Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский

Когда он выходил из самолета, было еще совсем темно. Сейчас солнце стояло на небе довольно высоко, а он по-прежнему брел по песчаным валам и не добрался даже до первого горного отрога. Он пошел быстрее и вскоре почувствовал усталость; удивлялся жажде и сухости в горле — до сих пор он всегда пил очень мало воды. Ноги стали тяжелыми, как бревна, сумка на плече тянула к земле.

Набрел на удобный камень и присел отдохнуть. Открыл сумку, думая поесть, но аппетита не было. Чувствовал слабость.

Вернуться в самолет? Нет, ни за что на свете! Возвращение стало бы для него позором. Немного потерпеть, и все будет хорошо. К такой трудной дороге нужно привыкать постепенно.

Он пошел вперед, однако отрог приближался почему-то очень медленно. Перед ним тянулись песчаные дюны. Взбираясь на одну, он ожидал увидеть прямо перед собой гору, но открывалось другое — вторая, третья и еще несколько таких же дюн.

Вдруг понял, что сбился с пути. Когда выходил из самолета, был уверен, что не заблудится: нужно идти так, чтобы впереди все время была вон та щербатая вершина, прямо на запад. Теперь показалось, что впереди не одна зазубренная вершина, а две отдельные горы, одна ближе, другая дальше. К которой идти, когда расстояние между ними увеличивается? Ему уже несколько раз приходилось пересекать широкие провалы между песчаными грядами. Не исключено, что он потерял из виду ориентир. Оглянулся — и не увидел плато, где стоял «Орел».

Попытался сориентироваться по маленькому компасу и пошел на запад, но не достиг даже подножия горы, когда солнце перевалило зенит. Устал так, что еле передвигал ноги. Наконец совсем изнемог и сел на первый попавшийся камень. Солнце жгло безжалостно. Казалось, что за два месяца, проведенные в Сахаре, ему никогда еще не было так жарко. Болела голова; он чувствовал, что теряет сознание. Прилег на камень и, кажется, задремал.

Не знал, как долго проспал. Проснулся от холода. Открыл глаза и увидел, что уже вечереет. Солнце зашло, быстро наступали сумерки. Он почувствовал себя немного бодрее, но тут желудок заявил о своих правах. Подкрепился, снова заснул и вскоре проснулся, ощущая холод.

Мучился всю ночь. Весь сжался, скорчился и прикрылся почти опустевшей сумкой. Это не помогло — под ним был холодный камень. Он попробовал лечь на песок, но песок быстро остывал. Тогда стал бегать вокруг камня, пытаясь согреться.

Ждал утра. Попеременно то ложился, то садился, то снова бегал.

— Ах, скорее бы уже утро! — повторял он, забыв, как несколько часов назад радовался вечерней прохладе.

Наконец, его горячее желание исполнилось. Вокруг посветлело. Рассвет в пустыне недолог — на небо выкатился огненный шар. Ткаченко обрадовался и решил возвращаться: одна ночь в пустыне сломила его гордость.

Шел на восток, ориентируясь по компасу. Беспокоило только одно — он нигде не видел своих вчерашних следов. Успокаивал себя тем, что вскоре покажутся песчаные дюны, а после он выйдет к краю ущелья, откуда виден и самолет, и оазис Адур.

Но сегодня усталость проявилось быстрее. После дневного перехода он не успел достаточно отдохнуть и выспаться.

Шел все с большим трудом, поминутно останавливаясь на отдых. В конце концов опустился на камень и замер без движения. Чувствовал неимоверную слабость. Казалось, душа рвется прочь из тела, охваченного лихорадкой и жаждой.

Сидел и не понимал, что с ним происходит. Видит он это наяву или во сне?.. И к чему было так страдать? Да, он явственно видит перед собой «Орла». Михаил Антонович и Иван Петрович беспокойно расхаживают по каменному плато и готовят к вылету малый самолет.

— И что? Я же говорил, что можно было еще вчера дать самолет… — бормотал он. — Зачем было заставлять меня мучиться? Нет, Михаил Антонович нехороший человек. А Иван Петрович вон как тревожится, что меня нет. Но почему они меня не замечают? До самолета совсем близко, не больше 5001000 шагов. Надо крикнуть погромче, может, услышат.

Вскочил и закричал слабым голосом:

— Иван Петрович, я здесь!

На его призыв никто не отозвался. Даже головы не повернули в его сторону!

Тогда он достал револьвер и выстрелил. В тот же миг «Орел» вместе с людьми задрожал, расплылся — и исчез, а Ткаченко увидел перед собой лишь бескрайнюю песчаную равнину…

Это был пустынный мираж — фатаморгана…

Ткаченко бросился на песок и горько зарыдал. Слезы принесли облегчение, на душе стало спокойнее. Он заснул.

***

Путешественники очень встревожились, когда не нашли часового на месте. Они сразу догадались, куда направился Ткаченко, что только усилило их беспокойство.

Весь день прошел в напряженном ожидании: они понимали, чем грозит такая прогулка. С наступлением ночи Коростель и Роздвянский и вовсе не могли найти себе места. Коростель, помня о своих обещаниях матери Ткаченко, впал в отчаяние. Он бродил вокруг самолета, спускался с плато и прислушивался, зажег рефлекторы аэроплана и то и дело стрелял с террасы осветительными ракетами, надеясь, что они помогут Ткаченко найти дорогу обратно, если тот заблудился. Спать он даже не ложился.

На рассвете, еще до восхода, они с Роздвянским стали ремонтировать малый самолет. Прочие работы были остановлены, и всем было приказано помогать. Соорудили также большую сирену из толстой трубы. Она так страшно ревела, что адурийцы выбежали из оазиса в ущелье посмотреть, что произошло. Но все было напрасно — Ткаченко не возвращался.

К полудню самолет был подготовлен, и Роздвянский, Коростель и Нестеренко вылетели на поиски пропавшего. Они взяли с собой пса Бублика. Полетели на запад, довольно низко над землей, внимательно осматривая местность в бинокли. Все трое сошлись на том, что Ткаченко не мог уйти далеко и заблудился, скорее всего, уже в дюнах. Поэтому, даже не долетев до первого горного отрога, стали кружить над песчаной равниной.

Наконец пес залаял, а летчики увидели издали распростертое на камне тело. Когда подлетели ближе, узнали Ткаченко. Он лежал неподвижно, как мертвый. Коростель хотел сейчас же садиться, но оба пилота знали, что не смогут подняться с земли, сев на песке. Нужно было найти подходящее для посадки место. К счастью, менее чем в ста шагах заметили большой плоский камень и сели там.

Коростель первым подбежал к казавшемуся бездыханным телу и приложил ухо к груди Ткаченко.

— Жив! — произнес он.

Нестеренко наклонился над молодым ученым, влил ему в рот несколько капель