И целой обоймы мало - Сергей Донской

Черные зрачки взведенной двустволки смотрели в грудь Бондаря, как бы выбирая, куда именно выплюнуть картечь: под левый сосок или чуть выше солнечного сплетения. О том, что ружье заряжено именно картечью, а не чем-нибудь иным, Ринат предупредил гостя, как только тот переступил порог комнаты. И теперь выжидательно смотрел на него, стоя в нескольких шагах с указательным пальцем, обхватившим оба спусковых крючка.

– «ТОЗ»? – спросил Бондарь, полюбовавшись двустволкой.

– Угу, – кивнул Ринат, – «тулка». Двенадцатый калибр. Восемьдесят граммов свинца в двух патронах.

Оглянувшись, Бондарь полюбовался сервантом за своей спиной и сокрушенно цокнул языком:

– Посуду вдребезги разнесет, мебель – в щепки. Давай я лучше к стене перейду. Дыры потом заштукатуришь. Когда на свободу выйдешь. С чистой совестью.

– А вот это не твоя забота, женишок, – глухо произнес Ринат. – Лет тебе сколько? Тридцатник? На кисленькое потянуло?

– Кисленькое? – недоумевающе переспросил Бондарь.

– Ага. То самое, которое молодо-зелено.

– Твоя дочь сама дала мне адрес.

– А ты ее в благодарность обрюхатил, поганец. Отстрелить бы тебе яйца за такие дела. – Двустволка опустилась ниже. – Давно ты с ней познакомился?

– Вчера, – ответил Бондарь, глядя поверх направленных на него стволов.

– Врешь!

– Не вижу необходимости. Фатима дала мне адрес и пригласила в гости. Я закурю?

– Не-ет, – протянул Ринат, качая кудлатой головой.

– Закурю, – сказал Бондарь и действительно достал пачку «Монте-Карло».

– Ты думаешь, я с тобой в бирюльки играю?

– Нет. – Это было произнесено не раньше, чем чиркнула зажигалка.

– Жениться собираешься? – спросил Ринат.

– Нет. – Ответ сопровождался выдохом дыма.

– Почему?

– Не хочу.

– Мужчины так не поступают.

– А как они поступают? Встречают безоружных гостей картечью?

– Ладно, – угрожающе произнес Ринат, отставляя двустволку в угол. – Поговорим без оружия. Моя дочь утверждает, что забеременела от тебя.

– Позови ее, – предложил Бондарь, стряхивая пепел в хрустальную вазу, обнаруженную на серванте. – Увидишь, что тут кроется какая-то ошибка.

– Я отослал Фатиму к родителям в деревню. Пусть посидит под домашним арестом.

– Позвони ей.

– Там нет телефона, – проворчал Ринат.

– Она сказала, как меня зовут? – спросил Бондарь.

– Сказала. Бондарь Е. Н. Все сходится.

– Впервые слышу, чтобы любовников называли даже не по имени-отчеству, а по инициалам.

– Какая разница?

– Огромная. Так я мог значиться только в списке пассажиров: Бондарь Е. Н.

– Но зачем ей это понадобилось? – вскричал Ринат.

– Чтобы предъявить тебе жениха. Ты, надо полагать, строгий папаша?

– Не без того.

– Фатима испугалась взбучки и задумала использовать меня в качестве громоотвода, – принялся рассуждать Бондарь. – Вот почему она стала заигрывать со мной в самолете. Мне это сразу показалось странным. Какого черта молоденькая девчонка строит мне глазки? Почему дает адрес и приглашает в гости?

– И ты приперся, – взревел Ринат, возмущенный в равной мере и вероломством Бондаря, и бесстыжим поведением Фатимы. – Не упустил возможности порезвиться на халяву!

– Ты ошибаешься.

– От кого я это слышу? От тридцатилетнего коня в пальто, прискакавшего к моей дочери?

– Не к дочери, – уточнил Бондарь, – а к ее отцу. К сорокалетнему сивому мерину, который не хочет понимать очевидных вещей.

– К сивому мерину, значит, – повторил Ринат, проведя рукой по буйной шевелюре, в которой почти не наблюдалось седых волос. – Вот как ты заговорил. А знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?

Погасив сигарету, Бондарь предложил:

– Покажи на практике. Отчасти я виноват, а потому разрешаю врезать мне от души. Но только один раз.

– А потом?

– А потом вступит в силу один из основных физических законов.

– Какой? – осведомился Ринат.

– Действие встречает противодействие, – произнес Бондарь тоном учителя, вынужденного объяснять прописные истины.

– Сношать мой член! Да после моего удара ты костей не соберешь!

– Возможно.

– Мой отец быка-трехлетку кулаком валил!

– А дед? Слона в зоопарке?

Глаза Рината налились кровью, как у того быка из семейных преданий. Сжимая кулаки, он шагнул вперед.

Рост Бондаря превышал метр восемьдесят, но противник, стоящий перед ним, был на полголовы выше и казался гораздо шире в плечах. Обветренное лицо со сломанным носом делало его похожим на бесшабашного бретера, и маленькая золотая серьга в мочке правого уха только усиливала это впечатление. Шансов выстоять против него было не больше, чем при схватке со вставшим на дыбы медведем, и все же Ринат внушал Бондарю скорее приязнь, чем антипатию. Правда, это чувство обещало быть очень и очень недолговечным.

Большое сердце Рината Асадуллина разрывалось от тоски, а рот его был полон желчи. В этом была повинна Фатима, наплевавшая на вековые традиции. Как могла она спутаться неизвестно с кем, подобно мартовской кошке, задирающей хвост перед первым встречным? Зачем обманула родного отца, зачем унизила его в глазах окружающих? Этот русский красавчик, стоявший перед Ринатом, не был повинен в случившемся, но он стал свидетелем позора рода Асадуллиных и должен был поплатиться за это.

Жаль. Очень жаль. Все должно было произойти не так, все должно было произойти иначе. Ринат часто мечтал о свадьбе любимой дочери, намереваясь устроить все наилучшим образом.

Жених объявил бы о своем намерении обручиться с Фатимой через священника-газзана, после чего влюбленные потеряли бы право встречаться до самой свадьбы. Ах, эта помолвка, какой красивой, какой радостной была она в грезах Рината! Вот свидетели жениха входят с музыкой в дом Асадуллина, где он щедро одаривает их платками и угощает айратом. А вот, наконец, он получает ответный подарок – расписной поднос, уставленный всевозможным вареньем и сладкой наливкой – татлы ракы. Это значит, что вечером грянет свадьба, которая продлится несколько дней.

Фатима, надевшая прабабкино ожерелье из золотых монет, покрыла бы голову специальной накидкой, тувухом, пряча лицо от гостей до конца праздничного сабантуя. Выкупанная подругами в ароматной воде, с волосами, заплетенными в мелкие косички, ждала бы она любимого, обязанного явиться если не на горячем жеребце, то с бочонком вина и в сопровождении многочисленных друзей и музыкантов.

Грохот даула, перестук бубнов, пронзительные напевы зурны! Присутствующих потчуют кубете – пирогом из сырой баранины. Все дружно славят Рината Асадуллина, вырастившего такую замечательную дочь, жених почтительно склоняет перед ним обритую голову и благодарит за оказанную честь. Фатима на седьмом небе от счастья. Она с отцом своих будущих детей стоит на белой кошме, а гости осыпают обоих монетами, миндалем, сахаром и зерном…

Но нет, не играет музыка, не звенит серебро, не звучат здравицы в адрес Рината и его дочери. Праздник закончился, не начавшись. Мечты рассыпались в прах, обратились в пепел, которым впору голову посыпать. Кто виноват в этом? Кому мстить за крушение надежд?

Тяжелый взгляд Рината буравил переносицу Бондаря, словно пытаясь добраться до чужих потаенных мыслей.

– Не понимаю, – пожаловался он, – почему ты стоишь, как столб, почему не защищаешься? Неужели действительно не возражаешь, чтобы я припечатал тебя разок?

– Не возражаю, – коротко подтвердил Бондарь. – Заслужил. Я ведь чуть не приперся к Фатиме с цветами и шампанским.

– Но ты шел на свидание, – напомнил прищуривший один глаз Ринат.

– Вообще-то я искал место для ночлега.

– Почему именно здесь?

– Так вышло.

– Ты в неладах с милицией?

– Я-то в ладах, – неохотно ответил Бондарь. – Просто есть люди, которые не хотят, чтобы я оставался в Астрахани.

– Перешел дорогу крутым? – догадался Ринат.

– Надеюсь, что так.

– Ха, он надеется! А зачем признаешься в этом мне, человеку, которого впервые видишь?

– Пытаюсь оправдаться. Не хочу выглядеть в твоих глазах соблазнителем провинциальных дурех.

Ринат и сам не заметил, как его кулаки разжались.

– Вот шайтан, – выругался он. – Совсем мне голову заморочил. Не могу тебя ударить, хоть тресни!

– Тогда я пошел? – спросил Бондарь.

– Как-то очень просто у тебя все получается. Захотел – зашел, захотел – ушел. Нет, брат, шалишь! Сначала я на тебе отыграюсь немного, а потом уже отпущу.

– Условия прежние, – напомнил Бондарь, перебарывая инстинктивное стремление принять оборонительную стойку или хотя бы развернуться к противнику вполоборота.

– Условия я диктую, – проворчал Ринат, с треском стаскивая майку. – Про курэш доводилось слыхать?

– Нет.

– Темнота! Это татарская борьба на поясах. Раньше всякий сабантуй заканчивался такими поединками. Победитель получал барана.