Рандеву - Верхуф Эстер

Без пятнадцати три. Я больше не могла сидеть. Встала, начала кружить между караванами. Через пять минут я знала их вдоль и поперек.

Под ногами трещали ветки, шуршали осенние листья. Похолодало, или мне это показалось? Я сунула руки в карманы куртки и смотрела, как изо рта с дыханием вырываются облачка пара.

Где его носит?

В голове пролетали разные мысли. Может быть, что-то случилось? Несчастный случай на дороге… Я не один раз была свидетельницей почти аварийных ситуаций с мотоциклистами — этими камикадзе, которые выделывали зигзаги на крутых поворотах трассы с двухполосным движением, дерзко пересекая на большой скорости разделительную полосу, а на приближение грузовых фур реагировали, прибавляя газу, вместо того чтобы вернуться в свой ряд.

Может, Мишель слишком поздно выехал из дома и…

Три часа.

Я вышагивала взад-вперед по лесной поляне от дорожки к караванам и обратно. Начался мелкий дождик. Пальцы покраснели от холода. Меня била дрожь.

Никак не могла простить себе, что мы с Мишелем не обменялись номерами мобильных телефонов. Я бы позвонила ему или отправила сообщение. По крайней мере, хоть что-то узнала бы.

Возможно, я упустила в пятницу вечером нечто важное? Порывшись в памяти, поняла, что единственный разговор, который действительно можно назвать разговором, у нас с Мишелем был на закрытой террасе ресторана «Пират» в Аркашоне. Да и то мы ни о чем особенном не говорили, разве что о французских диалектах. После этого события разворачивались слишком быстро. Мы едва ли перебросились друг с другом парой фраз.

Ни слуху ни духу. Становилось все холоднее, и здесь, у заброшенных караванов, я спрашивала себя, не слишком ли идеализировала Мишеля. Не нарисовала ли я для себя его радужный портрет, исходя из того, что мне хотелось видеть? В конце концов, что я о нем знала?

У него была судимость, об этом обмолвилась Бетти. И не только у него, у всех парней, работавших у Петера. По ее недомолвкам я поняла, что Вандаму доверять нельзя. Это становилось мне все более очевидным. Мишель воспринимал Петера как отца и не хотел слышать об этом человеке ничего дурного.

Может, Мишель сейчас дома, пьет пиво перед телевизором? Он просто не хочет со мной разговаривать, не хочет, чтобы им помыкала женщина, и дал мне это понять, заставив прийти сюда, в наиболее безлюдное место, какое можно себе представить. А я, как полная идиотка, жду его под дождем.

Он стоял передо мной будто наяву, прикладываясь к бутылке с пивом. Смеялся и шутил вместе с Брюно. Я снова посмотрела на часы. Три пятнадцать. Мишель не придет.

Я пошла обратно к машине. Меня обуревали эмоции — разочарование, злость, досада.

Стыд.

Я вспомнила о покупках только в тот момент, когда села в машину.

Семье был обещан приятный вечер. Потрясающий ужин. Мороженое.

27

За обедом Петер говорил мало. И не сказал ничего, что меня смутило бы. Я чистила металлической губкой пригоревшую сковородку и прислушивалась к деловым разговорам, которые шли в холле.

Петер и Эрик сидели за большим столом, парни снова принялись за работу. Боковым зрением я увидела, как мой муж отсчитывает Петеру сотенные купюры. Через пять минут Вандам ушел. Напрасно я беспокоилась, зря сегодня ночью лежала, не сомкнув глаз. Теперь я целую неделю могу жить спокойно.

В очередной раз сполоснув сковородку горячей водой, я налила в нее жидкость для мытья посуды и поставила рядом с раковиной. Пусть отмокнет, иначе очистить ее мне не удастся.

Средства для мытья посуды, ежедневно проходившей через мои руки, уходило очень много. После того, как мы сделаем кухню, первым делом подключим посудомоечную машину.

Я услышала, как Эрик поднимается по лестнице. Наверху резали кафель. Специальный агрегат визжал и тарахтел, заглушая звук радио.

Вдруг за моей спиной возник… Петер. Я испугалась, но быстро взяла себя в руки. Повернулась к нему, ожидая, что сейчас, в соответствии со своими привычками, он схватит меня за предплечья, после чего последуют три энергичных поцелуя и слова прощания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Его глаза горели странным огнем. Я занервничала. Он молчал, просто стоял, очень близко. Стараясь разрядить обстановку, я взяла инициативу на себя. Опустила руки вдоль тела и подставила ему щеку.

Почувствовав его руку на своем бедре, я остолбенела. Пальцы Петера, ощупывая мое тело, поднялись вверх к талии. Я отпрянула назад, будто получила удар в живот.

Петер смотрел на меня пристально, почти насмешливо.

— Для тебя ведь это не проблема, правда?

Он сказал это тихо, но с явной угрозой в голосе. Шагнул вперед так, что я оказалась прижатой к раковине.

Звуки пилы и радио наверху не прекращались. Вандам ухмыльнулся.

— Или вместо настоящих мужчин тебе нравятся мальчишки, у которых молоко на губах не обсохло? А настоящих мужчин ты боишься. Да, Симона? Боишься настоящих мужчин?

Казалось, сердце сейчас выскочит из груди. Что делать? Дать ему пощечину? Ударить в пах? Закричать? Позвать на помощь Эрика? Если он придет, Вандам расскажет, что он видел не так давно около своего дома. Если я промолчу, возможно, Петер пойдет дальше. Он смотрел на меня не отрываясь. Выражение его лица было поистине безумным. Господи, да уж не собирается ли он меня на самом деле…

Выхода не было. Желудок сжался, дыхание участилось.

Петер грубо схватил меня за запястье, очень крепко. Притянул к себе и поцеловал в губы.

— До свидания, Симона. У нас еще будет случай поговорить.

Он повернулся и направился в холл. В дверях остановился. Я ожесточенно вытирала губы рукавом. Он увидел.

— Ах, да… Возможно, завтра я буду работать у вас.

Мы с Эриком сидели на диване во временной гостиной. Дети спали. По телевизору шел какой-то сериал о друзьях-англичанах. Один из них, вовсе не англичанин, а сикх, купил руины где-то на юге Франции.

Мой муж пил бордо и комментировал каждое действие и ошибки персонажей.

Работал электрообогреватель. На улице дул сильный ветер.

Эрик часто посмеивался, а потом, когда нанятая англичанами бригада французов в одно прекрасное утро просто не пришла к бедолагам, громко захохотал.

— Ну и умора! С ума сойти можно! Слава Богу, что у нас-то дела идут получше, чем у этих придурков.

Я не сочла нужным отреагировать на это веселье. Молча пыталась охватить внутренним взором события прошедших дней и понять их логику, а также найти решение, выход.

Казалось, что его нет, или я слишком сбита с толку, чтобы его увидеть. Я почувствовала себя до предела опустошенной.

Отсутствие возможности выговориться сейчас стало моей самой главной проблемой.

Я твердо решила все же поехать к Мишелю в следующую пятницу. Хотя бы для того, чтобы узнать, почему он не пришел в воскресенье. Я бы выложила все новости, рассказала о том, что Петер проделал сегодня днем, и о том, что я почувствовала угрозу, причем немалую.

Если бы после этого Мишель продолжал уверять меня, что Петер отличный парень, мне стало бы понятно, в чем тут дело. В любом случае понятнее, чем сейчас.

Я молча полистала словарь в поисках французского перевода слова «опасность» и выучила выражения, которые собиралась использовать в пятницу.

— Н-у-у-у, даже я смогу получше! — крикнул Эрик.

Я оторвалась от словаря и увидела на экране телевизора седого англичанина преклонного возраста, который с покрасневшим от натуги лицом таскал камни. Затем началась реклама.

Эрик поднялся с дивана.

— Открою еще бутылочку вина.

Он вышел из комнаты. Я тоже поднялась, чтобы поплотнее прикрыть дверь — жалко было тепла внутри.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Заодно решила спуститься вниз. Вдруг очень захотелось выпить чашечку горячего чая.

В доме действительно было холодно. Мне стало жалко Изабеллу и Бастиана, которые спали, укрывшись двумя одеялами. В Голландии центральное отопление было таким привычным.

Здесь привычным пока еще ничего не стало.