Самолет без нее - Мишель Бюсси

О происшествии в Летрепоре я угнал через три дня, в отеле «Аскок». Узнал от Назыма. Впоследствии я подолгу разговаривал об этом с Николь. Она подробно рассказала мне, как это было. В ноябрьский воскресный день 1982 года три породненных нормандских и пикардийских города — Летрепор, Э и Мерле-Бен — традиционно устраивали народное празднество, нечто вроде более скромной версии карнавала в Дюнкерке. Мидии с жареной картошкой, морские прогулки, театрализованные шествия по улицам… Безумный мир, сумасшедшая атмосфера… Пьер и Николь Витраль каждый год ездили на фестиваль в Летрепор. Они вообще старались не пропускать подобных мероприятий, проводившихся во всех портах Ламанша, от Дюнкерка до Гавра. Если исключить летний сезон, им удавалось сводить концы с концами только благодаря такой вот выездной торговле. Они оставляли Марка и Эмили на попечение соседей, заводили свой оранжево-красный «ситроен» и уезжали на два дня. Грузовик они старались ставить в стратегически наиболее выгодных местах, поближе к побережью, собирали прилавок, при необходимости натягивали тент от ветра и уже час спустя предлагали всем желающим жареную картошку, блинчики, вафли и прочие немудрящие лакомства. Обычно они работали до поздней ночи. Несмотря на холод народные гулянья в этих северных городках часто длились до рассвета. Хорошо понимая, что время — деньги, Пьер и Николь расстилали матрас на полу грузовика, между газовой плитой и холодильниками, и на несколько часов ложились поспать, чтобы с утра пораньше снова приняться за работу. Это был тяжкий труд, зато за пару выходных они зарабатывали больше, чем обычно за десять дней.

В воскресенье, 7 ноября 1982 года, Пьер и Николь Витраль закрылись около трех часов ночи. Вновь открыть торговлю им уже не привелось. Тревогу поднял местный житель, который выгуливал собаку вдоль пляжа. Несмотря на утреннюю сырость, он учуял запах газа, исходивший от грузовика. На самом деле пахло тиолом — сернистым соединением, которое специально подмешивают к природному газу бутану, не имеющему ни цвета, ни запаха. Пожарные вышибли заднюю дверцу фургона топором и обнаружили внутри два бесчувственных тела. Утечка бутана продолжалась по меньшей мере пять часов — и это в помещении площадью около девяти квадратных метров! Пьер Витраль не дышат. Пожарные даже не пытались его реанимировать, мгновенно установив, что ему уже не поможешь. Николь Витраль была еще жива. Ее срочно перевезли в больницу в Абевиле. Лишь пятнадцать часов спустя врачи смогли сказать, что она выкарабкается. Во что превратились остатки ее легких, можно было только догадываться.

Следствие не затянулось надолго. Было установлено, что в шланге одной из четырех газовых плит имелось повреждение. Вывод: несчастный случай, столь же глупый, сколь и предсказуемый. Страховая компания, верная принципам гуманизма, вынесла свой вердикт: ночевать в фургоне, рядом с газовыми баллонами и еще не остывшими плитами, мог только сумасшедший; оборудование, хоть и отвечавшее требованиям санитарного контроля, находилось в изношенном состоянии и по результатам экспертизы отличалось множеством дефектов… Одним словом, владельцам страховой компании не пришлось приносить Николь Витраль свои извинения за то, что они не заплатили ей ровным счетом ничего.

У нее остался только грузовик. С нуждающимся в замене пластиковым шлангом и выбитой задней дверцей. И двое детей на руках.

Возможно, именно это обстоятельство сблизило меня с Витралями. Мне было их жалко. Да, пожалуй, я правильно определил свое отношение к этой семье. Жалость. Я не стыжусь в этом признаваться.

Жалость. Плюс подозрения.

Когда Назым позвонил мне, чтобы рассказать, что случилось в Летрепоре, я не поверил в версию о несчастном случае. Знаю, знаю, судьба жестока, как мальчишки на школьной перемене, и всегда ополчается против самых слабых. Но всему же есть предел! На протяжении последовавших недель я несколько раз встречался с адвокатами Карвилей, и они, пряча глаза, поведали мне, что незадолго до второго инфаркта Леонс де Карвиль попросил их дать ему разъяснения по одному чисто техническому вопросу. Что будет с Лили, если супруги Витраль умрут? Отправят ли ее в специализированное учреждение под фамилией «Витраль» или возможны варианты? И какова вероятность того, что Карвилям разрешат удочерить девочку?

Вопрос оказался не просто гнусным, но и довольно сложным. Мнения адвокатов разделились в частностях, но более или менее сошлись в главном: если Витрали уйдут из жизни до того, как Лили исполнится два года, возможен новый процесс и новое судебное решение. «Это чисто техническое предположение», — настойчиво повторял каждый из них, указывая, что в этом случае разумнее всего будет сыграть на сомнительной идентификации личности ребенка и его будущих интересах. Если уж придется подыскивать для девочки приемную семью, то не проще ли отдать ее Карвилям?

Я лишь пересказываю вам их слова, как говорится, за что купил, за то и продаю. Что делать с этой информацией, решайте сами.

Матильде де Карвиль хватило безумия нанять детектива на восемнадцать лет. Почему бы ее мужу, куда менее терпеливому, не нанять, в свою очередь, киллера? Продырявить газовый шланг в кое-как запирающемся фургоне — плевое дело для любого негодяя без стыда и совести. Я не верил, что Матильда де Карвиль могла быть в курсе, тем более — принимать участие в подобном предприятии. Хотя бы из религиозных соображений. Напротив, Леонс де Карвиль был способен на что угодно. Двадцать три дня спустя с ним случился второй приступ. Трудно было не углядеть в этом причинно-следственной связи. Николь Витраль выжила. Не исключено, что смерть Пьера Витраля тяжким грузом лежала на его совести. Но самое главное, убийство — если это было убийство, — ничего не изменило. Лиза-Роза окончательно умерла…

Ну вот, теперь вы знаете об этом деле столько же, сколько и я. Овощ, некогда бывший Леонсом де Карвилем, навсегда сохранит свою тайну.

Сомнения остаются, но можем ли мы трактовать их в его пользу?

Хороший вопрос!

2 октября 1998 г., 12.40.

Марк смотрел на небо. Осеннее солнце снова скрылось под плотным слоем облаков.

Сомнения…

Ему в то время было всего четыре года. Он почти ничего не помнил, если не считать ощущения горя, исходившего от окружавших его взрослых. Еще он помнил, как крепко держал за ручку маленькую Лили и клялся сам себе, что никогда и никому не даст ее в обиду.

Бабушка не слишком охотно делилась с ним подробностями давней трагедии. Да оно и понятно. Кому захочется заново переживать весь ужас тех дней? В изложении Гран-Дюка обрывки то там, то сям подобранных сведений складывались в ясную картину.

Марк перевел взгляд на устроившихся напротив рыболовов. Довольно молодые ребята, они сидели, не двигаясь, словно спали. Что за интерес часами поджидать рыбу, которая не клюнет никогда? Или они просто нашли для себя местечко в райском уголке, решив, что не уйдут отсюда, пока не наступит конец света?

Сомнения…

Неужели дьявол поселился именно в этом райском уголке?

Марк изо всех сил напряг память. Рассказ Гран-Дюка вызвал у него смутное ощущение тревоги. Как будто в мозгу зажглась тревожная лампочка. Была какая-то деталь, которая не вписывалась в общую канву…

Что-то не сходилось…

Марк постарался сосредоточиться, но мысль ускользала. Наверное, вызвавшая его смущение деталь относится к чему-то, что принадлежит к резерву механической памяти; к чему-то, что он хорошо знает, но не может вспомнить просто так, без наводки в виде ключевого слова…

Он еще некоторое время посидел, ломая себе голову, но так ни к чему и не пришел. Но, чем дольше он сидел, тем сильнее крепла в нем уверенность, что искомый элемент хранится у него в комнате на улице Пошоль, в квартале Полле, в Дьеппе. В его вещах. Надо только хорошенько в них порыться…

Насколько это срочно? И какая тут связь с остальным? С главным — обещанием Лили уехать навсегда?

До Дьеппа всего пара часов поездом. Да и с Николь надо поговорить…

Ладно, это подождет.

Чуть дрожащей рукой он перевернул последний из вырванных листов и дочитал дневниковую запись до конца.

25

Дневник Кредюля Гран-Дюка.

Месяц спустя после трагедии в Летрепоре Николь Витраль снова обслуживала клиентов в своей передвижной закусочной. У нее не было выбора. Многим казалось ненормальным, даже кощунственным, что она продолжает работать в этом гробу на колесах, в этой ловушке, убившей ее мужа, уснувшего вечным сном на полу, по которому она по-прежнему сновала дни напролет.

Николь с улыбкой отвечала: «Живем же мы в тех домах, где умерли наши близкие. Спим в их кроватях, едим из их тарелок, пьем из их стаканов… Вещи ни в чем не виноваты. Грузовик — это всего лишь грузовик».