Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марию пугает выражение лица Евгении Богдановны, она встает и подбегает к ней.
— Евгения Богдановна, — говорит Мария встревоженно, — вам нехорошо? Что такое? Чем можно помочь?
Теперь они как бы только вдвоем, хотя в комнате по–прежнему находятся и все остальные. Но Гамарник затеял спор с Ивановым, а тихий Коля Тарногродский схватился с Чудновским. Они наседали друг на друга, и все четверо говорили одновременно, не слушая друг друга: Центральная рада и Временное правительство! Юго–западный, крестьянский, край Украины и ее Северо–восточный, пролетарский район! И нужно ли вooбще украинское государство, каким бы оно ни было — социалистическим или буржуазным? И что лучше: каждой партийной организации на Украине связываться непосредственно с всероссийским партийным центром в Петрограде или — в силу специфических украинских условий — все–таки создать украинский партийный центр и уже через него, чтобы партия руководила действиями украинских большевиков?
— Нет, — говорит Евгения Богдановна, слабо улыбаясь, — спасибо, милая Мария! Все хорошо. Теперь уже все хорошо! Я просто задумалась и чем–то напугала вас… Простите…
И она привлекает к себе Марию и целует ее.
И это даже ей самой кажется странным: она так редко кого–нибудь целует; даже ее любимым дочерям, которые для нее дороже самой жизни и для которых она всегда была самой лучшей, любящей матерью, даже дочерям не так часто достаются материнские поцелуи. Евгения Богдановна женщина сурового характера, да и дочери хотя и молоды еще, а все–таки уже… большевички, члены партии, в одной с матерью партийной организации — товарищи рядом в строю…
Евгения Богдановна усаживает Марию подле себя и говорит смущенно:
— Я просто… на какой–то миг… позавидовала вам, милая Мария. — И вдруг она признается в том, в чем никому никогда еще не признавалась. — Меня ведь выдавали замуж не так, как вас, а насильно и в шестнадцать лет…
— Как? — ужасается Мария. — Вы … замужем? И против воли, не по любви?
— Была, — отвечает Евгения Богдановна, — и против воли. Хотя нет, — сразу же поправляет она себя, — не совсем так: жениха я выбрала себе сама. Должна была выбрать…
Мария смотрит недоуменно, с сочувствием и любопытством: вот уж не подумала бы никогда, что такая женщина, такой революционер… И Евгения Богдановна рассказывает, совсем просто, хотя и говорит об этом первый раз в жизни:
— Понимаете, Мария, так сложилась моя жизнь. Жить дома мне стало совершенно невыносимо; кроме того, я видела вокруг — нужда, бедность, страдания народа, а я живу в барском доме среди крестьян. И я решила бежать из дому…
— Вы бежали из дому?
— Бежала, — улыбается Евгения Богдановна. — Хотела вырваться из круга привилегированных, пойти в народ, быть с бедными, работать вместе с ними и для их пользы, ну стать учительницей или врачом — такой была моя мечта. Нет, нет! — прерывает Евгения Богдановна, замечая выражение восторга в глазах Марии. — В этом не было никакого подвига: подобные настроения были в то время очень распространенными среди широких кругов молодежи: хождение в народ. Вот к такому решению пришла и я. И бежала…
— За границу?
— Нет. За границу я выехала позже, уже из ссылки. А тогда я убежала совсем недалеко, — Евгения Богдановна грустно улыбается, — на первой же станции меня поймали и вернули домой.
— И что же?
— Ничего! — снова улыбается Евгения Богдановна. — В моей семье решили, что это только девичья дурь, ну, причуды девушки в возрасте. Мол, и к крестьянским парням или к молодым рабочим на сахарном заводе меня тянет тоже только потому… ну, как девушку тянет к молодым людям. Вот и решили выдать меня поскорее замуж.
— Какой ужас! — вскрикивает Мария.
— Да… К счастью, мне была предоставлена возможность выбора. Выбор, правда, был невелик: всего два претендента: сын соседа помещика, юноша умный, доброй души, он мне даже нравился, но… — Евгения Богдановна снова улыбается с горькой иронией, — но помещичий сын! А второй был сыном механика — не белая кость, не голубая кровь, ну и мой выбор пал на него.
— Но он вам нравился? — Мария обняла Бош.
— Нравился, Мария, хотя… Словом… — Евгения Богдановна на этот раз усмехается даже весело, — мне более всего нравилось то, что я вырвусь из родительского дома, сама буду распоряжаться своей жизнью, буду учиться, поеду за границу, чтобы стать врачом; вы же знаете, женщин тогда не принимали на медицинский факультет. А он мне это пообещал…
— Ну, ну?..
Евгения Богдановна нахмурилась.
— Соврал! — говорит она резко. — И хватит об этом, Мария. Я уже разошлась с ним, и… пускай это будет забыто. Давайте жить настоящим и будущим, а не прошлым.
Мария смущается от резкого тона, которым были сказаны эти слова, и Евгения Богдановна торопиться загладить свою резкость шуткой:
— Я… обвенчалась тогда уже с революцией, Мария.
И вдруг Евгения Богдановна заканчивает душевно:
— И все–таки спасибо ему… моему мужу: он вырвал меня из мрака, и подле него за два года я стала человеком и сумела найти свою настоящую жизнь: партию!..
4
Но разговор Евгении Богдановны с Марией обрывается, потому что они уже не могут слышать друг друга: четверо мужчин подняли такой шум, что даже звенели стекла в окнах. Теперь схватились Иванов с Чудновским. Гамарник с Тарногродским откликались громкими репликами.
Иванов: — Нет, должно быть государство! И Ленин это убедительно доказал. Рабоче–крестьянское государство, которое будет строить социализм! И провозгласить его должен съезд Советов!
Чудновский: — Но ведь нам сегодня еще совершенно неизвестно, какими путями будет развиваться революция!
Иванов: — То есть как — неизвестно? Только социалистическими путями!
Чудновский: — Ты сам говоришь — путями, следовательно, есть не один путь, а несколько…
Коля Тарновский закричал, заглушая их обоих:
— Шестой съезд уже указал путь, и это единственно верный путь — вооруженное восстание и захват власти в свои руки!
Иванов горячо поддержал его:
— Верно! Все прочие пути ведут к альянсу с буржуазными партиями, которые примазываются к социализму! На эти пути толкает нас и Пятаков!
Чудновский: — Я выступал против позиции Пятакова, против его заигрывания с Центральной радой! Но если нам обеспечить себе большинство в Учредительном собрании…
Тарногродский вскочил с места — он был тихий–тихий, но вспыльчивый:
— Так ведь Центральная рада тоже Учредительное собрание! Вот на этом и сходится Пятаков с винниченковскими сепаратистами! Подставляет Центральной раде плечо!
