Огнепад (Сборник) - Питер Уоттс

– Например?

Шпиндель поднял палец:

– Слои, которые мы прорезали, не могли появиться в ходе естественных метаболических процессов, по крайней мере я таких представить не могу. Так что эта штука не живая в биологическом смысле слова. Если, конечно, в наши дни это что-то значит, – добавил он, окидывая взглядом чрево нашего кита.

– Как насчет жизни внутри объекта?

– Бескислородная атмосфера. Сложную многоклеточную жизнь, скорее всего, можно исключить. Микробы – вероятно, хотя, если они там есть, я жажду увидеть это чудо. Но любой достаточно сложный организм, способный мыслить, не говоря о том, чтобы построить вот это, – Шпиндель указал на изображение в Консенсусе, – требует высокоэнергетического метаболизма, а значит, кислорода.

– Ты думаешь, что «Роршах» пустой?

– Этого я не говорил. Инопланетянам положено быть загадочными и все такое, но я не понимаю, зачем кому-то строить заповедник космических масштабов для анаэробных бактерий.

– В этой штуке кто-то должен обитать. Зачем тогда вообще атмосфера, если мы имеем дело просто с терраформирующим автоматом?

Шпиндель ткнул пальцем в сторону палатки.

– Как сказала Сьюзен: атмосфера еще строится. Так что можем потусить в пустом доме, пока хозяева не явились.

– В пустом?

– Типа того. Я прекрасно понимаю, что мы видели лишь крохотную долю от всего объекта. Но кто-то же видел, как мы приближаемся! И, насколько помню, очень сердился. Если они разумны и враждебны, почему не стреляют?

– А может, уже выстрелили.

– Если что-то внутри и расстреляло твоих роботов, оно поджарило их не быстрее обычной естественной среды.

– То, что ты называешь «обычной естественной средой», может оказаться активной защитой. Иначе почему орбитальная станция настолько необитаема?

Шпиндель закатил глаза.

– Ладно, я ошибся. Для предположений мы знаем недостаточно.

Нельзя сказать, что мы не пытались раздобыть больше информации. Когда сенсорная головка «чертика» напрочь сгорела, мы разжаловали его в землекопы: зонд по волоску расширял шахту, терпеливо выжигая края проделанной первоначально замочной скважины, покуда та не достигла метра в диаметре. Тем временем мы переделывали пехотинцев Бейтс – навесили столько защиты, что те не отказали бы и в ядерном реакторе, и внутри циклотрона, – и в перигее сбросили их на «Роршах», словно камушки с опушки в зачарованный лес. Каждый из них по очереди прошел воротца «чертика», разматывая за собой нити оптоволокна для передачи данных в ионизированной атмосфере.

Мимолетный взгляд – вот и все, чего им удалось добиться. Мы получили несколько эпизодических сцен. Видели, как шевелятся стены «Роршаха»: волны перистальтики лениво колыхали его внутренности. Видели, как из стен в мучительных спазмах вылезают похожие на патоку новообразования, которые с течением времени должны были совершенно перекрыть проход. Сквозь некоторые помещения наша пехота проплывала с легкостью, в других спотыкалась и с трудом находила дорогу среди магнитного шума. Роботы пролезали сквозь странные пасти, ощеренные бритвенно-острыми зубами, тысячами спирально изогнутых треугольных лезвий, выложенных параллельными рядами. Они осторожно обходили облака тумана, слепленные в абстрактные фрактальные фигуры, смещающиеся, бесконечно повторяющие себя, чьи заряженные капли были нанизаны на мириады сходящихся линий электромагнитного поля.

Рано или поздно каждый солдат сгорал. Или мы теряли с ним связь.

– Можно улучшить радиационную защиту? – полюбопытствовал я.

Шпиндель взглянул на меня.

– Мы и так уже замуровали все, кроме датчиков, – объяснила Бейтс. – Если закрыть и их, мы ослепнем.

– Но видимый свет относительно безопасен. Как насчет чисто оптическо…

– Мы уже пользуемся оптической связью, комиссар, – отрезал Шпиндель. – Мог бы заметить, что всякая хрень все равно просачивается.

– Но есть же эти… как их… – я поискал слова, – полосовые фильтры? И приспособления, которые будут пропускать видимые частоты, срезая смертельное излучение?

Шпиндель фыркнул.

– Ага! Такая штука называется «атмосферой», и, если бы мы приволокли ее с собой – раз в пятьдесят толще земной, – она могла бы частично отфильтровать эту кашу Правда, Земле еще здорово помогает магнитное поле, но я не стал бы полагаться на нашу ЭМ-защиту.

– Если мы и дальше будем сталкиваться с такими всплесками, – уточнила Бейтс. – Настоящая проблема в них.

– Они повторяются со случайными интервалами? – поинтересовался я.

Шпиндель пожал плечами, как вздрогнул:

– Не думаю, что в здешних местах есть что-то случайное. Хотя кто знает? Нужно больше данных.

– Которые мы вряд ли получим, – закончила Джеймс, подползая к нам по потолку, – если зонды и впредь будет коротить.

Условное наклонение оказалось чистой фигурой речи. Мы рискнули, жертвовали зондами одним за другим – в надежде, что хотя бы одному повезет. Чем дальше они уходили от базы, тем быстрее их шансы на выживание стремились к нулю. Мы пытались экранировать оптоволокно для уменьшения протечек; замотанный в несколько слоев феррокерамики кабель получался настолько жестким и несгибаемым, что мы фактически размахивали зондом на палочке. Решили обойтись без помочей и отправляли роботов на самостоятельную разведку в радиоактивный буран, надеясь потом скачать данные, – но ни один не вернулся. В общем, испробовали все.

– Мы можем отправиться туда сами, – сказала Джеймс.

Ну все, приехали…

– Ага, – выдавил Шпиндель голосом, который мог значить только «нет!».

– Это единственный способ выяснить что-то дельное.

– Например, за сколько секунд твои мозги превратятся в циклотронное рагу.

– Скафы можно экранировать.

– В смысле – как зонды Мэнди?

– Не надо меня так называть, пожалуйста! – вмешалась Бейтс.

– Суть в том, что «Роршах» тебя убьет, будь ты из мяса или металла.

– Суть в том, что мясо он убивает иначе, – отозвалась Джеймс. – Медленнее.

Шпиндель покачал головой.

– Через пятьдесят минут тебе все равно каюк. Несмотря на защиту. Даже в так называемых «холодных зонах».

– Три часа лучевая болезнь протекает бессимптомно. Смерть наступает лишь через несколько дней, но мы успеем вернуться на «Тезей», и корабль подлатает нас в два счета. Это даже мы знаем, Исаак! Все – в Консенсусе. А если это знаем мы, ты точно в курсе. Так что спорить не о чем.

– Такая у тебя идея? Каждые тридцать часов накачиваться жестким излучением, а мне потом вырезать опухоли и по клетке склеивать всех заново?