Комбриг - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужичок говорил на русском очень плохо и то и дело вставлял целые фразы на украинском, причём непонятные, а значит, он точно с Западной Украины. Как попал не интересно, есть и это главное.
— Дело есть на сто рублей, — поманил мастера Брехт, рассчитываясь за медвежью парочку.
— Шось зробити треба? — приблизил голову кустарь.
— Нет, я от Мельника, мне нужно перевести на настоящий украинский одну записку.
— Шо, за Мельник? Не знаю я ни яких Мельников.
— Ну, не знаешь и не надо. Мне нужно перевести записку, даю сто рублей, — не стал напрягать мастера Иван Яковлевич.
— Яка примітка, покажіть мені?
Брехт сунул ему тетрадку. Рисковал. Почему решил, что это обязательно должен был быть один из сподвижников Степана Бандеры и Шухевича. Может, интуиция? Но рискнул.
По мере чтения лицо торговца медведями и лошадьми деревянными мрачнело, желваки заходили на скулах.
— Це правда? — злой такой взгляд стал.
— Правда. — Почти. Все же мертвы, и месть будет, почему же не правда.
— А Мельник Андрей Атанасович жив? Чи ни?
— Жив, дело мне одно поручил. Нужно вырезать польское консульство в Харькове, как месть за наших хлопцев, — сам себе бы не поверил. По-русски говорит, украинского не знает — и его отправили на мстю.
— Я теж піду! (Я тоже пойду!) — взял карандаш, который ему Брехт протянул, химический, и стал, пачкая губы синим, переводить. Бубня что-то про себя. Иван Яковлевич облегчённо выдохнул.
— В восемь вечера на улице Ольминского, дом 16. Знаешь где? Работать будем ножами. Выстрелы услышат в соседних домах и милицию вызовут. Надо всё сделать по-тихому. — Предупредил Брехт свалившегося на него напарника. Повезло. О таком даже и мечтать не мог. Вдвоём всяко сподручнее.
Событие тридцать восьмое
"Ты можешь больше" прочитал я в спортивном паблике, и съел ещё один пирожок.
Хотела сегодня купить себе колечко с бриллиантом. Посчитала деньги… хватило на пирожок с повидлом.
С ножом там придёт Панас (Так звали резчика по дереву.) или без, но с пистолетом, без разницы. Да хоть с чем, хоть с обрезом или Томми-Ганом, Брехт точно взял с собой трофейный «Люгер» артиллерийский и трофейный же револьвер. Пуля из револьвера предназначалась Панасу. План был такой. Вырезают ножами шестерых взрослых обитателей консульства польского, потом Брехт, должен умудриться застрелить Панаса из револьвера и вложить его в руку одного из мужчин.
Вот дальше — сложнее, нужно забрать с собой десятилетнего мальчика Збигнева Казимежа, завести консульский «Жук» и на нём увезти и свою тушку и, скорее всего, связанного, чтобы не убежал, мальчишку в Киев. Там быстренько перегрузить его в «Мерседес» и на полном ходу со всевозможной скоростью гнать в Москву. По времени получалось, будет в столице шестого мая, и это нормальная дата, как раз бьётся со справкой польского врача. Двадцать девятого он выписывается из больницы и за семь дней добирается до столицы. Всё сходится.
Брехт, пришёл к консульству сразу после обеда и занял свое излюбленное наблюдательное место на чердаке того здания, почти напротив шестнадцатого дома, в подъезде которого он провёл две ночи. Как он и предполагал, Панас появился задолго до назначенного времени. И был он не один. Сразу полковник не обратил на второго мужика внимание. Панас прошёл мимо консульства несколько раз туда-сюда. Время ещё было дневное и у калитки, что вела в небольшой дворик, в котором сейчас и припаркован был "Фольксваген", стояли два милиционера. Люди заходили и выходили. Уж какие могут быть дела у советских граждан к дипломатам воюющей сейчас Польши, Брехт не ведал. Только одно на ум приходило, у наших с той стороны могут быть родственники, хотят съездить в гости? Так война. Забрать сюда в СССР родичей, ну, тоже проблематично. Письмо передать или просто узнать, жив или нет — запрос сделать? Если только. Наблюдая за входящими и выходящими гражданами, Брехт и обратил внимание на второго мужика в пиджаке. Тот делал вид, что направляется к консульству, но всякий раз проходил мимо. Потом то же самое проделывал с противоположной стороны, а ещё один раз неизвестный прошёл мимо Панаса и кивнул ему головой. Не поздоровался, а что-то подтверждая.
Ну, ожидаемо. Панас ему поверил, но решил подстраховаться. Нужно быть осторожным и если этот второй боевик Провода не пойдёт с ними в здание, то прорываться назад придётся с боем. После пяти оба дядечки хождение по улице имени товарища Ольминского Михаила Степановича — самого видного деятеля революционного — народовольческого и большевистского движения в России прекратили и исчезли. Ближе к восьми Иван Яковлевич наблюдательный пункт покинул, спустился и прошёл в булочную, что находилась в трёх домах от консульства. Купил свежей выпечки круглый каравай и приевшиеся уже за три дня пирожки с морковкой. Были ещё и с ливером, но бережённого бог бережёт, ему сейчас только пищевого отравления и не хватало. Ещё были ватрушки с повидлом, но их почти сразу разбирали. Очереди в магазине почти не было. Он был коммерческим и булка хлеба стоила десять рублей, а небольшой пирожок рубль. На зарплату, скажем, токаря в двести рублей, брать каждый день десяток пирожков сильно не разгонишься, быстро оскомину набьёшь. У Ивана Яковлевича деньги пока были, а вот суп себе готовить в подъезде или тем паче на чердаке, возможности, точно не было. Питался хлебом и пирожками всухомятку.
Уминая сладковатые и жирные пирожки, прямо масло сочилось по пальцам, Иван Яковлевич и сам прогулялся вдоль улицы Ольминского из конца в конец, да из начала, да в наконечники. Тихо. Не в смысле звуков нет, звуки есть. Облавы нет, милиционеров всяких с НКВДшниками. Милиционеры, охранявшие консульство, ушли. Мальчишки в войнушку играют, девчонки прыгают через скакалку. Мамаши с первобытными низкими колясками вышли на прогулки с малышами. И как палочка выручалочка горланит на столбе репродуктор, марши революционные распевая. Даже если выстрелить из револьвера или «Люгера», то вот тут в двадцати метрах от консульства уже ничего не будет слышно.
— Ось и мы. Це Микола, — тронул его подкравшийся
