Переступить себя - Юрий Смирнов

Задержанный нами бандит оказался Иваном Спириным, по кличке Повар. Он получил касательное ранение спины. Скрылся от преследования, по его словам, Генка Блоха.

Девушка Катя, действительно, оказалась соседкой Сурковой, Екатериной Крашенинниковой, 20-ти лет. Выстрелом, произведенным Иваном Спириным, она была убита. Это бессмысленное убийство Спирин объясняет тем, что будто бы принял ее за сотрудницу розыска.

К одиннадцати часам утра все обыски были закончены, описи похищенных продуктов и вещей составлены, протоколы написаны и подписаны, арестованные размещены в камерах. Члены штаба собрались в кабинете Заварзина.

Пурга утихла, за окном снова сияло щедрое февральское солнце и била капель. Слушая доклад Миловидова — а он докладывал последним, — каждый с болью чувствовал жестокую текучесть и неповторимость времени. Мгновение прожито — и не дано вернуть его, не дано передать то, что уже сделано тобой. А казалось бы, так просто: приказать людям занять свои места в оцеплении, не терять бдительности — и Киреев остался бы жив, и бандиты были бы захвачены… Извечен спор человека со временем, эта мысленная и запоздалая перекройка его, но усталые, замотанные люди, собравшиеся сейчас в, кабинете, не шли по такому пути даже в мыслях. Профессия дала им понимание, что любое исследуемое событие абсолютно уникально, оно не может быть повторено, оно реально невоспроизводимо. И следственный эксперимент, который будет поставлен, станет подобием, но не сутью мгновения, ушедшего, в прошлое. А сейчас истекают шестьдесят секунд молчания в память о Микитасе и Кирееве. Вот и они истекли…

Когда все сели, Заварзин сказал:

— Похороны послезавтра. Девушку тоже похороним мы. Положим рядом с нашими товарищами.

Помолчал и добавил печально:

— У меня из головы не выходит этот дикий выстрел Спирина. Какие злобные, трусливые твари! Тем опаснее они сейчас, когда заметались. Новых ограблений вряд ли можно ждать: как единый организм банда нынешней ночью уничтожена. Но бандиты остались и будут стрелять на каждый шорох. Начальникам служб и отделов, — Заварзин чуть повысил голос, — строжайшим образом предупредить личный состав об особой бдительности. Участковое должны ежедневно доносить о фактах купли и продажи домов на своих участках. Все бандитские квартиры известны нам, а теми, которые еще не известны, они не станут пользоваться из осторожности. Значит, будут искать новые, а возможно, уже искали. Это надо установить в кратчайшие сроки. Ефим Алексеевич! Твои соображения на этот счет.

Поднялся Корсунов.

— У меня, Сергей Михайлович, — сказал он, — в подчинении остался только один следователь. А взяли этой ночью трех бандитов, не считая мертвого, да около десятка их пособниц и укрывательниц. Вот и судите, каков я теперь помощник розыску. Дай бог нам вдвоем успеть составить процессуальные документы на всех взятых, а то и так может получиться: бандитов выловим, а судить не за что будет, все следы растеряем. Одних очных ставок, я сейчас прикинул, понадобится провести до двадцати. Это что? Десятая часть работы… Суд красивым нашим глазам не поверит, ему документ подавай.

— Ясно. Подчиняю тебе, Ефим Алексеевич, трех следователей своего отдела.

— Тогда другой разговор, — повеселел Корсунов. — Сейчас соберемся, составим единый план и навалимся гужом. Тогда через сутки сможем, это так, дать службе розыска ниточку к Николе Волку и к этому, как его… адъютант его, пащенок… эх, память старая!

— Женька Шепилов, — подсказал кто-то.

— Вот-вот… Никак его не запомню, а почему? Клички нет… Работа, мать ее! Всю память исковеркала… А что касается Генки Блохи, который ушел от засады, — возьмем его быстро. Мы тут подумали с Тренковым и пришли к выводу: через двое суток Генка Блоха будет у нас.

— А когда вы успели? — голос Заварзина потеплел. — Тренков, доложите!

— Наш план, товарищ начальник, основывается на том, что родная сестра Блохина, Татьяна Линяева, работает нянечкой в госпитале и, по непроверенным пока данным, уже нашла раненому брату крышу. Понаблюдаем за ней, двух суток, думаю, нам хватит. Соответствующие распоряжения я отдал.

— Дельно, — сказал Заварзин. — Садитесь, лейтенант. Ваша опергруппа действовала наиболее квалифицированно, объявляю вам благодарность. От моего имени поблагодарите за службу и сержанта Виктора Саморукова. Кто-то недавно тут говорил, что боевой опыт — плохой помощник в милицейской работе, а?

— Я говорил, — поднялся Авакумов. — Беру свои слова назад, товарищ капитан. Рад за вас, Тренков, и поздравляю.

Заварзин встал.

— Все свободны, товарищи. Рекомендую поспать несколько часов, а то, смотрю, кое-кого краше в гроб кладут. Полуторка у подъезда, развезет желающих по домам.

Глава пятая

— Гражданин начальник Тренков! Сидишь ты передо мной довольный — спалил, мол, Генку Блоху. Это я сижу перед тобой? Чего уж там… И на «вы» разговаривать не буду, терпи. Сидишь, говорю, ты передо мной довольный, а мог бы и не сидеть, мог бы, говорю, заземлить я тебя запросто, пугач был при мне. Сестра помешала, Танька… Вот шалава! Хату мне нашла приличную, а голову себе приличную найдешь ли? Тут уж так, какую дали, а батяня с маманей, вижу теперь, не шибко старались… Из окна сверху гляжу — прет ко мне Танька, а вы, гады, за ней втихаря, ну хоть бы оглянулась, хоть бы своей головешкой пустой подумала — не к матери же на блины спешит. Ладно… Запиши, гражданин начальник, в своей бумаге: Генка Блоха сдался без сопротивления. А вот кто-то из вас прострелил мне руку, когда мы с Ванькой Поваром шли на хату к Сурковой, знать бы кто. Этот? Тоже ручкой не шевелишь? Запомню тебя, начальник, на моем пути в будущие годы ты лучше не встревай. Я не наглый, моя беседа со всеми такая простецкая. Никола Волк, не тебе чета, однажды тоже на меня наехал, не понравилась ему, видишь, моя речь, он же у нас человек культурный, с понятием, товарищество, братство, то да се… Я ему пугач показал, он и отволокся скромненько. Ну как, одни мы были… Знать надо, когда пугачом махать, а то что ж… Разговора меж вами и мной теперь не было бы, лежал бы я где-нибудь в щели, тепла дожидался, чтоб сгнить. Но, думаю, Волк мне этого дела не простит, момент выжидал, да вы помешали. Бывало, про товарищество и братство толкует, Клавка Панкратова рот и разинет, а этот его блюдолиз, Женька Шепилов, словно опоенный слушает, молокосос сопливый. Нет, думаю, рвать когти отсюда надо: что за богадельня? Не пей, не кури, карту не кинь… Меня гроши горячат, я развернуться желаю, а он меня своим унылым братством с ложечки кормит. И что теперь? Мы, товарищи и братья, почти все тут, а он на свободе ходит. Я сразу смикитил, для чего ему братство нужно — чтобы мы тут молчали, как суслики. Н-ну, гад! Ищи Зинку Кочергину, начальник, она медсестра в каком-то госпитале. Найдешь — твой будет Волк. Нет, не видел ее ни разу, и никто из наших не видел. Стороной слышал, что она его маруха. От кого слышал? Этого я тебе не скажу. Посторонний от ваших делишек человек, тянуть его за собой не стану. Клавку Панкратову попытай: она шибко хотела про все это знать. Может, что и узнала.