Капитан госбезопасности. В марте сорокового - Александр Логачев

Но и на этом капитан разговор не закончил.

— Товарищ Берия…

— Что там у вас еще?

— Я понимаю, что если все получится, то это уже не будет иметь для них никакого значения. Но это будет иметь значение для меня как для оперативного работника, как для работника госбезопасности, как для члена партии коммунистов…

— Давайте покороче, товарищ Шепелев.

— Я бы хотел быть полностью уверенным, что все будет так, как я пообещаю.

— Да вы что, товарищ Шепелев, горилки там перепили! Или очень возгордились от своих подвигов. Вы сомневаетесь, что Берия держит свое слово?! Отвечайте?!

М-да, щекотливая ситуация. Пик щекотливости.

— Мне было бы очень неприятно, товарищ Берия, если бы я обманывался на чей-то счет.

— Ну ты, Шепелев и… — и Лаврентий Павлович выразился непечатно. — Давно я такого не слышал, чтоб кто-то требовал от меня честного слова, — и вдруг в трубке рассмеялись: — А вы, товарищ Шепелев, хороший оперативник, я был прав. Оперативник дорожит своими обещаниями, которые дает разрабатываемому врагу, даже когда их выполнение или невыполнение зависят не от него. Я вас прощаю. Можете не сомневаться. Берия сказал — значит, сделает. Землю мне есть не надо, а, товарищ Шепелев?..

— Я дойду уже привычным путем, а вы объезжайте нормальным. Проехать можно. Я видел там угольный сарай. Значит, сюда даже грузовики добираются, чего уж вам. Не входите, пока не позову.

Щелкнул запор дверцы, «эмка» дала задний ход с хозяйственного двора, а капитан последовал выученным маршрутом — задворками и щелями между домов.

Стрельчатое кухонное окно светилось — Христина дома. Если не откроет, тогда придется ждать «эмку» и взламывать дверь. Капитан не хотел идти по жесткому варианту, потом труднее будет складывать разговор. Вот убежать Христина, даже если почувствует неладное, не сможет. Покойный ныне Кемень раскрыл ему запасной путь: через подвал и выбраться наружу через подвальное окошко.

Однако ничего такого делать не пришлось — Христина открыла сразу после того, как услышала его ответ на свое «Кто там?» Странно. Он думал, она спросит хотя бы «Почему не уехал из города, зачем пришел?»

Капитан шагнул в полумрак сеней.

— Без понтов, сука ментовская.

В живот уперся твердый предмет, в котором угадывался ствол, а к горлу приставили лезвие ножа. Лезвие было заточено, как казацкая сабля — всего лишь надавило на кожу, а кровь уже потекла по шее. Один (с лезвием) сзади, другой (со стволом) спереди — в хорошие клещи его взяли.

— Палец, облегчи его на перья и волыны. За голенищами не забудь пошарить, — раздалось над ухом.

Ствол отвели от живота, чьи-то руки принялись обшаривать одежду.

— Ты кто? — прохрипел Шепелев.

— Монгол. Слышал о таком?

— Нет, — предельно честно ответил капитан.

— Сейчас познакомимся. Это как же ты мог не слышать? Или обидеть хочешь? Ладно, сейчас увидишься с человечком, которого сразу вспомнишь.

— Готово, — отрапортовал тот, кого назвали Пальцем, — один наган у него был.

— Не густо. Ну, пошли. Эй, баба, давай вперед, двери открывай перед дорогим гостем. А ты, Палец, говорил, не придет. Вишь, влюбился он в нее.

— Тупой он, — с презрением сказал вооруженный обрезом Палец.

Капитан знал, что сегодня вечером в последний раз поднимется по этим ступенькам, пройдет этим коридором, свернет на эту кухню. Но не предполагал, в какой компании придется идти и что слово «последний» приобретет зловещий оттенок. Не прав был товарищ Берия, когда говорил, что для оперативника не так важны приемы рукопашного боя, как голова. Сейчас капитан согласился бы на треть поглупеть, лишь бы снизошли на него те приемы рукопашного боя, которые позволили бы обезоружить и отключить граждан уголовников. Конечно, кое-какие навыки и умения присутствуют, да и сила кое-какая в руках имеется, но вот есть такое опасение, что этого сейчас будет недостаточно.

— Вот он, Колун, — втолкнули Шепелева на кухню.

— Кто? — спросил невысокий человек, сидевший за кухонным столом, на котором лежала кепка, стояла недопитая гостями бутылка его, Шепелевской, перцовки и стаканы.

— Как кто? — не понял вопроса Монгол. — Жох. Это Жох? — спросил он хозяйку.

Та кивнула. В ее лице не было ничего кроме грандиозной усталости: поскорее бы уходили из ее жизни эти люди с кличками, с оружием, с грубыми плебейскими ухватками, с режущими слух словечками.

— Это такой же Жох, как Палец — это Монгол, а Монгол — это Палец, — вычурно выразился Колун.

— Это не Жох? — еще не дошло до Монгола.

— Даже близко не Жох. Ну, колись, кто ты такой? — Колун долил себе в стакан остатки Шепелевской перцовки и залпом выпил.

— Тебя пахан спрашивает, падла, — и Палец толкнул «не-Жоха» в спину стволом обреза. Больно толкнул — капитан невольно выгнулся.

— Пройти можно? Сесть? — попросил Шепелев. А еще он попросил бы у них немного времени, чтобы дождаться тарахтения мотора «эмки» за кухонным окном. Но машина где-то закрутилась.

— Тебе ничего нельзя, понял! — взвизгнул Палец.

— Можно я уйду? — спросила Христина, она стояла, опираясь на дверной косяк.

— Все остаются на своих местах, — распорядился Колун. — И ответ держат. Спрашиваю по-хорошему в последний раз. Ты кто такой?

Ну раз так, подумал капитан, тогда следует менять первоначальный план, созревший в голове по дороге от дверей до кухни. План был прост: признаться в том, что он — капитан госбезопасности, приезд «эмки» подтверждал бы его слова, отсюда вытекает выбор — или вы не причиняете вреда ни мне, ни женщине, а я вас отпускаю с миром, или вы вступаете в конфликт с госбезопасностью, что вряд ли так уж привлекательно. Одно было плохо в этом плане: уголовники народ дерганный, и тот же Палец, раньше, чем подумает о чем-то, может давануть спусковой крючок обреза с криком «Легавые! Обложили, суки!» Или вместо того, чтобы поверить липовому Жоху на слово, возьмут в заложники и его, и Христину, а что из этого получится в конечном счете одному богу ведомо, или черту…

— Я кто такой? — удивленно переспросил капитан Колуна. — Я видел, как убили Жоха. Он погиб на Финской войне. Он умер у меня на руках. И передал мне свое имя и свою биографию. Мы с ним были дружны, и он велел мне, чтобы я продолжал жить за него.

— Ты чего несешь, макака? — крикнул Монгол.

— Я унаследовал имя Жоха, — капитан обернулся к Монголу. — Я правопреемник Жоха. Я продолжаю его дело. Его душа как бы переселилась в меня. Вы слышали о переселении душ?

И капитан сделал на этом вопросе маленький, едва заметный шажок к стоящему за спиной Пальцу.

— Да это псих, Колун! — воскликнул почему-то радостно удивленный Палец.

— Я отказался от своей жизни, так как она была скудна и бессмысленна. Новое имя, только оно могло дать мне живительный глоток, — продолжал «нести пургу» товарищ Шепелев. — Я знаю, что это звучит странно, но на войне происходят и более странные вещи.

Дуло обреза, что держал Палец, опустилось вниз. Жесткая хватка руки ослабла, как и собранность молодого уголовника. Он то и дело поглядывал на Монгола, пренебрежительно ухмыляясь — «смотри из-за кого сыр-бор подняли, из-за обыкновенного форменного дурика».

— Если ты знал Жоха, то скажи, за что он сел в тридцать пятом? — спросил Колун.

«Тоже мне дознаватель», — эту фразу капитан оставил в мыслях, а вслух сказал:

— За кассу вокзального ресторана в Пскове.

Колун кивнул.

— Он придуривается, Колун! — сплюнул на пол Монгол, вертя в руках финку. За что получена им такая кличка — не загадка века. Глаза узкие, хотя лицо и не азиатского склада. Полукровка какой-нибудь. «Вот этот поопаснее остальных, — подумал Шепелев. — Но ничего».

— Вы не понимаете, что такое единство помыслов и общность стремлений, — обернувшись к Монголу, капитан чуть подался вперед, словно движимый порывом доказать свою правоту. — Вот он даже перевел мне свою татуировку. Смотрите! — капитан расстегнул куртку, рванул рубашку так, что полетели пуговицы, обнажил синий трехкупольный собор.

Еще шаг вперед. А где-то вдали послышалось тарахтение мотора. Катит «эмка». Значит, дольше тянуть нельзя. Прибытие машины собьет расстановку, к которой удалось присмотреться, да и просто не на шутку встревожит блатной люд.

— Смотрите!

Адресовано это «смотрите» было в первую очередь Пальцу, стоявшему ближе всех к капитану. Монгол сейчас находился справа от капитана, стоял, прислонившись к стене кухни. Его ошибка, что он выбрал такую расслабленную позу.

— Ха-ха! Точно! Идиот! — воскликнул Палец, вглядываясь в собор и чуть наклонившись, чтобы разглядеть получше. — Дурдом какой-то, а, Колун?

— Я же говорю, что можно и нужно менять имена! — громко произнес капитан, залившись дурацким смехом, поворачиваясь лицом к Монголу, делая в повороте еще шажок вперед и выхватывая из рук Пальца смотрящий в пол обрез.