Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По дороге домой обдумывал ситуацию с казаками. Найдут или нет, и будут ли последствия, большой вопрос… Но сам я точно, ни за какие коврижки, не пойду с повинной! Аукнуться такое признание может в самый неожиданный момент, и чем оно обернётся… Да собственно, можно и не гадать, ничем хорошим!
Глава 11
Квириты, сограждане!
Настроение — ни к чёрту! Разговор с Ниной дался так тяжело, что перебил даже гнилостное послевкусие после убийства казаков, а это, я вам скажу — талант! Уметь надо!
Какая там логика, хоть бы даже и женская… одни эмоции! Глаза горят, губы трясутся от обиды, голос срывается…
… и не хочет слушать ни-че-го! Вообще. Она для себя уже решила, что я не прав. Заранее. Не так с «милой Женечкой» разговаривал, не так с ней, Ниной. А я на эмоциях не люблю! Да собственно, и не умею.
Мелькала даже мысль спустить это на тормозах и как-то так разговор пустить, что дескать, я был не совсем прав, так невежливо разговаривая с сестрёнкой и Евгенией Ильиничной, и непременно извинюсь когда-нибудь потом…
… но вот есть ма-аленькие нюансы. Революция сейчас! Мятеж! Поэтому я, безусловно признавая свою вину, всё ж таки хочу сказать в своё оправдание…
Но знаете? К чёрту! Дело даже не в моих обидах и прочем, хотя признаюсь, и не без этого! Просто нельзя… нельзя сейчас давать слабину! Ни в коем случае нельзя!
Будь Нина для меня посторонним человеком, то и чёрт бы с ней, не убудет. Извиниться формально, да и не общаться по возможности в дальнейшем.
Но… сестра! А я как только представлю, что уезжаю из Российской Империи один, так аж не то что комок к горлу, а паника натуральная подступает! Вот знаю, что она дура проблемная, но всё равно — сестра! Даже такую дуру всё равно люблю…
Ссора наша — как тупым ржавым ножом по сердцу, аж больно внутри. Но… надо! Когда (и если!) мы окажемся в Европе, и всё у нас будет более-менее благополучно, тогда да… наверное.
А пока надо ломать через колено все её подростковые взбрыки! Вот как прикажете спасать её, если в любой момент сестра может встать в позу и заявить, что я в корне не прав, и она не будет подчиняться моему диктату! И вообще, это хамство, так обращаться с барышней!
— Чёрт… — я пнул попавшийся под ноги камешек и оскалился, отчего случайный прохожий шарахнулся прочь, оступившись и едва не упав, — дура, дура, дура…
В голове — тысячи картинок, как Нина вздёргивает острый подбородок и начинает выяснять отношения, когда я, к примеру, приказываю упасть на землю, потому что в нас стреляют. А она может… упрямства у неё на десятерых, а понимания реальности нет ни черта! Зато есть свойственное многим подросткам ощущение собственного бессмертия и повышенная мнительность. А эмоциональности-то!
Самое же поганое, что сейчас я не могу отыгрывать с ней по принципу кнута и пряника, как раньше. Дескать, любимые сестрёнки ведут себя так, как хочется братику? Братик, умиляясь и тая, старается для них, добывая всевозможные вкусности и полезности…
Это всё больше через Любу шло, на косвенных играл, тонко. А Нина мало того, что помладше и жизненного опыта просто нет, так она ещё и более прямолинейная, намёков сестрёнка часто не понимает и даже не видит.
Опять-таки, они раньше вдвоём обсуждали меня, шушукались и перемывали косточки, приходя к единому знаменателю. Не полноценной аналитикой брали, так многократными обсуждением какой-то ситуации со всех сторон, как это умеют женщины.
А теперь всё… а обсуждать внутрисемейные дела даже с гимназическими подружками Нина не станет, не то воспитание. Да уж…
Говорить с ней прямо, предлагая сестре нечто интересное ей за хорошее поведение, и угрожая отобрать какие-то получаемые от меня блага за плохое? Не-а… она на принцип пойдёт, проверенно. Сама потом сто раз пожалеет, но… — Чёрт! — снова пинаю камушек, и снова, и снова…
— Ну хоть с безопасностью вопрос решён, — выдыхаю я и машинально тянусь за плоской фляжкой. Начав было откручивать колпачок, спохватываюсь и прячу назад, а то очень уж быстро у меня появилась привычка запивать проблемы! Не иначе, Пыжовская наследственность сказывается.
Да, с безопасностью вопрос отчасти решён, что уже радует. Жильцы нескольких домов организовали нечто вроде «соседской дружины», и хотя у меня имеются закономерные сомнения в боевых качествах оной, противостоять обычным погромщикам и налётчикам она вполне в силах.
Правда, как быть с дорогой в гимназию и непременным желанием Нины продолжать жить «как раньше», я не знаю… Но буду решать эти вопросы по мере поступления!
Университет бурлит, пенится и как нельзя более походит на выгребную яму в деревенском туалете, в которую мальчишки-поганцы кинули пачку дрожжей. Всё, что раньше слегка пованивало, полезло через края и явилось перед изумлённым студенчеством во всей красе.
— … во все красе взошла Она! — дурниной орёт какой-то наголо стриженый поэт, высунувшись из окна и надсадно выкрикивая плохо срифмованные строки.
— Она, это Революция! — поясняет некрасивая восторженная девица, глядя на своего возлюбленного буквально снизу вверх. Судя по тому, что пояснять приходится часто, стихи откровенно дурные, ну или как говорят «не для всех». Собственно, его особо и не слушают, да и горланят здесь чуть не из каждого окна.
Кто просто о Свободе, Равенстве и Братстве орёт, кто стихи читает, кто лекции о приходе нового, справедливого общества, которое вот прямо сейчас построят в Обновлённой России. Галдёж, гвалт, какафония… все друг друга переорать пытаются!
Много девиц с папиросками, демонстративно этак курят. Не потому, что курить хотят, а потому что — Вызов Обществу! Символ того, что они свободные, независимые женщины Новой России! Стоят свободные и независимые, кашляют…
Личности с расширенным сознанием и зрачками во множестве.
— Да чтоб тебя… — отворачиваюсь при виде морфиниста, присевшего в углу со шприцем и пускающего слюни. Кокаин нюхают открыто…
Напоминаю себе (в очередной раз!), что всё это легально, продаётся в аптеках в качестве рекомендованных лекарственных препаратов и стоит копейки. Порядок цифр не помню, но тот же кокаин может себе позволить обычный извозчик или половой, и многие, к слову, позволяют…
Обыватели, невесть как оказавшиеся здесь и озирающиеся с восторженным или опасливым недоумением. На лицах у некоторых выражение человека, проспавшего в коме несколько десятилетий и сейчас не
