Риф, или Там, где разбивается счастье - Эдит Уортон

Всего этого, как сознавал Дарроу, тем не менее было недостаточно, чтобы объяснить влияние, которое она явно имела на людей, с нею сталкивающихся. Однако было некоторым облегчением продолжать наблюдать и слушать ее, гадая, в чем тайна ее воздействия. Быть может, в конце концов, в ее полной нечувствительности — нечувствительности, настолько лишенной самовлюбленности, что в ней не было ни жесткости, ни гримасничанья, а скорее лишь искренность простой души. После того как он, как все они, последние несколько дней жил в атмосфере бесконечных дрожащих отзвуков и намеков, просто пройтись по огромной территории сознания мисс Пейнтер — столь пустой при всем количестве накопленного, столь безэховой при всей ее пустоте — успокаивало и укрепляло.

Его надежды поговорить с Анной улетучились, когда та встала, чтобы проводить мисс Пейнтер наверх к мадам де Шантель; и он отправился к себе, оставив Оуэна и мисс Вайнер помогать Эффи складывать картинку-головоломку.

Мадам де Шантель — вероятно, в результате помощи подруги — смогла спуститься к обеденному столу, довольно бледная, с покрасневшим носом и бросающая нежно-укоризненные взгляды на внука, который отвечал на них непроницаемым спокойствием; и ситуация разрядилась благодаря тому, что мисс Вайнер, как обычно, осталась в классной комнате со своей ученицей.

Дарроу догадался, что реальная схватка произойдет не раньше завтрашнего дня; и, желая оставить поле битвы свободным для соперников, рано утром в одиночестве отправился на прогулку. Вернулся он к ланчу и столкнулся с Анной, только что вышедшей из дому. Она была в шляпке и жакете и явно направлялась на его поиски, поскольку сразу сказала:

— Мадам де Шантель желает, чтобы ты поднялся к ней.

— Подняться к ней? Сейчас?

— Такова была ее просьба. Похоже, она хочет доверить тебе какое-то дело. — И добавила с улыбкой: — Что бы это ни было, давай покончим с этим!

Дарроу, испытывая мрачное предчувствие, спрашивал себя, почему, вместо того чтобы просто пройтись, он не прыгнул в первый же поезд и не убрался отсюда, чтобы переждать где-нибудь, пока история Оуэна не завершится благополучно.

— Но, ради бога, что я могу сделать? — запротестовал он, следуя за Анной в дом.

— Не знаю. Но Оуэн, похоже, тоже полагается на тебя…

— Оуэн! И он там?

— Нет. Но, знаешь, я сказала ему, что он может на тебя рассчитывать.

— Но я рассказал твоей свекрови все, что мог.

— Ну, тогда можешь ей только повторить еще раз.

Дарроу не показалось, что это сильно упростит его положение, как бы она ни надеялась, и снова сделал попытку отказаться:

— Нет никакого резона мне вмешиваться в эту историю!

Анна посмотрела на него с укоризной.

— А то, что я в ней участвую? — напомнила она ему; но даже это лишь усилило его сопротивление.

— Зачем это тебе нужно — до такой степени?

Вопрос заставил ее замолчать, оглянуться, словно желая убедиться, что они одни, и понизить голос.

— Не знаю, — неожиданно призналась она, — но почему-то я чувствую, если они не будут счастливы, то и мы не будем.

— В таком случае… — неохотно согласился Дарроу тоном человека, вынужденного уступить столь очаровательной нелепости. В конце концов, деваться было некуда, можно было лишь позволить проводить себя до двери мадам де Шантель.

В комнате среди безделушек и рюшек он увидел мисс Пейнтер в громадном пурпурном кресле с неуместным видом всадника, восседающего на исполинской лошади. Мадам де Шантель сидела напротив нее, все еще немного бледная и расстроенная, с замысловатой прической на голове, и стискивала платочек, который явно был призван показать, как она страдает. При появлении молодого человека она приветствовала его печальным вздохом, за которым тут же последовало:

— Мистер Дарроу, не могу не чувствовать, что в душе вы на моей стороне!

Откровенность притязания облегчила Дарроу задачу: высказать несогласие, и он повторил, что не может поддержать ни одну из сторон.

— Но Анна заявляет, что вы поддерживаете — ее!

Он не смог сдержать улыбки, обнаружив легкий изъян в столь безупречной беспристрастности Анны. Каждое свидетельство женской противоречивости в ней, казалось, подтверждало ее глубочайшую зависимость от самой противоречивой из страстей. Он, конечно, обещал ей свою помощь — но до того, как узнал, о чем идет речь.

На жалобу мадам де Шантель он ответил:

— Если бы я что-то и мог сказать, то хотел бы, чтобы это было в пользу мисс Вайнер.

— Вы хотели бы… да! Но смогли бы?

— Дело в том, что я не вижу, каким образом смог бы высказаться за или против нее. Я уже говорил, что ничего о ней не знаю, кроме того, что она очаровательна.

— Как будто этого недостаточно — будто это не то, что требуется! — нетерпеливо вмешалась мисс Пейнтер.

Она, казалось, обращается к Дарроу, хотя ее маленькие глазки были устремлены на подругу.

— Мадам де Шантель, видимо, воображает, — продолжала она, — что у юной американской девушки должно быть досье — полицейское досье, или как это вы называете, что есть у тех ужасных здешних уличных женщин. В нашей стране достаточно знать, что юная девушка чиста и очаровательна: у нее не требуют немедленно предъявить счет в банке и список друзей.

Мадам де Шантель горестно взглянула на свою мощную повелительницу:

— Что же, по-твоему, мне нельзя поинтересоваться ее семьей?

— Нельзя; не думай о ней хуже, чем она есть. То, что она сирота, должно, по твоим понятиям, считать достоинством. Не придется приглашать ее отца и мать в Живр!

— Аделаида… Аделаида! — жалобно воскликнула хозяйка Живра.

— Лукреция Мэри, — ответила мисс Пейнтер — и Дарроу позабавило столь несообразное сочетание имен, — сама знаешь, ты послала за мистером Дарроу для того, чтобы он опроверг мои доводы, но как он может, если ему неизвестно мое мнение?

— Ты считаешь, что это очень просто — позволить Оуэну жениться на девушке, о которой мы ничего не знаем.

— Нет, но я не считаю, что это очень просто — помешать ему жениться.

Проницательность ответа повысила интерес Дарроу к мисс Пейнтер. До этого она не поражала его особой прозорливостью, но теперь он почувствовал уверенность, что ее сверлящий взгляд способен проникнуть в суть любой практической проблемы.

Мадам де Шантель вздохнула, признавая трудность вмешательства.

— Я ничего не имею против мисс Вайнер; но при такой бродячей жизни она наверняка, как говорится, путалась с какими-нибудь кошмарными типами. Если бы только можно было открыть Оуэну на это глаза — я имею в виду, если бы кто указал на несколько фактов. Например, она говорит, что у нее есть сестра, но, похоже, даже не знает ее адреса.

— А если знает, может, она не хочет тебе его сообщать. Полагаю, ее сестра — из тех кошмарных типов. Не сомневаюсь, в скором времени тебе удастся раскопать дюжины подобных ей — «выследить», как выражаются в детективных историях. Не думаю, что ты напугаешь Оуэна, но могла бы: вполне естественно, что он должен быть испорчен этими чужеземными идеями. У тебя даже может получиться разлучить его с девушкой; но ты не сможешь заставить его разлюбить ее. Я видела, как он ее любит, когда смотрела на них вчера за ужином. И сказала себе: «Это настоящая американская девушка, какие встречались в старину, свежая и благоуханная, как хлеб домашней выпечки». Если ты отнимешь у него этот каравай, чем ты накормишь его взамен? К какой отвратительной парижской отраве он обратится? Положим, у тебя выйдет уберечь его от худших крайностей; и, зная молодого человека, как я знаю, все-таки думаю, что в такой критический момент единственное средство сделать это — немедленно женить его на ком-то еще, — тогда кого, могу я спросить, ты выберешь? Верно, одну из твоих милых французских инженю? С куриными мозгами и энергичную, как яйцо всмятку. Ты можешь принудить его к подобной женитьбе — полагаю, сможешь, — но, насколько я знаю Оуэна, произойдет естественная вещь, прежде чем его первого ребенка отнимут от груди.

— Не понимаю, почему ты приписываешь Оуэну такие гадости!

— А ты считаешь, что это гадость — вернуться к своей настоящей любви, когда его насильно разлучили с ней? Во всяком случае, так поступают твои французские друзья, все до единого! Только у них обычно не хватает ума вернуться к старой любви; искренне верю, что у Оуэна ума хватит!

Мадам де Шантель взглянула на нее со смесью благоговейного страха и торжества:

— Ты, конечно, понимаешь, Аделаида, что, предполагая такое, как бы обвиняешь мисс Вайнер в самых ужасных вещах?

— Это когда я говорю, что если разлучаешь молодых, которые до смерти хотят быть счастливы законным путем, то десять против одного, что они сойдутся путем незаконным? Не ее, я тебя обвиняю, Лукреция Мэри, на минутку предположив, что ты остережешься брать на себя такую ответственность перед Создателем. И ты не возьмешь, если обсудишь это с Оуэном напрямую, вместо того чтобы просто объявлять ему решение такой несчастной грешницы, как ты!