Лепрозорий (СИ) - Ариса Вайа

Огромный, рыжий, как солнце, купол церемониального зала еще стоял посреди мраморной площади в окружении охотниц. Ящерица с жиденькой косичкой метала ножи в толпу напавших кошек. Звонко отдавала приказы, шествуя поверх побоища — по чужим плечам, головам — юркая, легкая, неуловимая.

Охотниц было заметно меньше, чем нападавших. К тому же, с кошками была их принцесса, которую еще ни одна охотница не смогла даже оцарапать. Ее клинки было сложно различить в сумбуре боя, а ядовитые иглы появлялись из ниоткуда. Она петляла меж бойцов, своих и чужих, все ближе и ближе подкрадываясь к командиру охотниц — Алисе. Ящерка металась, судорожно выискивая в небе подмогу. И не увидела, как белые пальцы Кошки охватили лодыжку и дернули вниз, на мрамор. Толпа бойцов поглотила охотницу, грозясь растоптать и стереть в пыль. Кошка исчезла в пучине боя, мелькнула меж чужих спин и оказалась у витражного входа в зал церемоний, толкнула стеклянную дверь бедром и скрылась под рыжим солнцем площади.

Люция скомандовала — в атаку. Ей не было дела до гибнущих охотниц, важен был лишь император и его драгоценное семейство. Она направила подчиненных в купол, отдав приказ разбить его.

Рыжее солнце площади за несколько мгновений рассыпалось осколками под ударами ангельских мечей. Кроме звона бьющегося стекла не было слышно ничего. Люция пикировала с неба, различая, как в витражном дожде танцует кошка. Та шагала, переступила белыми кошачьими лапами, вертелась, крутилась. Её мечи рассекали воздух и рвали, кромсали крылатых стражей. Император уже пал, и кошка танцевала на его спине, отбиваясь от защитников. Она казалась мелкой и слабой на их фоне, но они не смогли причинить ей вреда — она ранила в крылья, головы, попутно, незаметно для глаза, метая иглы. И если ангелы могли противостоять ударам её мечей, то иглы заставали врасплох. Она прорвалась сквозь крылатых и занесла клинки над императрицей, закрывающей своим телом драгоценное дитя. Изабель стояла на троне, отцовская диадема-нимб висела на ее золотых волосах, зацепившись за крохотные ушки. Успели короновать. И девочка орала, что есть мочи, выглядывая из-за материнского плеча. Лиловые, горящие яростным огнем, глаза кошки пугали её до смерти, а рядом не было никого, кто мог защитить. Никого, кроме фурии.

На Кошку сверху обрушилась Люция. Повалила на мраморный пол, выбив из рук клинки. И тут же рванула, оглушив крыльями, к императорской семье. Девочка от ужаса едва дышала, мать лежала на ней тяжелым грузом, укрывая крыльями. И тонкая дорожка отравленных игл вела вдоль хребта крылатой леди — Люция попалась на уловку клинков, как и все ангелы. Последняя игла, предназначавшаяся Изабель, оставила глубокий росчерк на нимбе - Кошке не повезло лишь на доли миллиметра.

— Бель, не бойся, я с тобой, — Люция бесцеремонно стащила тело императрицы под ноги и протянула девочке руки. Та упала в ее объятья и крепко вцепилась в крылья.

— Ты не бросишь меня? — прошептала, икая, малышка.

— Никогда не брошу. Ведь ты — императрица. Ничего не бойся!

— И я никогда тебя не брошу, — проскулила Изабель, всем телом прижавшись к спасительнице. Сложила четыре крыла, ещё покрытых белоснежным пушком, и притихла.

Люция обернулась, оглядела бойню охотниц и кошек за разбитым куполом. Без своей принцессы им было уже не победить, выжившим охотницам и ангелам ничего не стоило подавить их окончательно. Химари уже лежала на руках у высокого ангела, связанная по запястьям и щиколоткам. Он сложил рыжие крылья и подошел к Люции, ожидая приказа. Поднял на нее глаза, посмотрел по-ястребиному, искоса.

— Лион, — обратилась та к нему, — убейте всех, кроме Химари. Кошку и трупы доставьте в храм Ясинэ. Ждите там меня. Я пока успокою ребенка.

И она взмыла в небо, оставив Лиона заканчивать последний в войне бой.

Ева зажмурилась, усилием воли листая вперёд, ей слишком сильно не хотелось видеть конец войны. Но она не могла понять, кого хочет увидеть дальше — маленькую императрицу, впечатленную Люцией, как и сама Ева, или кошачью принцессу, чья участь была ей совсем не известна. Интуиция подсказывала, что это она была той самой кошкой, которую уважал господин Мерур. А вот о храме Ясинэ паучонок не знала практически ничего — взрослые с ужасом шептались об этом месте. Не могло там случиться что-то ужасное! Это же сама Люцифера! Ева верила в лучшее и наматывала паутину на пальцы.

Люция стояла, опершись о воткнутый в землю клинок. Сложив руки на груди, созерцала, как кошка, измазавшая свое белоснежное кимоно в грязи, копалась в земле во дворе кошачьего храма и хоронила убитых воинов.

— Скоро рассвет, Химари, стоит поторопиться, — цинично бросила победительница и тут же осеклась. Принцесса кошек подняла на нее тяжелый взгляд.

Даже победив, Люция чувствовала себя поверженной. Она думала, что этот жест сломленной воли успокоит, уверит в победе. Но крылатая стояла у могил, вырытых Химари; посреди клинков — изголовьев; на поле смерти. И не чувствовала себя победительницей. Даже цепь, тянувшаяся от горла кошки к поясу, казалась не более, чем жалкой издевкой.

Химари налегла на крестовину меча над закопанным телом, погрузив его на треть, и пошла к последнему трупу — юноши-кота.

— Скажи, каково это — хоронить тех, кто повелся на твои речи и обещания победы? — процедила сквозь зубы Люция. – Хоронить их, как животных, даже не отдав сердца водам Самсавеила? Каково это?

— Никак, — и Химари за ногу оттащила тело кота к неглубокой яме. — Я уже хоронила своих детей. И ваш крылатый род точно так же не позволил мне отдать сердца водам смерти.

Люция хмыкнула:

— Я слышала от пленников-кошек, что ты считаешь мир, в котором мы живем, лепрозорием. Они сказали правду?

— А что, ты хочешь поспорить? Или у тебя другое мнение? — кошка ссыпала землю в яму, укрыв тело кота. Фыркнула, небрежно отряхнула руки о кимоно. — Мы тут варимся в котле, из века в век лучше не становится. На себя посмотри и на мир вокруг — хочешь сказать, это не адово чистилище?

Люция нахмурилась, но ничего не ответила. Кошка продолжала:

— Окружающий мир — не более чем цирк уродов. Да над нами Бог смеётся и издевается, — усмехнулась она, отдернув распахнутый ворот кимоно. Кивнула на Люцию. — Ты-то чем живёшь? Для чего? Для кого?

Крылатая хотела было напомнить, что она — человек войны и никогда в жизни не жила иначе. Но Химари опередила её, махнув рукой:

— Что есть ты, что нет тебя — этому миру плевать. Он не приводил тебя в мир для чего-то особенного, он просто швырнул куклу на сцену и сел наблюдать. Умрешь ты, и ничего не изменится — все продолжат дохнуть от лепры, вариться в чертовом котле вражды родов и видов, округа все так же будут ненавидеть друг друга. Война, которую ты мнишь жизнью — всего лишь вспышка, и теперь она будет тлеть, пока не разгорится в другом округе, с другими тварями. Мы все несчастны, мы все уроды Лепрозория. И нас никому не жаль. Пойми, Люцифера, это просто цирк, трагикомедия, зрелище для избалованного Бога, — кошка опёрлась на гарду кошачьего клинка и с грустью посмотрела на небо, усыпанное лиловыми звёздами. — А каким видишь мир ты?