Почтовые открытки - Энни Пру

– А коровы?

– Коровы. Коровы. Вот поэтому-то нам и придется придумать что-то другое. Причем быстро, будь я проклят. Иди сюда, я тебе кое-что покажу. Увидишь, почему коровы – не наш горшочек с золотом. Может, даже до твоей тупой головы дойдет, что мы оказались в ситуации, из которой нужно как-то выкручиваться.

Он указал на корову: она стояла, вытянув шею вперед, язык свешивался у нее из пасти набок. Глаза превратились в белые шары. Минк жестом обвел ряд стойл. Прислонившись к двери, Даб уставился на коров, которые, громко мыча, силились просунуть головы между опорами.

– Черт, что это с ними?

– Думаю, ложное бешенство. Они подхватили инфекционный энцефалит.

– Ты хочешь, чтобы я поехал за ветеринаром?

– Ты самый тупой сукин сын, какого я видел на своем веку. Нет, я не хочу, чтобы ты поехал за ветеринаром. Я хочу, чтобы ты принес ружье и пять галлонов керосина.

17

Фермерская страховая касса в Уипинг-Уотере

Фермерская страховая компания Уипинг-Уотера занимала три комнаты над магазином скобяных товаров «Энигма». Деревянные половицы громко скрипели. Паровые батареи под окнами так пыхали жаром, что и в ненастные дни служащие чувствовали себя уютно и сонливо.

В первой комнате миссис Эдна Картер Каттер – секретарь, регистратор, справочное бюро, сторожевой пес, комнатная садовница, подавальщица кофе и поставщица провизии, бухгалтер, предсказательница погоды, агент по снабжению, банковский курьер, почтовый дистрибьютор и контролер – сидела в кресле из кожзаменителя в окружении двух сотен домашних растений в горшках. Они занимали все горизонтальные поверхности: коровяк, традесканция, гавайский шпинат с лиловыми листьями с островов Южной Атлантики, с дюжину африканских фиалок, араукария в огромном горшке, эсхинантус, обвивающий картотечный шкаф, другой шкаф – в объятиях комнатного винограда, фатсия в вазоне за дверью, заросли диффенбахии рядом с подставкой для зонтов, бостонский папоротник – гигант коллекции, протянувший свои ветви над копировальным аппаратом Гестетнера. Большинство растений были подарены ей в память об ее умершем сыне Верноне, которого в Нью-Йорке переехал пьяный моряк на угнанном такси.

Кабинет мистера Плюта, управляющего, находился за приемной, его окно выходило на старый загон для скота. В кабинете стояли дубовый письменный стол, три стула, два картотечных шкафа и дубовая вешалка с медными крючками. В верхнюю часть двери было вставлено матовое стекло, через которое можно было рассмотреть только удлиненную тень Плюта, когда он подходил к окну. Это он подарил миссис Каттер бостонский папоротник.

Третья комната была поделена низкими панелями из целотекса на три кабинки, в которых сидели страховщики и следователи, когда находились в конторе. В каждой кабинке имелись стол, стул, картотечный шкаф и телефон. Когда хозяева кабинок вставали, они могли посмотреть в глаза друг другу, но сидя, они исчезали почти полностью, если не считать завитков поднимающегося к потолку сигаретного дыма или скрепок, которыми они иногда швыряли друг в друга.

Перс Пейпумс был вторым по старшинству после мистера Плюта сотрудником конторы. С 1925 года он сменил три дубовых стула вследствие своей привычки качаться на задних ножках, пережил великое наводнение 27-го года, эпидемию пожаров на фермах в тридцатые, исходил много миль по буреломам после урагана 38-го года, проверяя заявки о разрушениях и ущербе. Когда Плют бывал в отъезде, Перс замещал его. Как старейшина страхового дела он высказывал глубокие суждения по поводу урегулирования претензий.

Джон Магул был добродушно-веселым толстяком, бывшим парашютистом-десантником, который раздулся, как шар, уже через несколько недель после того, как снял военную форму, он умел хорошо говорить, хорошо слушать и отлично продавать. Три недели из четырех он проводил в разъездах. Возвращаясь, чтобы оформить добытые им страховые полисы, он обычно находил комнатные растения у себя на столе и на своей части подоконника, относил их в комнату миссис Каттер и укоризненно-молча стоял перед ней с цветочным горшком в руках, с которого свешивались колышущиеся ветви.

– О, мои цветы! Надеюсь, вы не против. Мне просто хотелось дать им немного солнца, и я забыла, что вы на этой неделе будете в конторе. По утрам ваше место хорошо освещается солнцем.

Третий стол занимал следователь Вик Бейк, энергичный и толковый молодой человек двадцати двух лет, для которого это было первым местом службы. С лицом, напоминавшим ковшик картофельного пюре, и слабым телом, он был гением по части налаживания связей. Из-за врожденного искривления шеи он ходил, выставив лицо вперед и чуть-чуть склонив голову набок. Еще не битый жизнью, если не считать небольшого врожденного увечья, он все человеческие поступки делил на попустительство и филантропию. Неподкупный, ябеда в детстве, учительский любимчик, завоевавший немало золотых звезд, теперь он пробовал себя на роль покрупнее. Плют, который чуял его амбиции и считал человеком бескомпромиссным, поручил ему поглубже вникнуть в тему «пожары подозрительного происхождения» и отрядил неотступно следовать за пожарными инспекторами и терроризировать прокурора штата своими подозрениями и добытыми доказательствами.

В ста милях к северу, у него дома, многочисленная семья Вика теснилась в доме, пропахшем прачечной. Отец еще до рассвета уезжал колесить по сумасшедшим маршрутам. Пятеро братьев отправлялись на работу на прядильную фабрику. В Уипинг-Уотере у Вика была своя комната с ванной в маленьком пансионе у реки. Ему она казалась верхом роскоши.

Теплым февральским утром он направлялся в контору сквозь стелющийся туман, в котором терялась снежная корка. Рыхлый лед хрустел под ногами. На протоптанной дорожке ему встретились синяя нитка, марка, два размокших сигаретных окурка и обледеневший гвоздь.

Войдя в контору, Вик аккуратно поставил свои черные галоши носками впритык к стене, повесил прорезиненный поплиновый плащ на вешалку, потом порылся не в кабинете Плюта, который был заперт на два замка, а в столе миссис Каттер, взял там ключи от картотечного шкафа и два леденца от кашля «Братья Смит», чтобы рассосать их, пока будет читать письма, изучил записи в регистрационной книге, после чего направился в каморку Перса, просмотрел папку со спорными исками и мысленно поставил красные галочки на двух делах. Старик Хаки утверждал, что кавалер ее дочери разжился порохом, а потом – подумать только! – в полночь явился на ферму Хаки «Удобрения и семена» и поджег ее. Сотрудникам добровольной пожарной службы не удалось установить, откуда начался пожар. Тут попахивало поджогом. А это что? Аукционист аукциона крупного рогатого скота Рубен Куильям. Сгоревший дом. Ничего очевидно подозрительного, однако Куильяма только что бросила жена, вероятно, он был пьян и поджег дом ей назло. Надо будет осмотреться там, поговорить с соседями Куильяма. Перс слишком мягок, он штамповал такие заявления к оплате.

Вик достал папку «Оплаченные заявления»