Обладать и ненавидеть (ЛП) - Грей Р. С.

Я пытаюсь притормозить, но Уолт мне не позволяет. На самом деле, он ускоряет наш темп.

— Подожди. Уолт, все вернется на круги своя, как только мы уедем?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сделаешь вид, что между нами ничего не произошло?

— Ничего не произошло, — утверждает он.

— Мы поцеловались, Уолт.

Он медленно сглатывает, что-то обдумывая.

— Да, и хотя я не буду называть это откровенной ошибкой, мне нужно, чтобы ты поняла, что это не может повториться. Это соглашение работает, потому что это все бизнес. Я не могу — не пойду с тобой по этому пути.

Затем двери музея распахиваются перед нами, и он ведет нас вниз по лестнице. Я понятия не имею, почему он идет так быстро. Как будто мы от кого-то убегаем, и я вот-вот споткнусь на каблуках, если он не притормозит.

— Пожалуйста, просто остановись, — говорю я, прежде чем он открывает дверь лимузина.

Я скрещиваю руки на груди, в последний раз выходя на тротуар, но это длится всего несколько секунд, прежде чем его взгляд загоняет меня внутрь. Он следует за мной и захлопывает за собой дверь.

Лимузин кажется еще более тесным, чем раньше, как будто наших эмоций может быть слишком много для ограниченного пространства. Крыша может взорваться от такого давления.

К счастью, пробок на дороге нет, и обратный путь проходит намного быстрее, чем наша поездка туда. Мы выходим перед зданием, выражая нашу благодарность Александру, прежде чем я успеваю отдышаться или успокоить свой гнев. В вестибюле и в лифте у меня возникает ощущение, что Уолт хочет, чтобы я полностью оставила эту тему. Как будто он не может убежать от меня достаточно быстро, когда двери открываются, и мы выходим в прихожую квартиры. Свет выключен, но сияние городского пейзажа просачивается сквозь окна большой комнаты в конце коридора, освещая нас достаточно, чтобы я уловила жесткое выражение лица Уолта.

— Я не понимаю, что происходит, Уолт. Тебе придется объяснить мне это по буквам, потому что я этого не понимаю.

— Мы женаты, — говорит он, начиная развязывать галстук-бабочку.

— И?

— Не по своей воле, — добавляет он, пытаясь заставить меня понять.

— Да, и что с того?

— Что с того? Это соглашение рождено необходимостью, Элизабет, — его голос гремит в тихом коридоре. — Ты не хочешь, чтобы это кольцо было у тебя на пальце. Ты здесь по долгу семьи, и я не буду навязываться тебе вдобавок ко всему прочему.

— Уолт…

— Это совсем не то, что я пытался сделать, — продолжает он. — Я держался на расстоянии. Я едва существую в этой квартире из-за страха, что вторгнусь в твое пространство.

Внезапно я не могу этого вынести. Я не могу бороться с растущими чувствами, которые я испытываю к Уолту, чувствами, которые, несмотря на то, как мало я к ним отношусь, похоже, не хотят угасать. Как сорняк, жизнерадостный и безрассудный, я стою здесь и смотрю на мужчину, которого почти люблю, хотя это кажется абсолютно бесполезным.

Я тянусь к нему, чтобы поцеловать его в губы, чтобы заставить его образумиться и прекратить этот утомительный спор о ерунде, и в последний момент он поворачивается и подставляет мне щеку. Мои губы не касаются его рта, и мне кажется, что тысячи осколков стекла врезаются в мое сердце.

Он отступает назад, поворачивается и оставляет меня там, в прихожей.

Глава 18

Я не могу перестать копаться в ране, которую Уолт нанес прошлой ночью. Отвернуться от моего поцелуя, отвергнуть мои чувства… это смешивает печаль и смущение в уродливую смесь, которая так сильно хочет превратиться в гнев. Как хулиган на школьном дворе, я хочу взять свои переполняющие эмоции и выплеснуть их обратно на Уолта. Мне хочется накричать на него, по-детски сказать ему, что я все равно не хотела его целовать! Я хочу, чтобы ему было так же больно, как мне, и именно эта глупая мысль заставляет меня запираться в своей комнате на следующий день.

Я игнорирую свой урчащий желудок и зов моих пастельных тонов на наброске. Я лежу под одеялом с открытой книгой на груди и прислушиваюсь, нет ли признаков Уолта. Я стала искусной в подборе звука к источнику. Я знаю жужжание эспрессо-машины, звон и лязг кастрюль и сковородок, когда он готовит себе завтрак.

Я слышу его шаги, когда они приближаются к моей двери, останавливаются, а затем идут дальше по коридору.

Слезы обжигают уголки моих глаз, и я смаргиваю их, чувствуя себя такой же глупой, как всегда.

Я пытаюсь убедить себя, что не могу сердиться на Уолта за то, что он делает то, что считает правильным. Чушь, которую он нес прошлой ночью, была в некотором смысле благородной. Благородно, но неправильно.

Теперь я лежу здесь, на этой кровати, в его квартире.

Нежелательная.

Я не уверена, куда идти дальше. Уолт оставил мне так мало вариантов. Я не буду повторять то, что сделала прошлой ночью. Абсолютно нет. Я не могу вынести мысли о том, чтобы умолять его поверить мне на слово, поверить, что я могу быть заинтересована в нем вне зависимости от того, кто он и что он собой представляет, и после всего этого все равно заставить его снова отвернуться. Оболочка Уолта толще, чем у большинства, и я беспокоюсь, что она совершенно непробиваема.

Я думаю о Камиле и всех женщинах, которые были до нее. Я должна была оттащить ее в сторону, когда у меня был шанс, и попросить ее взять на себя Уолта. Действительно ли он так замкнут, как кажется? Неужели я глупа, полагая, что могу быть той, кто — как бы банально это ни звучало — изменит его?

Конечно, в глубине моей головы бродит еще одна более глубокая мысль, грустный тихий голосок, напоминающий мне, что все, что он сказал прошлой ночью, возможно, было просто хорошим способом легко подвести меня. О да, видишь ли, Элизабет, мы не можем быть вместе из-за нашего сложного соглашения. Взбодрись. Не волнуйся.

В конце концов, не похоже, чтобы Уолт был так уж заинтересован во мне до вчерашнего вечера. На самом деле, как раз наоборот.

Если бы он действительно хотел меня, если бы он чувствовал то, что чувствую я, — я прижимаю руку к дрожащему подбородку, — ему было бы наплевать на то, насколько сложны обстоятельства.

Я, наконец, сбрасываю с себя одеяло, как только искушение выпить кофе становится слишком сильным, чтобы его игнорировать. Я опускаю взгляд и подумываю о том, чтобы снять пижаму, прежде чем выскользнуть из своей комнаты, но в данный момент я придерживаюсь принципа невмешательства в жизнь. Вчерашнее шикарное красное бальное платье — то самое, которое издевается надо мной, когда висит на дверце моего шкафа, — не преуспело в том, чтобы соблазнить его прошлой ночью, так что какой смысл красиво одеваться сегодня?

У своей двери я хватаюсь за ручку и замираю, ненавидя себя за то, какой нервной я стала, какой глупой я себя чувствую. Я прожила с ним в этой квартире несколько недель и прекрасно выжила. Сегодняшний день не должен быть другим.

С новообретенной уверенностью я рывком открываю дверь и, не пытаясь приглушить свои шаги, направляюсь на кухню.

Там я нахожу накрытую тарелку с сопроводительной запиской, в которой ничего не сказано, кроме моего имени. Мое имя, написанное почерком Уолта. Я беру ее осторожно, как будто держу старую фотографию, которую не хочу запятнать.

Затем, снимая крышку с тарелки, я вижу, что он оставил мне завтрак: яичницу-болтунью, сосиски, нарезанные фрукты.

Это доброта, к которой я не совсем готова. Я беру его записку, вытаскиваю мусорное ведро и бросаю ее внутрь. Я быстро ем и нахожу мимолетное облегчение, уничтожая его аккуратно разложенную еду своей вилкой.

Я почти закончила, когда он заходит на кухню в черных спортивных штанах с низкой посадкой и мягкой серой футболке. Его волосы восхитительно растрепаны. Его подбородок не мешало бы побрить. Я клянусь, что у него есть намек на тени под глазами, которых обычно нет, но я не смотрю на него достаточно долго, чтобы убедиться.

У меня есть мгновение, чтобы решить, какой путь выбрать в отношении того, как я отношусь к нему, и я разочаровываюсь в себе, когда иду по низкому пути, предпочитая притворяться, будто его даже не существует.