Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

Он начал опрашивать хозяев аттракционов, сам не веря в удачу. При имени Жюд Итэро и дате — июль 1982 года — на лицах людей ничего не отражалось. Одни просто бурчали: «Нет», другие насмешливо бросали: «Четырнадцать лет назад? Ишь чего захотел!» Карима охватило глубокое отчаяние. Действительно, кто может помнить такое? И сколько раз Жюд приходил сюда — если вообще приходил? Три, четыре, ну, от силы пять!

Молодой араб из чистого упрямства решил все же обойти парк до конца, убеждая себя, что малыш мог увлечься каким-нибудь одним аттракционом или подружиться с кем-нибудь из здешнего люда.

Однако экспедиция окончилась неудачей. Сыщик уже собрался сесть в машину, как вдруг заметил на самом краю пустыря маленький цирк-шапито. В сотый раз сказав себе, что в интересах следствия нельзя упускать никаких мелочей, он устало побрел к брезентовому шатру. Это был, конечно, не настоящий цирк, а временное сооружение, где показывали, верно, пару-тройку простеньких номеров. Над входом висело полотнище, на котором затейливыми буквами было выведено: «Братья Бразеро». Ишь ты, целое семейство! Карим приподнял портьеру, заменявшую дверь, вошел и замер на месте.

Внутри его ждало неожиданное ослепительное зрелище. Длинные языки пламени. Глухой треск огня. Запах бензина и гари. На короткий миг лейтенанту почудилось, будто перед ним какая-то фантастическая машина, сплетенная из огня и мускулов, факелов и людских торсов, блестящих от пота и бензина. Потом он осознал, что видит нечто вроде танца извергателей огня. Обнаженные до пояса мужчины, встав в круг, поочередно или вместе выдыхали огонь, воспламенявший их факелы. Они менялись местами, вскакивали друг другу на спины, извергали все новые и новые языки пламени, и это напоминало какое-то зловещее колдовское действо. Полицейский невольно вспомнил о демонах, якобы преследовавших мать Жюда: похоже, что все обстоятельства этого долгого кошмара создавали атмосферу гнетущего потустороннего ужаса. «Каждое преступление — атомное ядро», — так говорил тот ненормальный сыщик с короткой стрижкой.

Карим присел на деревянную трибуну и загляделся на «учеников чародея». Внутренний голос подсказывал ему, что нужно остаться и расспросить этих людей. Наконец один из Бразеро обратил на него внимание. Прервав работу, но не выпуская из рук тлеющего факела, он направился к незваному гостю. Ему не было, вероятно, и тридцати лет, но из-за глубоких морщин, избороздивших его лицо, он казался вдвое старше. Темные волосы, темная кожа, темные глаза — казалось, весь он опален огнем, с которым постоянно имел дело. Он смотрел настороженно и двигался со звериной грацией человека, в любую минуту готового отразить нападение.

— Ты из наших? — спросил он.

— Из каких «ваших»?

— Ну, из цирковых. Ищешь работенку?

— Нет, я полицейский.

— Сыщик?

Циркач подошел ближе и поставил ногу на ступеньку прямо под Каримом.

— Ну, парень, видок у тебя, прямо скажем, не сыщицкий.

Молодой араб ощутил жар, идущий от разгоряченного тела мужчины. Он ответил:

— Смотря как понимать нашу работенку.

— И чего тебе тут надо? Ты ведь не из местной конторы.

Карим промолчал. Он окинул взглядом залатанный купол, акробатов на арене, и вдруг ему пришло в голову, что в 1982 году этому типу было лет пятнадцать. Мог ли он встречаться с Жюдом? Наверняка нет. Но что-то побудило его спросить:

— Ты бывал здесь четырнадцать лет назад?

— А почему бы и нет? Этот цирк принадлежал еще моим старикам.

И тогда Карим выпалил единым духом:

— Я разыскиваю следы мальчика, который приходил сюда в те времена. Точнее, в июле восемьдесят второго года, несколько воскресений подряд. Ищу людей, которые помнят его.

Извергатель огня впился взглядом в Карима.

— Да ты шутишь, парень!

— Похож я на шутника?

— Как звали твоего мальца?

— Жюд. Жюд Итэро.

— И ты воображаешь, что кто-нибудь вспомнит мальчишку, который, может быть, заходил в наш цирк полтора десятка лет назад?!

Карим встал.

— Ты прав. Извини.

Но циркач внезапно схватил его за отвороты куртки.

— Ладно, слушай. Жюд приходил сюда. Несколько раз. Когда мы репетировали. Стоял столбом и глядел, как зачарованный… Прямо как под гипнозом — замрет на месте и смотрит, смотрит…

— Что?!

Человек поднялся на одну ступеньку и сел рядом с Каримом. Он снова заговорил, и на сыщика пахнуло запахом бензина, шедшего у него изо рта:

— Жара в то лето стояла убийственная, рельсы и те, наверное, плавились, ей-богу! Жюд заявлялся к нам четыре воскресенья подряд. Мы с ним были почти ровесники. Играли вместе. Я учил его выдыхать огонь. Ну, в общем, знаешь, как оно бывает в этом возрасте: ребятня сходится быстро — не успеешь оглянуться.

Карим сверлил Бразеро взглядом.

— И ты так хорошо все помнишь спустя четырнадцать лет?

— Но ты ведь на это и рассчитывал, верно?

Сыщик повысил голос.

— Я тебя спрашиваю, почему ты так хорошо запомнил все это.

Циркач спрыгнул вниз, сдвинул каблуки и, поднеся факел ко рту, дунул. Над факелом взвился столб огненных искр.

— А помню я, парень, оттого, что было в этом мальце кое-что особенное.

Карим вздрогнул.

— Где? На лице?

— Нет, не на лице.

— Тогда что же?

Циркач выдохнул несколько языков пламени и рассмеялся:

— А вот что, парень: Жюд-то был девчонкой.

33

Медленно, шаг за шагом, Карим начинал открывать истину. По словам извергателя огня, ребенок, четырежды приходивший в цирк Бразеро, был девочкой, тщательно преображенной в мальчика. Короткая стрижка, мальчишеская одежда, мальчишеские ухватки. Рассказ циркача не оставлял и тени сомнения: «Она ни разу не призналась мне в этом… Это была ее тайна, понял? Просто я сам заметил, что дело неладно. Во-первых, очень уж она была хорошенькая, прямо куколка, ей-богу! Да и голосок у нее был тоненький, девчачий. А главное — фигурка… Ей было лет десять — двенадцать, но кое-что уже начинало проклевываться. Засек я еще и другое. Она носила в глазах такие штучки, которые меняют цвет зрачков. Они у нее были сплошь черные, как чернила, таких в природе не бывает. Уж на что я был несмышленыш, а и то заметил. Она все жаловалась на резь в глазах, говорила, что боль пронизывает голову насквозь…»

Карим пытался сложить части этой головоломки. Мать ребенка смертельно боялась демонов, охотившихся за ним. По этой причине она и покинула прежнее место жительства и переселилась в Сарзак. Там она взяла себе новую фамилию — Карим клял себя за то, что не догадался проверить это раньше, — сменила имя ребенка и, более того, его пол, стараясь как можно надежнее укрыть от опасности. Таким образом, его совершенно невозможно было найти и опознать. Однако два года спустя демоны появились и в этом городке, в Сарзаке. Они по-прежнему искали ребенка и могли вот-вот обнаружить его. Обнаружить ЕЕ.

И мать впала в безумную панику. Она уничтожила все документы, журналы, записи, где упоминалось имя ее дочери — пусть даже вымышленное. И главное — фотографии, ибо одно было совершенно ясно: преследователи могли не знать нового имени ребенка, но они знали его в лицо. Именно лицо они и разыскивали: оно служило доказательством, уликой. По этой-то причине они и должны были начать со школьных снимков в поисках своей жертвы. Но кто же были эти демоны? И откуда они явились?

Карим спросил Бразеро:

— Эта девочка никогда не говорила с тобой о демонах?

Молодой человек продолжал свои манипуляции с факелом.

— О демонах? Нет. Демоны… — Он с усмешкой оглянулся на своих товарищей, — …это, скорее, мы сами. А Жюд вообще была не болтлива. Мы больше играли. Я только и успел, что научить ее плеваться огнем.

— Это ее интересовало?

— Говорю тебе: она глаз не спускала с огня. И попросила научить ее… чтобы защищаться. И защитить мать. Так она мне сказала. Странная она была, эта малышка.

— О матери она что-нибудь рассказывала?

— Нет, мать я никогда и не видел… Жюд сидела здесь часок-другой, потом смотришь — а ее уже и след простыл… Прямо как Золушка. Каждый раз она исчезала таким манером, а потом и вовсе перестала приходить.

— Больше ничего не вспомнишь? Еще какие-нибудь мелочи, странности, которые могли бы мне помочь?

— Нет.

— Например, ее имя… Она никогда не говорила, как ее зовут на самом деле?

— Нет. Но вот что интересно: она крепко держалась одного…

— Чего?

— Я было стал называть ее Джуд, на английский манер, как в одной песенке у битлов. Но она жутко злилась и все требовала, чтобы я произносил «Жюд», как французы. Так и вижу, как она складывает губки бантиком и твердит мне: «Жюд! Жюд!»

И циркач задумчиво улыбнулся своим воспоминаниям; глаза его отрешенно смотрели куда-то вдаль. Карим заподозрил, что «огнедышащий дракон» был по уши влюблен в девочку. Бразеро, в свою очередь, задал вопрос: