Ученик - Алексей Сережкин

— Нужно умыться, — сказал он вслух, и звук собственного голоса, казалось вернул его в реальный мир, и вновь дал его органам чувств способность воспринимать окружающее.

В этот самый момент он услышал, как за его спиной скрипнула дверь раздевалки и машинально повернулся навстречу звуку.

Он ничего еще не успел сообразить, как ощутил жесткий режущий удар в лицо.

Глава 21

Удар отбросил его к стене и он чуть не упал, споткнувшись о деревянную лавку, стоящую у стены. Сверху свисала одежда, висящая на крючках, под ногами валялась обувь, пакеты и на мгновение он потерял равновесие.

Лицо опалило жаром и он почувствовал солоноватый вкус во рту от разбитой губы.

С такой ненавистью до сих пор его никто не бил. Скорее его били для острастки, для того, чтобы запугать и подавить волю, нежели для того, чтобы действительно избить. В последний раз его ударили с такой силой еще в прошлом учебном году, причем особо повода и не было. Это был какой-то спонтанный выплеск злобы и жестокости, грубой силы, ищущей выхода.

Он отчетливо помнил ту боль, которую он испытал от первого удара в лицо, как потекла кровь из носа и как он, не в силах защититься, заплакал от собственного бессилия.

Это случилось прямо перед началом урока практически на глазах у подходящей учительницы, и он запомнил, как она равнодушно мазнула взглядом по его разбитому и зареванному лицу. Почему-то в тот момент ему казалось, что его обидчика должны были немедленно отвести к директору, в глубине души он ждал справедливости и защиты, но ничего этого не произошло. Перед его глазами по-прежнему плавало лицо, смутно размытое и излучающее злобу, переходящую в равнодушие по мере того, как он пытался найти в себе силы сделать хоть что-то, чтобы противостоять желанию бросить на пол портфель и закрыв лицо руками, разреветься в голос.

Тогда он не смог даже ответить ударом на удар, его воля была парализована, и все, что он смог сделать, это неловко мазнуть рукой по челюсти противника, скорей раззадорив, нежели показав, что он готов и способен защищаться.

Тогда он с очевидностью понял, что если справедливость и существует, то она не может прийти со стороны взрослых, живущих в своем мире, удобном и спокойном, в котором нет места для того, чтобы хотя бы обратить внимание на глупые и никчемные потасовки школьников.

В тот день он шел домой, и не чувствовал своего лица. Оно казалось чужим и незнакомым и, даже не прикасаясь к нему, он ощущал, что лицо распухло и онемело. Когда дома он посмотрел в зеркало, перед ним предстало странное зрелище сплошного синяка, чернота под глазами переходила во все оттенки фиолетового и синего цветов, его невозможно было узнать, казалось удивительным, что такие изменения вообще возможны за столь короткий промежуток времени.

Да, в тот день его избили очень сильно. Следы от ударов красовались на нем еще долго, больше двух недель, и даже потом, если приглядеться, можно было различить легкие оттенки желтого, там и сям рассыпанные по лицу. Ему было очень трудно тогда не привлекать к своему виду внимание родителей, он закрывался в своей комнате, старался без необходимости не выходить из нее и, сделав уроки, сидел, свернувшись калачиком под одеялом и перечитывал любимые книги.

Реакция учительницы тогда показала ему, что его проблемы, переживания и обиды ничего не значат ни для кого, кроме него, и даже если это было и не так, перспектива подробных объяснений с родителями пугала его, а то, что они могут направиться в школу для выяснений обстоятельств происшедшего, казалось ему совершенно непереносимым.

Но все равно. Такой ненависти он тогда не ощущал.

Эти воспоминания всколыхнулись в его мозгу всего на мгновение. Удар был пожалуй еще более сильным, чем тогда, и левая щека мгновенно онемела. Чтобы не упасть, он оперся обеими руками на шершавую стену раздевалки и оттолкнулся от нее. В голове гудело, он ощущал, что дезориентирован, Олег, стоящий перед ним, казался вырезанным из плотного картона силуэтом.

Он не успел собраться. Неожиданность нападения, помноженная на его состояние, на неоформившиеся мысли и ощущения, которые он испытал на уроке физкультуры, все то, что он еще не успел осознать и воспринять, ту эйфорию, в которой он пребывал, все это сделало его абсолютно неготовым к тому, что сейчас происходило.

Он пропустил второй удар и все-таки упал, сильно приложившись правой щекой к грубо оструганной поверхности скамьи. Сверху упал чей-то форменный пиджак, за который он наверное попытался машинально ухватиться.

Перед глазами заплясали звездочки, но всего лишь на мгновение. Встряхнув головой, чтобы прекратить кружение раздевалки вокруг себя, он оттолкнулся обоими кулаками от пола и встал. Ощущения шероховатого пола на костяшках кулаков почему-то привело его в чувство.

Он встал и сделал шаг назад, забившись фактически в угол, для того, чтобы выкроить еще хотя бы секунду и успеть прийти в себя. Перед ним стоял Олег и с ненавистью смотрел на него. Злоба и презрительное выражение на лице Олега не были сконцентрированы в его глазах или выражении лица, Олег весь был в этот момент олицетворением злобы и ненависти. Олег что-то шипел сквозь зубы, но он не вслушивался.

Он взглянул на свою майку и увидел красные пятна крови, очевидно капнувшие с разбитого лица, он не смог бы сейчас сказать, что именно у него разбито — губа или нос, лицо кололо маленькими иголочками так, как будто по нему прошлись наждачной бумагой.

Олег резко ударил его в третий раз. Почему-то он не сделал попытки защититься и только завороженно наблюдал за тем, как кулак, будто в замедленной съемке, движется к его лицу. От удара голову качнуло, и он ударился затылком о стену позади себя.

В этот момент он забыл обо всем. В голове царил сумбур, внешний мир сузился до размеров столь ненавистного ему лица, парализовавшего его волю. Будто стирательная резинка вытерла все то, чем он жил последние месяцы и он ощутил непреодолимое желание заплакать, оно было настолько сильным, что в носу закололо иголочками.

Он действительно хлипнул носом и ударил в ответ.

Он и правда забыл обо всем, но принцип, который вошел в его жизнь еще тогда, когда он в первый раз попытался дать сдачи, слабо и неумело, глотая слезы и сжимаясь внутри от страха, возобладал.

Его удар коснулся челюсти Олега, но тот даже не обратил на него внимания. Олег даже будто зарядился дополнительной энергией от этого слабого касания, как если бы это подпитало его ненависть.

Олег ощерился в улыбке и эта улыбка не сулила ему ничего хорошего.

— Ах, мы еще и отбиваемся? — спросил Олег, с ленцой растягивая буквы. — Мальчик у нас решил огрызнуться? И это мы называем ударом? Это не удар. А вот это удар, — сказал Олег, размахиваясь.