Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он гулко захохотал и почти тут же раскашлялся туберкулёзно. Давясь кашлем пополам с истеричным смехом, постоянно отхаркиваясь кровавой слюной, он выплёвал мокроту и отношение к свергнутому царю, стране и власть имущим…
… а я внезапно осознал, что этот измождённый человек, морщинистый и полуседой, едва ли многим старше Арчековского. Сколько ему? От силы чуть за тридцать… а сколько осталось? С открытой формой туберкулёза… немного.
— … всех, всех… — трясся в истерическом припадке житель подземелья, выплёвывая слова и кровавую мокроту, — Никого чтоб не осталось! Будя… Ни царя, ни царёнышей, ни единого семени их…
… почему-то мне его слова показались… справедливыми? Нет, не то… но он имеет право говорить — так!
— … и судить, — бормочу тихо и ухожу, а за спиной разгорается дискуссия о свергнутой династии, нового пути России, и разумеется — кто виноват и что делать!
В голову лезет непрошенная мыслишка, что ещё вчера они не посмели бы вот так дискутировать у парадного. Да просто стоять! В голову бы просто не пришло. А Пахом, вместо споров о судьбе царя и царёнышей с туберкулёзным жителем подвала, просто скрутил бы его, да и сдал в полицию, как смутьяна! Всего один день…
Нет, нельзя сказать, что ничего не предвещало! Были, были звоночки! Но сколько их, таких звоночков прозвенело за годы правления Николая?
Даже мне (с послезнанием!) порой казалось, что всё это бессмысленно и глупо. А порой и наоборот, видел какую-то стихийную демонстрацию с накалом страстей, и думал, что вот оно, началось! Вот оно, зарождение Революции! Ан нет…
Когда в самом эпицентре живёшь, иначе всё воспринимаешь, и сильно. Логика, холодный анализ… в топку! Они вроде как и есть… а потом встреченная стихийная демонстрация, и все расчёты, всё послезнание кажутся прахом на ногах Истории.
Постоянно где-то стихийные или организованные демонстрации, митинги, стачки, подавления оных войсками и громкие заявления от оппозиционных политиков. Появляется привычка к такой жизни, эмоциональное отупление, равнодушие или наоборот — неврозы, когда от любой ерунды вспыхиваешь как порох. В городе идут бои, слышна стрельба из винтовок, изредка бахают пушки, иногда откуда-то издалека доносится многоголосый рык разъярённой толпы, и вот последнее, как по мне, самое страшное! Восстание в Москве началось как стихийное выступление народных масс, но сколько их было…
А в этот раз набралась некая критическая масса, и что-то поменялось, а что именно, я не знаю! Не спасает никакое послезнание, а слухи ходят самые дикие, невозможные и невероятные!
О том, что свергли царя и германцы прорвали фронт, но если первое правда, то второе… а чёрт его знает! Революция семнадцатого и Гражданская война в России — не те вехи истории, которые я знаю хотя бы посредственно. Знаю итоги… и очень, очень плохо представляю, что там было между собственно началом войны и победой большевиков!
Помню только редкие даты, события и имена. Деникин… Ледяной поход… генерал Краснов, Шкуро… Будённый и Щорс, Фурманов и оборона Царицина.
Что-то, как мог, попытался проанализировать и составить нечто правдопобно-пунктирное, а в остальном — сплошной туман войны! Ни-че-го…
Зевнув так, что чуть не вывернул челюсть, быстро моргаю, и протерев слезящиеся от недосыпа глаза, снова оглядываюсь по сторонам. Ещё темно, ещё не начало светлеть, и уличные фонари, равно как и светящие окошки, отнюдь не лишние.
Сверху, как назло, посыпался мелкий дождь, противный и промозглый.
«— Вот и кончилось бабье лето, — промелькнула мысль, — Всё кончилось…»
Хмыкнув зло, натянул на уши кепку и поднял воротник пальто, спрятав заодно лицо. В последнее время у меня появился какой-то синдром, с которым, по — хорошему, стоило бы к психиатру, ну или на худой конец — к психологу. Всё-то кажется, что в толпе может оказаться очередная экзальтированная дура и начать стрельбу, приняв меня за какого-нибудь полицейского провокатора.
Быстрыми шагами, переходя иногда на трусцу, прошёлся по улицам, нервно сжимая в пистолет в кармане пальто и косясь по сторонам. Прохожих мало, и все они делятся на заполошных обывателей, крысками проскакивающих через открытые пространства, и тупых ботов, выполняющих свою работу несмотря ни на что.
Всё так же шоркают мётлами дворники, проезжают по мостовым извозчичьи пролётки и открывают магазины приказчики.
«— Боты» — снова в голову лезет, что я нахожусь в какой-то продвинутой игре с полным погружением, а вся моя жизнь, это сплошной симулятор. Выдернули ради экономии времени и ресурсов персонажа из одной игры, да впихнули в другую, забыв стереть память, и сходит с ума бедный нуб…
Тряхнув головой, пытаюсь убедить себя, что всё нормально, я живой, и вокруг живые люди! А что они мне кажутся странными, так это нормально! Все эти дворники, извозчики и приказчики делают то, что привыкли делать, просто потому, что не понимают всей серьёзности ситуации.
Одни надеются, что это просто очередная заварушка, одна из многих… А может, искренне радуются Революции, но считают, что всё произойдёт малой кровью, и стоит немножечко потерпеть, как жизнь наладится! Другие находят в привычных действиях утешение и спокойствие.
А я, пробежав улицы и убедившись в полной их безопасности, вернулся домой.
— Всё нормально, Евгения Ильинична, — сообщаю гимназической подруге Нины, ночевавшей сегодня у нас, — Насколько вообще может быть нормальной жизнь в условиях начинающейся Революции.
— Всё-таки Революция! — восторженно выдохнула девушка, прижимая ладони к полной, не по годам, груди. Хмыкаю… но молчу, хотя казалось бы, сама должна знать! В гимназиях накрепко вдалбливают историю Революции Французской, и даже если откинуть идеологическую составляющую таких уроков, можно по крайней мере запомнить количество жертв и все последствия! Но нет…
— Боюсь, Евгения Ильинична, она, — несколько суховато от отозвался я, — Прошу вас, одевайтесь быстрее, и я наконец провожу вас домой, а то родные, наверное, сильно переживают.
— А? Да-да, конечно… — закивала та, начав бестолково метаться по гостиной.
— Пока Женечка не позавтракает, никуда её не отпущу! — ультимативно заявила Нина, встав в картинную позу и скрестив на груди тонкие руки.
— Одевайтесь, Евгения Ильинична, — сдавленно шиплю я наподобие Каа, — боюсь, в этой ситуации безопасность нужно ставить выше правил приличия.
— Алексей! — топнула ножкой Нина, метнув глазами молнии, — Ты… ты невозможен!
— С тобой мы поговорим позже, — отвечаю так сухо, как только могу.
— Побыстрее, пожалуйста, — достаточно резко тороплю девушку, — во времена подобных событий ситуация меняется стремительно. Прямо сейчас улицы относительно безопасны, но я не могу предсказать ни
