Звёздная жизнь - Карен Брукс

— Тони! — в испуге вскрикнула она. Холод казался непереносимым, она вцепилась в его руки, прерывисто дыша.

Медленно склонившись над ней, Брук захватил губами упругий розовый сосок. Линда напряглась, извиваясь в его руках, подавшись навстречу горячему рту. Пар от дыхания согревал кожу, горячее влажное прикосновение языка пронизывало огнем насквозь.

Энтони жадно припал к нежной груди. По ее телу пробежал электрический ток, отзываясь в каждой клеточке. Сдерживая рвущийся наружу крик, она запустила пальцы в его волосы, прижимая голову к своей груди.

Его губы становились все более требовательными, и ее охватила нарастающая дрожь — так сотрясается почва перед землетрясением, чтобы потом разверзнуться, выпуская наружу скопившийся внутри жар. Странно, что начало трясти именно сейчас, отстраненно подумала она, словно наблюдая за собой со стороны. Это не было реакцией на холод, хотя она, безусловно, жутко замерзла. Нет, трепет появился внутри, где-то в темных глубинах ее существа, не поддающийся воли, непреодолимый.

Вдруг дрожь охватила ее всю, кожу покрыли мурашки, начали дрожать руки; она напряглась, чтобы Энтони ничего не заметил.

Но он был слишком чувствителен. Не успела Линда справиться с собой, как Тони отстранился, глядя на нее потемневшими затуманенными глазами. Не чувствуя более его тепла, она задрожала еще сильнее.

— Лин, — выдохнул он, порывисто прижимая девушку к себе и энергично растирая ей спину. — Ради Бога, прости.

— Ничего, — прошептала она, едва в силах нормально говорить. Ей свело челюсти от усилий унять дрожь. — Ничего, все в порядке.

— Черта с два. Ты совсем заледенела. — Чувствовалось, как он зол на себя. — Боже мой, какой же я идиот!.. — Выругавшись сквозь зубы, он поднялся на ноги и помог ей встать. Быстрыми движениями ловко привел ее одежду в порядок. Он поднял ее красную шапочку, аккуратно надел, заботливо подобрав волосы. — Ты бледная как снег.

Постепенно к ней вернулись все ощущения, тело вновь слушалось ее, дрожь унялась. Линда взяла его за руку, пытаясь объяснить, что он напрасно так беспокоится.

— Я не замерзла, — начала она и осеклась и нерешительности. Как объяснить, чтобы это не звучало вульгарно, что ее охватило невыносимое, переполняющее желание. В конце концов, ничего особенного не случилось. Дальше расстегнутой молнии не пошло… Нельзя сказать, что мир перевернулся. И все же что-то в глубине души было задето и перевернуто. Она знала, что уже никогда не будет прежней.

Брук поднял брови и, проведя пальцем по ее шее, покрытой мурашками, спросил:

— Точно?

Она кивнула.

— Да, да, правда. Я просто… — Она сглотнула. — Просто я очень хотела тебя.

Его губы сжались.

— Я тоже. — По тону, однако, не было заметно, что ее признание или его собственное доставило ему радость. Вздохнув, Тони сказал: — Я хотел тебя так сильно, что готов был позабыть обо всем на свете.

— О чем — обо всем? — Она слышала, что его голос все еще выдает желание. — Что еще имеет значение?

— Ну, например, то, что сейчас двадцать градусов мороза. — Он невесело улыбнулся. Не в силах находиться рядом и не прикасаться, Брук погладил ее по щеке. — Или что желание не дает права поступать с тобой, как мне вздумается. Приводить сюда и раздевать на морозе.

Лин начала было возражать, но Тони приложил палец к губам.

— Я готов был даже позабыть самое главное. — Печаль в его голосе причинила ей буквально физическую боль. — Сегодняшняя сказка не будет длиться вечно. Безобразная реальность рано или поздно разрушит ее.

Весь день Тони слушал по радио сводки погоды и звонил в аэропорт, справляясь о летных условиях. После сцены в лесу он решил как можно скорее отправить гостью домой, пока не совершилось действительно что-нибудь безумное. Линда такая нежная и сладкая, такая желанная, а он, безусловно, слаб. Он чувствовал себя Адамом, фатально сосредоточившимся на одном-единственном запретном яблоке в целом саду.

Но погода не хотела улучшаться. Уже почти стемнело, и передали, что полеты для частных самолетов невозможны до утра завтрашнего дня. Завтра наступает Рождество. Мост вряд ли починят до Нового года. Следовательно, мисс Грейс остается в этом доме под его защитой и будет томить его своим присутствием, по крайней мере, еще одну бесконечную ночь.

И что хуже всего, она, кажется, не оценила его героических усилий в это утро. Линда избегала его взгляда, чего не случалось прежде, а если их глаза случайно встречались, она была задумчива, словно витала где-то далеко отсюда. Он скучал по ее милой открытой улыбке больше, чем мог представить.

Она почти не разговаривала с ним, а если спорила, то голос был пустой и безжизненный. Еще одна потеря… Ему нравилась ее компания, нравилось беседовать с ней. Эти несколько дней испортили его, он уже не переносил одиночества, к которому ранее так страстно стремился.

Брук обидел ее, это ясно. Ей не удалось скрыть чувства, и смущение и растерянность были так же ясно видны на ее лице, как и маленький прямой нос. Или полные, чувственные губы. Или большие синие глаза. Как ему хочется покрыть поцелуями и лицо, и глаза, и губы. Прямо здесь и прямо сейчас.

Проклятие! Он швырнул ручку на стол, и она упала с громким стуком. Лин оторвалась от журнала, вопросительно глядя на него, но, не спрашивая, что случилось. Думает, что знает. Думает, что он хочет избавиться от нее.

Действительно ли он хотел?

Брук что-то проворчал под нос, встал и уставился в окно на деревья, которые еще были видны в угасающем закате. Они сильно раскачивались и шумели на ветру, словно напоминая, что погода и не думает меняться.

Зазвонил телефон, и Энтони схватил трубку с непонятным чувством облегчения.

Звонил Оллкрафт.

— Похоже, ты напрасно отправил меня, малыш, — сказал старик, как обычно, минуя условности и переходя прямо к делу. — Эта вонючая толпа костоправов не нашла у меня ничего такого, поэтому они просто зашили рану и гонят меня домой.

Брук все это уже знал, конечно, но он не собирался признавать, что поддерживал с больницей постоянную связь.

— Ничего не нашли? Я так понимаю, что психиатру тебя не показывали.

Лин поняла, с кем он говорит, и подняла голову. Впервые за этот долгий день ее лицо посветлело. Энтони подавил приступ раздражения. Целый день она хандрила, оставаясь ко всему безучастной, и вдруг засветилась, как рождественская елка, — из-за Тролля, одного из самых невыносимых людей на земле!

— Лекарю по мозгам? — Оллкрафт громко фыркнул. — Ну, и что это даст? Эти шарлатаны не способны даже найти…

— С компасом свою задницу, — закончил за него Брук. — Знаю, знаю.