Переступить себя - Юрий Смирнов

Как с бандой познакомился? А чего мне с нею знакомиться, с детства многих знал. Отец и мать, бывало, уйдут в море, на шаланде они работали, мы втроем остаемся: сестра Танька, я да брат старший Володька. Сестре лет четырнадцать было, все уж при ней, с парнями вовсю гуртовалась, только мы ее ночами и видели. Брат у меня малахольный, хоть он теперь и лейтенант, все с книжкой, бывало, сидит. А я голубей гоняю с Ванькой Поваром и Пашкой Джибой. А между делом бегали по квартирным кражам, по-нашему, по-воровски, это значит по скачкам. Я, например, взял самостоятельно один скачишко в Кузнецах. Взял платья, три простых белых отреза, в рукавице был рис с комком сахара, все отдал бабке Дашке. Второй скачишко брал с Пашкой Джибой, все загнали одной тетке. Понравилось мне. А тут война началась, я уж в железнодорожном техникуме учился. Отцу и мне повестки пришли в один день, а брат добровольцем напросился. Пошли в военкомат. Отец меня цепко за руку держит, он догадывался о моих проделках, в детстве сек сильно. А у меня одна мыслишка: как бы это удрать? Батя, говорю, я же понимаю момент ответственности, чего же ты меня за руку ведешь на защиту Родины? Стыдно ж мне от людей. Он зыркнул на меня, смутился вроде, ослабил хватку. Я и был таков. А он мне в спину кричит: «Пашка! Вернись, не позорь мои седины!»

Гражданин начальник! Я понимаю, такими показаниями я под вышку себя подвожу. Хоть бы он крикнул грозно, как бывало, когда сек меня, а то жалобно крикнул, вроде в сердце я ему нож воткнул. И вот запало… Документы я выкинул, дезертиром стал, ночевал в щелях, в подвалах, а все слышу: «Вернись, милый!» Милый — это батя тоже крикнул, никогда не слышал от него такого слова, прямо как пулей ударил. А этот, сволочь, мне про братство… Какое братство — в крови омылись. Ванька Повар, дружок мой, ни за что пристрелил девку, скотина. А мужика домоуправляющего, который пришел к тетке Вите с проверкой? Его-то за что? Молодой парень, воевал, идет — палочкой постукивает, хромает. Навалились… Я потом взял удостоверение, сую Волку, вот, говорю, харя рябая, это же парень с домоуправления, оружия при нем нет, что ж ты наделал, фашист? Каждой мышки боишься. Так он чуть мне толковище не устроил. Когда возьмешь, начальник, Волка, мне скажешь, я кое-что про его прошлые делишки знаю. Тоже справочки наводил на всякий случай про товарища и брата… Сейчас сказать? Не-ет… Не пройдет номер. Как будет он тут, так я сразу спокойный стану, вот тогда и начнутся меж нами откровенные разговоры.

Слушай, начальник, все, отрезало. Давай меня к врачу, у меня огонь во всем теле. Руку-то мне прострелил? Давай меня, слушай, к врачу, а то подохну. Давай к врачу, давай. Ну чего сидишь, тебе говорю! Подыхаю. Все расскажу, все, у меня ничего не завязнет. Стопорнули хату, вставили фомич в серьгу… Свободу взяли, равенство… Ах, сволочь!.. Дай, начальник, жить… Жить хочу. Чего сидишь, чего зенки пялишь? Дай жить, начальник, дай… Жить хочу… Жить… Жить… Жить…

Участковый уполномоченный Роман Мациборко идет улицей. Видит — навстречу ему топает знакомый парнишка с кошелкой в руке.

— Здравствуй, Петька, — говорит Мациборко. — Куда это ты на ночь глядя зашустрил?

— Домой спешу, — отвечает Петька, всем своим видом показывая: некогда, мол, мне.

— Стой, Петька, не торопись… Как это — домой? Дом твой — вон где, — Мациборко кивнул на пятый по счету от них домишко, глядевший на улицу узкими окнами.

— Утром продали, — Петька был краток. — Свезлись. А я забыл свои причиндалы, вернулся. Отпусти меня, дядя, итить далеко.

— Жалость какая, — сокрушенно сказал Мациборко, — такой хороший парнишка съехал с моего участка.

Лесть попала в цель. Впалые Петькины щечки заалели… Мациборко, надо сказать, с ребятишками своего участка дружил. И по душевной склонности и для пользы службы. От глаз вездесущих Петек ничто не могло скрыться.

— Ну, прощай, Петька, — сказал участковый уполномоченный. — Расти большой. Пойду знакомиться с новыми жильцами.

— А нет еще там жильцов, — сказал Петька, подхватывая кошелку, из которой высовывался конец бредешка в мелкую ячею. — Одна тетя Зина. Полы подметает.

— А кто дом покупал? Она?

— Она.

— А ты говоришь — нет жильцов. Прощай, Петька. — Роман подал ему руку, с нежностью чувствуя, как пальцы цепко сжала жесткая ручонка парнишки. — Дуй, Петька, домой, а то и в самом деле поздно.

С покупательницей Роман знакомиться не пошел. Он постучался в дверь совсем другого дома. Хозяйка, открыв, испуганно схватилась за сердце:

— Ой, Рома, неужто мои что натворили?

— Что вы, что вы, Галина Петровна… У вас отличные ребята. Целый день я на ногах, устал. Разрешите, посижу немного, вот там, у окна. Вопросов мне, Галина Петровна, не задавайте, чаем не угощайте, о том, что был у вас, — никто не должен знать. Сапог снимать не буду, наслежу — вы уж простите. Давайте ноги вытру хорошенько.

Роман вытер ноги и прошел в чистенькую переднюю. Из окна был виден наискосок проданный дом. Уже темнело, когда из него вышла на улицу женщина, оглянулась по сторонам и быстро пошла улицей. Роман дернулся, чтобы встать, но тут же осадил себя: он был в форме, далеко бы эту женщину все равно не довел незамеченным. Подождал немного, попрощался с хозяйкой.

Дом, к его удивлению, заперт не был. Мациборко вошел, оглядел две небольшие комнаты, кухню. Здесь, на подоконнике, заметил клочок бумажки. Это был рецепт на имя Зинаиды Кочергиной. Роман осторожно положил его на место. Из ориентировки он знал, что Зинаида Кочергина разыскивается как пособница и укрывательница главаря банды Николы Волка и что уже трое суток она не появляется в своей квартире.

Через час Роман уже был у начальника своего отделения Топлова. Тот выслушал его и сказал:

— В двенадцать ночи оцепим дом. Пойдешь с нами, Мациборко.

— Слушаюсь.

— А до двенадцати соваться туда не станем. Спугнем еще. Сдается мне, Волк со своим пащенком нынче будут наши. Молодец, Мациборко. Хвалю. Так и дальше продолжай — добрый из тебя оперативник получится.

В служебной характеристике на Топлова было записано, что он глушит инициативу подчиненных. Александр Михайлович знал об этой строке… И то, что он сейчас искренне похвалил своего подчиненного именно за проявленную инициативу, принесло ему мстительное удовлетворение. «Вы там пишете, а мы, как видите, не такие».

— Рад стараться, товарищ старший лейтенант, — отозвался Мациборко. — Разрешите высказать свое мнение?

— Выкладывай, — разрешил Топлов.

— Хорошо бы эту ночку понаблюдать за домом. Один справлюсь, местечко для этой цели есть.

— А зачем? — в голосе Топлова послышался орлиный клекоток. — Зачем, сержант?