормальные, жили спокойно. В этом смысл. Люди не только сами бывают внутри черны, но тянут в тень иных. Силой и хитростью, болезненно, настойчиво и подло.

– Ты взрослый, и ты вожак, – без малейшего протеста кивнул Крон. – Я понимаю твою правоту и принимаю ее, ты ведь читаешь мое сознание. Понимаю и принимаю… но зверя не могу отпустить. Я тяжелее тебя на семь кило, Йялл. Тренировки не забросил… Не знаю, кто из нас будет лежать мордой в траве, если…

– Ты, – азартно хлопнул по пледу Йялл. – Для драки нужна здоровая злость, в тебе ее нет. Может, проверим?

– Лоцман будет против, – виновато вздохнул Крон. – Хорошая порода. Риан ко мне иногда ходит. Я даже его убедил в совершенстве снежских, хотя сердце он по‑прежнему отдает гриддским скакунам. Для волвека они мелковаты… Снежские – моя большая любовь. Они лучше людей, в них нет даже намека на хищность. Они не предадут и не забудут добра.

Йялл порылся в припасах, щедро разломил надвое большой круг хлеба и щелкнул языком, глянув искоса на коня. Лоцман не подвел: в несколько прыжков одолел холм и замер рядом, толкая в плечо огромной головой. Смешной – бородатой, с высоким, гораздо гуще и длиннее гролльего, ворсом. Скушал хлеб аккуратно, чуть отодвинулся и предостерегающе всхрапнул. Мол, угощение беру, но хозяина и друга берегу неукоснительно.

– Посмотри в его глаза, – предложил Йялл, разгребая длинную челку. – Он тот еще зверь! Он вожак по‑своему, и он не усомнится в праве наказать врага. Нет, Крон, я уверен в своей правоте и в том, что ты ее однажды примешь. Твое одиночество рано или поздно иссякнет. Ты слишком умен и хорош, чтобы сидеть в лошадином мирке и не работать в полную силу на пользу большой стаи. Просто еще не пришло время. Тайя права, не надо торопить события и подсказывать решения. Пока не надо.

В сумке нашлись и засахаренные фрукты, и свежие яблоки, и варенье. Грибное желе, соки, творог. Кислое кобылье молоко, продукт местный, явно изготовленный в этой округе. Лоцман ревниво изучил припасы, угостился цукатами и ушел. Редкий и светлый туман раздавался возле его боков, пропуская великана. Йялл проводил коня взглядом и лег на спину, с восторгом погружаясь в созерцание летнего неба. Крон тоже лег и всмотрелся, охотно формируя подобие общности. Не зря в Академии среди студентов есть такая шутка: вместо любительского телескопа можно позвать в гости пару волвеков, это выгодно. Бесплатно и гораздо более увлекательно.

Хьёртт, самая яркая вечерняя звезда нынешнего небосклона, низко стоял над горизонтом. Близкий, притягательный для взора, родной… И Крон, и Йялл не видели его пустыни три десятка лет. Сейчас оба охотно и с теплотой вспоминали родину. Вдвоем – это уже не тоска и не боль. Просто тихая грусть, по‑своему приятная. Ее можно и нужно выплеснуть в низком и торжественном рыке приветствия ночи.

Лоцман в низине возмущенно всхрапнул, слушая басовитый тяжелый звук, и не только звук – скорее вибрацию тумана. Но развивать свое раздражение конь не стал. Хозяину он мог, видимо, простить все его странности.

– Йялл, а как ты его держишь, своего зверя? – тихо, одними губами, шепнул Крон.

– Никак, – зевнул Йялл. – Ты ведь не удерживаешь Лоцмана и не требуешь от него защиты или сопровождения. Просто вы – пара. И ты в этой паре – лвек, душа… А он – копыта и тонна живого веса. Кстати, он прыгает? Уж больно велик.

– Детей очень любит катать, с него даже самые маленькие не падают, – охотно похвалил коня Крон. – Напрыган идеально на высоту препятствия в полтора метра, выше – только с опытным седоком. Я допек генетиков, и проблемку с прочностью копыт и костей мы в целом решили, заодно поработали и убрали многие сложности содержания этой породы. Мокли у них копыта, подгнивали. Сейчас все ушло. Подвижность выросла, связки стали эластичнее. А характер остался. Сердце у снежских огромное, в них есть благородство отношения большого к малышам. Одна беда с прыжками – ямы.

– Ямищи, – рассмеялся Йялл, показав широко разведенными ладонями обхват копыта.

Он порылся в припасах и достал крепкое крупное яблоко. Хрустнул, решительно кусая полбока. И снова окунулся в созерцание звездного неба, подернутого легкой кисеей тумана, из‑за которого далекие солнца казались перламутровыми, каждое сияло собственным радужным ореолом. Теперь Йялл любовался крупной голубой звездой в созвездии, издревле именуемым народами степи Глазом Скакуна. Крон тоже смотрел с удовольствием. Для него Скакун определенно был не безымянным и принадлежал к северной породе.

Тишина живого мира удивительна. Она облекает собой, как вторая кожа. Соединяет с природой и наполняет душу счастьем. Позволяет найти и обрести то, о чем так долго твердил Риан своему ученику. Не одиночество – но уединение.

Мир странно устроен. Он больнее всего бьет самых лучших, добрых, щедрых и сильных… Особенно мир людей. Но ведь иначе, наверное, и быть не может. Они сами подставляются под удар. Потому что не могут остаться в стороне и не умеют быть зверями даже в нужный момент. Когда остается только рвать – чтобы даже не выжить самому, чтобы других спасти. Хотя это оправдание не снимает тяжести содеянного и не облегчает ношу все той же ответственности, выделенной без мерки, с верхом, вожакам. Еще учитель Юнтар говорил: «Вожак щедр душой и добр, но от этого его когти не утрачивают ни остроту, ни хватку».

Йялл смотрел в глаз небесного скакуна и, осторожно отгородив уголок сознания для личного, думал о Кроне Энзи, родном правнуке первого из вожаков свободной стаи. К сорока семи Крон так и не встал на лапы – это беда, огорчение и боль всей стаи. До сих пор его второй облик – лишь сон. Даже глаза выдают затянувшийся отказ от взрослости, не обрели прозрачной желтизны, остались детскими, какими были в семнадцать. Серовато‑карими. Темными. Йялл подумал, что люди, пожалуй, не всегда и догадываются с первого взгляда, что Крон – волвек. Лохматый, с рыжевато‑бурыми волосами, темноглазый, с характерным выговором коренного жителя Гирта. Наверняка он редко и мало общается с людьми. Только по мере необходимости. Разве хоть один житель большого и неуютного мира может сравниться в обаянии с безупречным Лоцманом?

Тридцать лет назад Крон готовился поступать в Академию. Он интересовался медициной, много общался с Тимрэ и учился взахлеб, его негласно, но уверенно присматривали заранее в кандидаты на место главного врача «Иннара». На Релат Крон прилетел впервые, все ему казалось прекрасным, необычным. Он, как и многие другие стайные, наивно радовался и открывал душу новому. Охотно общался со сверстниками. Не было и намека на проблемы… До той ночи. Йялл поморщился и сменил позу. И сейчас вспоминать противно.

Беззвучный крик Крона расслышали многие – по сути, все волвеки, находившиеся в городе. Он, Йялл, сын вожака, и тогда умел быть быстрым. К тому же находился рядом, примчался на место через полторы минуты.

Пахло горелым мясом и кровью – страшно и резко, он впервые слышал этот запах, такое из памяти не стирается. Крон лежал неподвижно, искаженный, скрюченный, истекающий кровью. Рядом гордо одергивала свою блестящую кофту дочка какого‑то важного человека, работавшего в планетарном ведомстве и, само собой, устроившего кровиночку на подготовительные курсы в Академию.

Девица не смотрела ни на Крона, ни на второго юношу, лежащего у стены. Она торопливо проверяла качество сделанной только что записи. Сама произошедшее и подстроила, чтобы на следующий день выложить отснятое в Среде. «И сразить всех наповал» – так она объяснила во время расследования обстоятельств дела, гордо фыркая и поправляя прическу. Мол, она самая красивая в Академии, всегда мечтала, чтобы за нее дрались всерьез. Люди – слабаки, от них многого ждать не приходится. Город Гирт удручающе тих и не предлагает нужного набора впечатлений. Но она умна и ловка, срежиссировала спектакль от начала до конца. Главным героем должен был стать волвек, он эффектный. Любой волвек – хотя бы Крон, с которым знакома была всего‑то два дня, ничего еще не понимающий в людях и их подтексте понятия «дружба». Его легко было привести в нужное место, ведь «ночью опасно возвращаться домой одной». Влюбленный в девицу парень – человек, ровесник Крона, тоже оказался там, где предписывалось планом. Не один – с приятелями, и не вполне трезвый.