Пятая зима - Китти Джонсон

– Ты меня балуешь.

Он пожал плечами.

– Ты этого достойна. Ну, давай же, открывай скорее.

Заинтригованная, я вскрыла упаковку. Внутри оказалось платье – очень изящное черное коктейльное платье из тонкого эластичного джерси, и к нему – небольшой тюбик ярко-красной губной помады.

– Какая прелесть! – воскликнула я, совершенно растерявшись.

– Я подумал, что ты можешь надеть это платье уже завтра.

– Завтра? – Я нахмурилась.

– Ну да. Ведь завтра ты не будешь выгуливать собак? Вечером мы пойдем в ресторан, а Грейс… Она всегда одевается очень эффектно, и я подумал, что ты должна выглядеть не хуже. Примерь-ка его поскорее.

– Что, прямо сейчас?

– Почему нет?

Я все еще была в джинсах и джемпере, которые носила весь день, и если бы Оливия и Эмили не вылили всю горячую воду, сейчас я бы уже приняла хорошую ванну и надела пижаму и халат. После многочасовой поездки в Терсфорд я устала, меня клонило в сон, и у меня не было никакого настроения примерять коктейльные платья. Но я, разумеется, поднялась в спальню и начала переодеваться. Отказать Джейми было бы с моей стороны просто невежливо. Надевать узкое облегающее платье нужно было через голову, и мне пришлось как следует поизвиваться, прежде чем я с ним справилась, но когда я натянула его на бедра, то поняла – оно сидит на мне идеально.

Встав перед зеркалом, я критически оглядела себя со всех сторон. После переезда в Или я потеряла несколько фунтов – то ли благодаря вегетарианской диете, то ли в результате регулярных прогулок с собаками. Как бы там ни было, ни на талии, ни в других местах ничего не выпирало, и я подумала, что Джейми будет доволен. Вот только… неужели ему действительно хочется, чтобы завтра я носила платье с самого утра?

Джейми тоже поднялся в спальню и встал у зеркала рядом со мной.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказал он. – Точь-в-точь как женщина, которую я встретил на свадебном приеме на прошлое Рождество.

Я поймала в зеркале его взгляд и нахмурилась.

– Так ты хочешь, чтобы я была похожа на нее? Значит, сегодняшняя я чем-то тебе не нравится?

– Вовсе нет! – Он развернул меня к себе и поцеловал в губы. – Просто ты выглядишь особенно красивой, когда хоть немного постараешься. Для этого тебе надо совсем немного, например – новое платье. А теперь давай-ка я помогу тебе его снять.

– Но ведь я только что его надела?

– Ну и что? – сказал Джейми и поцеловал меня еще горячее.

Глава 12

Как и хотел Джейми, на следующий день я натянула на себя новое платье, накрасила губы красной помадой и даже сделала маникюр в тон. Девочкам это так понравилось, что они попросили меня накрасить ногти им тоже.

– Как называется этот цвет, Бет? – спросила Эмили.

Я поднесла к глазам флакончик с лаком, чтобы взглянуть на этикетку.

– «Вишневый поцелуй».

– Ненавижу вишню, – сказала Эмили. – Лучше бы назвать этот цвет «Клубничный поцелуй».

– И я тоже, – поддакнула Оливия. – Вишни противные.

– Но вишневый цвет вам, надеюсь, нравится? – сказала я. – Собственно говоря, никакого другого лака у меня все равно нет.

– Цвет нравится, – кивнула Эмили, протягивая руку.

– Я первая! Я первая! – завопила Оливия и попыталась оттолкнуть сестру.

– Сделаем так, – предложила я. – Сначала я покрашу Эмили ногти на одной руке, потом тебе – тоже на одной. Как вам такой вариант?

– Но ведь нам нужно накрасить обе руки! – возмутилась Оливия.

Я изобразила удивление.

– Разве? Ты уверена?

– Конечно уверена, глупая.

– Ну так уж и быть, накрашу вам ногти на обеих руках.

Пока я красила ногти на левой руке Оливии, девочка озорно улыбнулась и заявила:

– Какашечный коричневый – вот хороший цвет для лака. – И она захихикала, одновременно наблюдая за выражением моего лица. Я даже слегка растерялась, не зная, должна ли я ее одернуть, тем более что мне самой было смешно.

– «Собачий экскрементальный терносливовый» гораздо лучше, – возразила Эмили, удивив меня знанием слова «экскременты» и названия ягоды[12].

– Ладно, – сказала я. – В следующий раз, когда пойду в магазин за лаком для ногтей, я обязательно спрошу, есть ли такие цвета в продаже.

Но Оливия, что называется, разошлась.

– Белые собачьи писи! – выкрикнула она. – Спроси и такой лак, хорошо?

– Собачьи писи вовсе не белые, они желтые, – поправила Эмили.

– Ну, хватит, – сказала я, добавив строгие нотки. – Я поняла. Кстати, если вы так любите собак, вы могли бы помочь мне на собачьей выставке, которую моя фирма устраивает будущей весной.

Глаза у обеих восторженно заблестели.

– Правда, Бет? Можно? Честное-пречестное слово? А что мы будем делать?

– Честное-пречестное, – улыбнулась я. – Что касается того, что вы будете делать… Я думаю, вы могли бы войти в жюри конкурса «Самый вилятельный хвост». Только чур без грубостей и всяких словечек.

– Мы обещаем. Правда, Эмили?

– Вот и отлично. Рада это слышать. А теперь давайте-ка побыстрее закончим красить вам ногти на обеих руках, ведь лак должен высохнуть.

Я снова занялась ногтями Оливии, чувствуя, как мое настроение неуклонно улучшается. Только что я и девочки вместе посмеялись и пошутили, проведя несколько очень приятных минут. Похоже, Джейми был прав и исчезновение барьера между мной и его дочерьми было только вопросом времени. А может, мне с самого начала следовало быть чуть менее «взрослой», больше шутить и смеяться и не бояться говорить глупости.

Но прежде чем я успела запланировать следующий косметический сеанс, совмещенный с дубовыми шуточками в стиле комедии положений, девочки уже умчались, чтобы играть в «Пирата в бочке»[13]. Лак, разумеется, не успел высохнуть и размазался, и Джейми пришлось срочно мчаться в универмаг за специальным средством для снятия лака, поскольку у меня его не оказалось.

– Гарриет здорово разозлится, если увидит их в таком состоянии, – пробормотал он, прежде чем выскочить за дверь.

Пока его не было, игра в «Пирата» переросла в ссору. Эмили заявила, что ей скучно. Оливия то и дело бегала к окну и спрашивала, когда приедет тетя Грейс. Мне это довольно быстро надоело, и я – как была, в своем гламурном платье, – вышла во двор, чтобы принести для нашей дровяной печки несколько поленьев. Сыпался мелкий дождь, а небо было похоже на мокрую серую фланель, низко нависшую над голыми верхушками серебристых тополей, росших сразу за оградой. «Гадкий серый» – так могла бы назвать этот цвет Оливия. «Мертвенный и печальный», – сказала бы я.

Замешкавшись у дровяного сарая, я поймала себя на том, что не слышу никаких звуков. Не пели птицы, не перекликивались