В просторном мире - Михаил Никулин

Они пошли по путям, присматриваясь, как укрепляют шпалы, подбивая их кирками, как стягивают гайками рельсы, как нагружают автомашины, тачки, подводы кирпичом, жестью, железным ломом — остатками начисто разбитой бомбами и снарядами станции. Они видели, как синевато-белыми, как ртуть, ослепительными снопами вспыхивало там, где начинали работать аппараты автогенной сварки.

Маневровый паровоз переводил на запасные пути изрешеченные снарядами и осколками товарные вагоны, два гусеничных трактора упорно тянули платформу под некрутой откос. У платформы уцелели только два колеса, и потому казалось, что она прилегла, вцепилась в землю и ни за что не хотела двигаться на свалку.

Все было интересно, все хотелось посмотреть, а кое о чем и подумать… Но где же дед Иван Никитич? Однако искать его не пришлось, — вскоре он сам нашелся. Из-под откоса, под который трактористы стягивали искалеченную платформу, послышался такой знакомый, такой особенный голос, что ребята узнали бы его и в море других голосов:

— Гражданочка, я к женщинам с нижайшим почтением, но в помощницы вы мне не того… не надо! Покорнейше благодарю за внимание!

За вежливыми словами своего деда Миша и Гаврик уловили раздражение.

— Поглядите на него! Да чего ты, дед, кипишь? Что я твоему коню сделала?

— Пока ты ему, гражданка, ничего особенного не сделала. Только самую малость рельсой ногу царапнула. А могла искалечить!.. Что я тогда сказал бы колхозникам, если они ждут этих коней, как самых дорогих гостей?.. Давай, гражданка, без объявления войны обойдемся.

Миша и Гаврик уже бежали к Ивану Никитичу. Они видели, что в левой руке он держал за повод одну лошадь, а правой вырывал другую лошадь у плечистой женщины. Вид у деда был воинственный. Но и женщина, хотя несмело, упиралась, не выпуская повода. Обращаясь к трактористам за сочувствием, она кричала:

— Вы только поглядите на него! Может, угадаете, какая деталь у него сломалась?.. Сам взялся помогать, а теперь забастовал. Вот и пойми этого дедка…

— Давай по-хорошему разойдемся, — с тихой настойчивостью предупредил Иван Никитич.

Женщина выпустила повод и, растерянно глядя на трактористов, проговорила:

— Как же я теперь выполню задание бригадира?

— Ты, гражданка, займи на возвышении свой пост и распоряжайся, а я с помощниками, как обещал, работу завершу, — заявил Иван Никитич, вручая лошадей подбежавшим Мише и Гаврику.

Женщина, выйдя из рабочего строя, поднялась на пригорок и, чувствуя неловкость, присматривалась к Ивану Никитичу и к его странным помощникам.

А Иван Никитич уже вышел с ребятами из котловины и разговаривал с ними так оживленно, как будто был в своей плотницкой.

— Михайло, Гаврик, мы тут поработаем, пока фураж привезут, и станционное начальство, просило, и председатель райисполкома, и полковник, к кому мы с Василием Александровичем ходили за лошадьми. Учтите, что мастеровых людей в наш колхоз уже послали… Гражданка, — обратился он к женщине, — какие же две рельсы мы потянем сейчас? Не молчи: на путях старшая ты, а на тяге — я, Михайло и Гаврик.

Женщина указала на первые попавшиеся на глаза ржавые рельсы. Она сделала это больше затем, чтоб только посмотреть на работу старика и ребят.

На обеих лошадях — хомуты, постромки, соединенные прочным вальком. На каждом вальке — «кочет» — железный крюк.

В руках у Ивана Никитича тонкий трос. На концах его и крюк и петля. Петлю он набрасывает на «кочет» валька, а крюк продевает сквозь отверстие в рельсе.

У Ивана Никитича есть время отвечать ребятам на их вопросы.

— Дедушка, правда же, что кони наши?

— Кони, Михайло, наши, колхозные!

— Дедушка, по наряду коней надо получить три, а их только два? — спрашивал Гаврик.

— Гаврик, третья лошадь сейчас в командировке за фуражом.

Однако валек и рельс уже соединены тросом. Пришла очередь стягивать рельс под откос. Миша первый должен повести лошадь.

— Разговорам конец! — строго сказал Иван Никитич. — Михайло, поведешь не прямо вниз, а наискосок, чтоб рельса на коня не накатилась. Я закричу «верни», и ты поворачивай в гору. Трос на секунду ослабнет, и я крюк из рельса вон! Дальше пусть рельса сама катится на свалку и не морочит нам больше голову!

— Глядите, дедок репетицию устроил, — сказала женщина трактористам.

— Чего ж репетицию смотреть? Сейчас спектакль начнется, — ответил тракторист, щуря глаз, чтобы не попадала в него струйка дыма от папиросы.

Первый рельс пошел под откос не так плавно и не так удачно: Миша взял несколько неверное направление. Второй рельс спустили быстрее, но на повороте Гаврик был тороплив и споткнулся. А уж третий и последующие рельсы, из которых Иван Никитич выхватывал крюк точно в тот момент, когда Миша или Гаврик останавливали лошадь, поворачивая ее в гору, легко заскользили под откос, ворочая то задним, то передним концом, как рыба хвостом. Набирая скорость, рельсы со звоном падали на сваленный в котловине железный лом.

Дело, которым занимались старый плотник и его помощники, с каждой минутой приобретало все большую организованность, легкость и последовательность во всех движениях. Казалось, что по звону сваленных рельсов, повторяемому через равные промежутки, как по звону часов, можно было определять время.

Тракторист, швырнув в сторону давно погасшую папиросу, загадочно улыбнувшись, сказал женщине, показывая на Ивана Никитича:

— Этого деда надо понять. Он любит работу с музыкой, чтоб кровь загоралась… Гляди, и ребят этому научил. Видать, что ребята не одну щепотку соли с ним съели.

— Я, признаться, сразу его не поняла. Побегу, свое начальство попрошу, чтоб задержали его на моем участке, — обеспокоенно проговорила женщина и побежала через пути к красному товарному вагону, который выкатили на перрон, сняли с колес и украсили нарядными плакатами, мелко дрожащими на осеннем ветру. Этот вагон сейчас заменял собой вокзал.

Через час Иван Никитич с ребятами уже работали по другую сторону полотна железной дороги.

Мише и Гаврику здесь было еще интересней и веселей: с перрона, откуда они теперь убирали щебень и битые кирпичи, видно было все, что на путях делали колхозники, бойцы и железнодорожники. На перроне попадались командиры и станционное начальство. Перед глазами маневрировал паровоз, не давая ни минуты покоя товарным вагонам. Этот паровоз, по мнению Миши и Гаврика, подавал какие-то особые свистки: казалось, что он сердито кричал на вагоны: «Уй-ди, задав-лю!» И вагоны все дальше и дальше отступали от главных путей станции.

Миша и Гаврик уже не водили лошадей, а ездили с грузом в просторной пароконной повозке, которую они получили вместе с бедаркой и третьей лошадью.

Иван Никитич устроился в затишье лесной полосы рядом с тюками сена и с мешком ячменя. Здесь стояли бедарка со всеми пожитками, недавно перенесенными сюда из вагона, и распряженная лошадь. Старый плотник у кого-то достал небольшой топорик и, сердито похаживая вокруг бедарки, придирался к ее недостаткам: стучал, критически покачивал головой, готовясь в дорогу.

Миша и Гаврик работали на глазах у Ивана Никитича. Провозя мимо него груз или возвращаясь с порожней повозкой, они каждый раз затевали короткий и ясный разговор, какой можно услышать на дорогах, когда встретившимся нет времени остановиться.

— Дедушка, — окликал Гаврик, — а как же зовут этого коня?

— А этого, дедушка? — спрашивал Миша.

— Понял, что нужно! На обратном пути получите ответ.

Ребята проехали, а Иван Никитич, Повозившись еще около бедарки, достал из кармана документы на лошадей и вооружился очками.

Когда ребята снова проезжали мимо, Иван Никитич, досадливо потрясая бумажкой, ответил:

— Михайло, Гаврик, нет, вы только подумайте!. Все в этих описях имеется: и особые приметы, и рост, и лета, а как их зовут — не проставлено!

— Дедушка, а, может, мы вот этого буланого с короткой шеей назовем Тигром? — спрашивал Миша.

— Смело можете назвать.

У Ивана Никитича, всю ночь работавшего на путях и побывавшего в райисполкоме и в райвоенкомате, было теперь много знакомых. Они подходили к нему, разговаривали и уходили.

— Дедушка, кто это, что в фуражке с красным верхом? — кричал с подводы Гаврик.

— Сам начальник станции!

— А чего он приходил?

— Благодарил за подмогу. Спросил, может, вагоном вас и лошадей отправим домой.

— А вы ему что? — нетерпеливо спрашивал Гаврик, любивший ездить по железной дороге.

— Премного благодарим, говорю. Время военное: не станем загружать дорогу. Да у нас и коровы есть.

В очередной раз подъезжая на порожней повозке к станции, Миша и Гаврик увидели впереди старенький «газик» и очень обрадовались. Это, бесспорно, был «газик» Василия Александровича, потому что из приоткрытого капота торчала приподнятая нога в знакомом рыжем сапоге.