Комбриг - Андрей Готлибович Шопперт

— Двадцать лет революции. В прошлом годе переименовали. До этого была Макеевка.

— Хорошо, товарищ …

— Никодимов. Завхоз МТС.

— Хорошо, товарищ Никодимов. Так и поступим. Через три дня утром буду у вас. Вы подготовьте цифры, фамилии передовиков. Вот этого молодого как фамилия? Он комсомолец? — Брехт указал на, заливающего через свою жестяную воронку тёмный какой-то бензин в бензобак «народного автомобиля» Сергея.

— Это Сергей Емелин, бригадир. Про него обязательно надо написать. Золотые руки у человека. В прошлом годе с армии демобилизовался …

— Еремей Иванович. Я сильно спешу, спасибо вам за бензин. Через три дня ждите и подготовьте цифры. Да, если есть фотограф, то пусть тоже подойдёт. Вечер уже, а мне ещё до Киева пилить и пилить.

— Понимаю товарищ …

— Сломчинский. Спасибо ещё раз, — Брехт пожал руку всем колхозникам и прыгнул за руль. Прямо чувствовал, что вспомнил дедок про удостоверение и сейчас попросит.

Уехал, и видел в зеркальце, как махали ему водители и завхоз. Ну, немного паршивенько на душе, обманул хороших людей.

В Киев въехали в полной темноте. Хорошо, что у «Жука», как и у «Мерседеса» есть фары и они работают от электричества. Не галогеновые лампы двадцать первого века, но всё же. На пять метров впереди дорогу освещают. Можно было бы пошутить, что как раз увидишь яму, в которую въедешь, отвернуть уже не успеешь, но шутить не хотелось, хотелось быстрее добраться до снятого домика и принять хоть холодную ванну, хоть просто из ведра окатиться. Вся пыль украинских дорог плотным слоем осела на теле, и Иван Яковлевич, прямо чувствовал, как потяжелел на десяток килограмм, Опять немцы на украинский чернозём покусились. А немец. Второй-то поляк.

Приехали, потарабанил полковник в запертые ворота. Говорил, чтобы без пароля не открывали. Хрен там. Открыли и полезли обниматься. Не вспомнили про продажу «Славянского шкафа». Все трое. Дети, чего с них взять. Отправляясь в Харьков, Иван Яковлевич ещё не решил, а что же теперь с этим детским садом делать, ну, пока не было Бжезинского, можно было бы и взять с собой. Правда, полька Малгожата — это такая болтушка, что вся его история с переломом ноги и лечением во Львове тут же рухнет, да и остальные … загонят Хуану иголку под ноготь, он всё и расскажет, а Федька — Франческо ещё быстрее. Так это было без Збигнева Казимежа Бжезинского. А его спросят. Вот он им историю расскажет.

Словом, вести двух поляков, испанца и итальянца в Москву нельзя. А куда можно? Вообще, в воинскую часть в Спасске-Дальнем хотелось бы переправить. Там есть люди, выправят документы. Ваньку, Малгожату и Збигнева можно усыновить. Итальянец староват для этого, но его можно женить на кореянке и дать корейскую фамилию, При этом — начальник городского НКВД свой человек, и глаза закроет. А там выучат русский и всё устаканится.

Остаётся малость, переправить людей с иностранными документами, и вообще без документов, с самого запада страны Советов, на самый Дальний Восток. В поезде, билет, когда продают, то документы не спрашивают. И казалось бы, посади их в Киеве в поезд и дай телеграмму Дворжецкому чтобы их встретил и всех делов. Хрена с два. В поездах всегда ходят милиционеры и проверяют документы и уж точно, если не проверят каким-то чудом раньше, то проверят в Хабаровске. Приграничная зона. И это будет феерическим провалом.

Ввод из всех этих размышлений Брехт сделал следующий. Детскому саду нужно пока и дальше сидеть в Киеве и ждать, что решат в наркомате обороны и НКВД по самому товарищу Брехту. Завтра он купит им на месяц продуктов и поедет вечерним поездом в Москву, сдаваться. А дети? А дети, если он через месяц не вернётся, идут в милицию, показывают документы и ждут, а чего с ними сделают. По-разному может закончиться. как-никак, помогли вторую мировую развязать.

Глава 15

Событие сорок третье

Предают только свои.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Вечерело. Багровое солнце опускалось за горизонт. Ветерок, чуть более свежий, чем хотелось бы, играл отросшими волосами блондинистыми на голове. Недавно дождь прошёл, лужи ещё не успели испариться или впитаться в землю, и пахло этими лужами. Непередаваемый запах вот такого мокрого асфальта, только тут на вокзале в Москве и можно его почувствовать. Просидишь в душном вагоне поезда весь день, надышишься ароматом варёных яиц и не менее варёных производителей этих яиц, то бишь, куриц простых одомашненных, нанюхаешься перебивающими курино-яйцевые сильными ароматами вчерашних носок и детских пелёнок, в чем-то неожиданном испачканных, выходишь на улицу, на перрон, и вдыхаешь его полной грудью, этот мокрый, пахнущий асфальтом воздух. Конец путешествию. Вот она — Москва.

Брехт с небольшим кожаным портфелем, которому потом поставят памятник в Одессе … Ну, не ему, а такому же. Тот — Жванецкого. Но если бы люди, что ставили памятник тому знаменитому портфелю, что набит был шутками, знали бы, чем набит этот портфель, то поставили бы и этому памятник. Рядом прямо, два одинаковых портфеля, только один, как сказано выше, набит шутками, а второй, как будет сказано ниже, набит фамилиями и адресами предателей Родины и националистов и даже настоящих шпионов польских. На всей Украине. Несколько сотен человек. Большинство с адресами и даже расписками в получении денег, отчётами о проделанной работе.

Тот Бжезинский, который развалит Советский Союз, и который сейчас преподаёт русский письменный, устный и матерный Малгожате, Хуану и Федьке в Киеве — сволочь последняя. Станет. Умная, ненавидящая СССР и русских сволочь. Так он не из воздуха материализовался — батянька воспитал, и, судя по тем бумагам, что привёз Брехт с собой в Москву, сволочь отец не меньшая. Целую сеть шпионов и вредителей организовал, работая Консулом в Харькове.

Брехт, немного переживал, что невиновных людей пришлось убить, чтобы добраться до Збигнева, но мельком пролистав бумаги Консула Тадеуша Бжезинского, понял, что убили они с братьями из Провода, этих товарищей правильно, да ещё и сильно гуманно. Не зря дипломат зарплату получал — работал. На благо Польши. Так на то и работа. Против СССР. Так на то и поляк. А ещё ему мысль мудрая пришла в голову лопоухую по ходу чтения. Там промелькнула фамилия Хрущёв. Брехт, было, обрадовался, что можно будет подставить предателя Никиту Сергеевича, но инициалы были другие. Выходит, фамилию эту не только будущий Первый Секретарь носит, есть и другие индивидуумы. Носители заразы. Может, всё дело в фамилии? Нам бы всех Хрущёвых взять и отменить. Вроде не бездельники, и могли бы жить.

Но мысль не ушла, застряла.