Эскапада - Анри де Ренье

– Я жажду; напои меня.

Она смотрела на него. С заплетающимся языком, с помутившимся взором, он был пьян, как бывал, вероятно, пьян когда-то на ужинах у Бергатти, сидя между г-ном де Шаландр и г-ном де Шомюзи, в час, когда женщины обнажают свою грудь, а мужчины выставляют напоказ свой цинизм и свою похоть, пьян тяжелым опьянением, опьянением, покрывавшим его лицо багровыми пятнами. Он икнул; слюна потекла у него изо рта. Что оставалось в нем от волнующего ночного гостя, изысканного дворянина, посетившего Эспиньоли, что оставалось от бесстрашного атамана, руководившего нападением на карету, и, жестом и осанкой, внушавшего в харчевне почтение своей полупьяной шайке? Перед нею был только пьяница, грузно сидящий в кресле и глухо повторявший:

– Напои меня, напои меня,

Она поднесла стакан к его губам. Он жадно стал пить, затем поперхнулся и оттолкнул рукою полупустой стакан, ударив Анну-Клавдию по щеке. Получив удар, она шатнулась назад, а он вопил:

– Ступай вон, ты неспособна даже напоить меня. Ты пригодна только для… Я буду отдавать тебя всякому, кто захочет твоего тела… Я тебя…

Язык его заплетался, он сделал усилие, чтобы встать, но, потеряв равновесие, тяжело грохнулся на пол.

Анна-Клавдия смотрела на него. Вытянувшись на спине, он спал. Понемногу лицо его успокаивалось, и какое-то подобие красоты вновь проступало на нем. Напряженные черты его разглаживались. Анна-Клавдия стояла в такой позе долго. Вдруг она вздрогнула. В дверь стучали, затем она приоткрылась, и в отверстие просунулась голова старухи. Анна-Клавдия услышала слова:

– Драгуны!

Старуха исчезла. Анна-Клавдия одно мгновение была в нерешительности и направилась к окну. Она раздвинула занавески и стала прислушиваться. Со двора доносились стук копыт, храп лошадей, отрывистая команда. В лунном свете она увидела блеск касок и сверкание сабель и ружейных дул. От-Мот был окружен. Тогда она возвратилась к телу своего любовника, трупом растянувшегося на паркете. На руках его она представляла себе кандалы, на ногах цепи, на шее железное кольцо. Члены эти будут истерзаны пыточными клещами, а затем лошади разорвут их. Нет, человек, которого она любила и ради которого потеряла честь, не погибнет на колесе! Она спасет его от страданий и от позора. Тут она наклонилась, запечатлела поцелуй на его лбу и поразила кинжалом в сердце. Нанеся удар, она закрыла глаза, отшатнулась и прислонилась к деревянной обшивке стен. При этом она едва не упала назад. Под тяжестью ее тела открылась потайная дверь, выходившая на темную лестницу.

Мгновение она оставалась в нерешительности, затем, захлопнув за собою дверь, начала спускаться по ступенькам. Она шла ощупью. Ей казалось, что спуск ее длится бесконечное время, и что она погружается в вечный мрак. Наконец, она почувствовала под ногами гладкую почву и пошла по мощенному плитами коридору. В конце коридора была дверь. Клинком кинжала она вышибла замок. Перед нею тянулась лужайка с несколькими деревьями. К одному из них были привязаны три лошади. Драгуны оставили их здесь, чтобы пешком проникнуть в замок. Анна-Клавдия отвязала одну из этих лошадей, вскочила на нее, пустила галопом и скрылась из виду, в то время как драгуны, с пистолетами в руках, наполняли комнату, где лежало окровавленное тело Жана-Франсуа Дюкордаля, известного под именами кавалера де Бреж и атамана Столикого. И г-н де Шазо, наклонившись над ним, констатировал, что он мертв.

V

Была глухая ночь, и г-н Аркнэн осматривал на конюшне искалеченных лошадей. Мысли г-на Аркнэ-на были мрачные. В Эспионьолях, в самом деле, творились престранные вещи. Не далее как сегодня утром было обнаружено исчезновение сьера Куафара. Куафар дал тягу, оставив свою комнату пустой, но ушел не с пустыми руками, а унося с собой сбережения м-ль Гоготы Бишлон да в придачу к ним сбережения самого г-на Аркнэна. Понятно, это двойное воровство не оставляло г-на Аркнэна равнодушным, но если пропажа его денег и исчезновение сьера Куафара возмущали его, то в несравненно большей степени он был взволнован бегством м-ль де Фреваль. Что означали этот безрассудный поступок, это непонятное бегство? Чтоб барышня из благородной семьи взяла вдруг и удрала, – это превосходило всякое воображение. Однако, приходилось соглашаться с очевидностью. М-ль де Фреваль тайком ушла из Эспиньолей. Впрочем, Аркнэн должен был признать, что это бегство было подготовлено давно уже, и сам он разве невольно не содействовал ему, обучив м-ль де Фреваль верховой езде и стрельбе из пистолета, словом, сделав ее способной совершить безумный поступок, план которого был так тщательно рассчитан ею итак смело приведен в исполнение? При этой мысли г-н Аркнэн кусал себе пальцы. Добро бы еще беглянка, отправляясь в путь, не причинила никакой порчи! Но г-н Аркнэн не мог утешиться при виде двух прекрасных лошадей, так жестоко изувеченных, и печально поднимал фонарь, освещая их. Не говоря уже о том, что бедняга г-н де Вердло способен будет заболеть, настолько он был ошеломлен бегством, от которого до сих пор еще не мог опомниться!

Окончив осмотр лошадей, Аркнэн покинул конюшню и переходил двор, направляясь к Гоготе, как вдруг услышал за воротами какой-то шум, словно храп лошади. Он подошел к воротам с фонарем в руке, и заметил сквозь щель лошадь без всадника, затем, вглядевшись внимательнее, различил лежащую на земле человеческую фигуру. При виде ее он выругался и начал действовать засовами и задвижками, запиравшими ворота. Они медленно открылись. Аркнэн наклонился. Потом в страхе отшатнулся, воздев руки к небу:

– Господи Иисусе! Это барышня, верней верного…

Анна-Клавдия лежала на земле. Голова ее была обнажена, и тело казалось безжизненным. Платье ее, разорванное в нескольких местах, было испачкано пылью и грязью.

– Барышня, барышня…

Фонарь осветил осунувшееся лицо, глаза были закрыты. Тогда Аркнэн взял кольцо фонаря в зубы, схватил в охапку м-ль де Фреваль и направился к замку. Дойдя до вестибюля, он положил свою ношу на ступеньки и вытер лоб. Затем почесал затылок. Его первым движением было позвать на помощь, закричать, но по пути, заметив, что м-ль де Фреваль была только в обмороке, он передумал. Зачем привлекать внимание садовников, служанок и казачков? Весь этот люд начнет болтать, шуметь, тараторить. Разве не было сказано слугам, что барышня больна и лежит в постели? Важно было не дать огласки ее безрассудной выходке. Бравый Аркнэн чуял тут что-то недоброе. Он снова почесал затылок, посмотрел, на молодую девушку, по-прежнему лежащую без движения, и поспешно направился в комнату Гоготы.

Когда он возвратился вместе с нею, м-ль де Фреваль еще не пришла в себя. Аркнэн взял ее подмышки, Гогота – за ноги, и они перенесли ее таким образом в ее комнату, где положили на кровать, Гогота раздела ее. На теле м-ль де Фреваль не видно было никакого поранения, и только на лице был синяк, да руки были покрыты засохшей кровью. Гогота нашла на ней кинжал, клинок которого был окровавлен. Гогота вымыла ей руки и положила припарку на щеку, затем, с помощью Аркнэна, уложила ее в постель. Лишь в этот момент м-ль де Фреваль открыла глаза. Она испустила вздох, пристально посмотрела на обоих и приложила палец к губам. Затем повернулась к стене, и Гогота с Аркиэном услышали, что она плачет. Удалившись, Аркнэн пошел на двор и увидел там лошадь, на которой приехала м-ль де Фреваль. Отводя лошадь в конюшню, он заметил, что на ней была драгунская сбруя. Все это было очень странно, но Аркнэн в настоящую минуту отказался разбираться в этих загадочных вещах. Другой вопрос занимал его. Нужно было уведомить г-на де Вердло о возвращении барышни. Какой прием окажет он ей? Не лучше ли, пожалуй, подождать до завтра, когда она окончательно придет в себя? Она сумеет объясниться с г-ном де Вердло. Приняв такое решение, Аркнэн отправился спать. Ночью Гогота несколько раз справлялась о положении м-ль де Фреваль. Каждый раз она видела в щелку двери, что та лежит с открытыми глазами. Услышав поутру, что м-ль де Фреваль ходит по комнате, Гогота стала наблюдать за нею в замочную скважину. М-ль де Фреваль стояла перед открытым ею окном. Она держала в руке оружие, найденное при ней. Гогота увидела, как она бросила кинжал в пруд. Сделав это, м-ль де Фреваль закрыла окно и снова легла в постель.

Незадолго до полудня г-ну де Вердло подали письмо от г-на де ла Миньер. Г-н де ла Миньер писал ему, что г-ну де Шазо и его драгунам удалось, на основании сведений, сообщенных ему неким Забулдыгой, окружить атамана Столикого в замке От-Мот. Его нашли мертвым, пораженным ударом кинжала в сердце, подле стола, уставленного яствами и бутылками, впрочем пустыми, с лицом, испачканным вином и кровью. Что касается его собутыльника, то он наверное убежал на лошади одного из драгун, так как по возвращении из замка не досчитались одной из трех лошадей, привязанных к дереву. Кроме того, стало известно от разбойников, принадлежавших к той же шайке и захваченных в то время, как они взламывали дверь одного дома в предместьях Бурвуазэна, что какой-то таинственный всадник, очень красивый юноша, приехал к атаману в подозрительную харчевню, называвшуюся Маласиз. Г-н де ла Миньер прибавлял, что присутствие этого очень изящного и очень красивого всадника проливает новый свет на нравы атамана, которые не представляют собой, впрочем, ничего исключительного, так как содомия весьма распространена среди людей того сорта, к которому принадлежал атаман. Своею смертью он был, вероятно, обязан какому-нибудь столкновению на почве ревности. Г-н де ла Миньер выражал огромную радость по поводу этой смерти. Теперь, когда местность очищена от шайки, наводнявшей ее, и дороги снова стали безопасными, м-ль де Фреваль будет иметь возможность возобновить свои прогулки верхом, которые ей так нравятся. Он сам воспользуется этой безопасностью и вскоре приедет в Эспиньоли поговорить с г-ном де Вердло об одном очень занимавшем его проекте.