В оковах страсти - Дагмар Тродлер

Лошадь Германа галопом поскакала прочь. Я осталась наедине с человеком, которого едва знала…

Хозяйка прислала мне в услужение свою батрачку. Она пришла, принеся в руках все, что я просила, села в углу на корточки и уставилась на меня — женщину определенно благородного происхождения, имеющую скандальный (в смысле одежды) внешний вид, и на великана в крови.

У Ганса был жар, он так страшно ворочался, что мы едва могли усмирить его. Батрачка крепко держала его за руки, пока я смазывала шрамы и порезы и занималась раной, нанесенной копьем. Уже насквозь промокла пачка корпий, которую я прижимала к ране, теплый клейкий секрет вытекал наружу прямо мне в руки, и канал на солому. Закончив обработку, я налила в раненое отверстие немного вина, как это всегда делал еврей Нафтали. Как не хватало мне сейчас лекаря с его знанием и умением исцелять, его ловких рук…

Ганс притих на своем грязном ложе. Черты его лица, изуродованные болью и страданиями, немного разгладились. Я склонилась над ним и осторожно отерла его влажным полотенцем. Кожа казалась призрачно-светлой, почти бесцветной. Только теперь я заметила, что он на самом деле ненамного старше меня. Влажные пряди его волос спадали на высокий лоб. Глаза под густыми бровями были закрыты, как два шара в глубоких впадинах. Его короткий нос, на котором были заметны бледные веснушки, часто вызывал насмешки конюхов, напрямую связывавших величину этого органа с мужской силой. Одна из моих служанок, работавшая на кухне, казалось, лучше всех знала об этом, поскольку один раз я слышала, как она защищала светловолосого чужеземца. Сколько же сердец он уже разбил? Я знала о том, как галантно он умел обходиться даже с ворчливой кухаркой…

Высокие скулы облагораживали опавшее от голода и страданий лицо, а широкая безбородая нижняя челюсть, твердое, сильное нёбо свидетельствовали о своенравии и упрямстве, с которыми я уже достаточно была знакома. Крупные горошинки пота появились на его коже, ставшей от работы на улице такой же грязно-коричневатой, как у крестьянина. Мелкие голубые сосуды пронизывали его тонкую кожу и придавали его глазам загадочный оттенок. Его веки с длинными ресницами тихо вздрагивали. Глаза его были то голубыми, как небо, то прозрачными и светлыми, как родниковая вода. Иногда я замечала в них даже зеленоватый оттенок. Но когда его охватывал гнев, глаза его превращались в черные провалы, из которых вырывались молнии… «Король эльфов», — думала я. Никогда еще мне не удавалось рассмотреть его лицо со столь близкого расстояния, ничего не опасаясь. И втайне я вынуждена была признать, что он мне нравится…

Ошейник оставил на сильной шее красный след, стер кожу до крови, и в некоторых местах она могла уже вот-вот лопнуть. Его обнаженный торс, несмотря на грязь, кровь и пот, был потрясающе красив. Я медленно скользнула взглядом по мускулам, которые выделялись под туго натянутой кожей. Спокойная сила каждой отдельной жилы торжествовала над выжженной краснотой горла, будто насмехаясь над ним. Что за воин… Покраснев, я отдернула руку которую хотела положить на ложбинку между плечом и ключицей.

Его запястья были разрисованы. Ужасные черные рисунки глубоко въелись в кожу, омерзительные змеи с чешуйчатым телом. Между их острыми зубами изображен кинжал. Я наклонилась к его руке. Черный глаз рептилии, наполовину скрытый под кожаными путами, которые до сих пор были на нем, лукаво подмигнул мне. «Давай, — казалось, говорила змея, — рискни и дотронься до меня, я не причиню тебе зла». Змея была всего лишь рисунком. Я покачала головой. Тогда она моргнула опять, очень быстро, будто давая клятвенное обещание: «Коснись меня, и твой страх исчезнет. Сделай же это».

Очень осторожно мой палец приблизился к ней и, немного помедлив, дотронулся до рептилии. Я ощутила даже самые незначительные неровности на коже, волоски, ее покрывающие, и сосуды, как каналы, проходящие по его рукам, — то был всего-навсего рисунок, змея действительно не сделала мне ничего плохого… Не дыша я продолжала вести пальцем по змее дальше, вверх над запястьем руки.

И вдруг рука неспокойно съехала с соломы, пытаясь удалить нарушителя спокойствия. Ганс что-то неясно пробормотал про себя.

В первый раз я не почувствовала исходящей от него угрозы. Теперь он дышал намного спокойнее, чем раньше. Он обливался потом, который стекал, собираясь в кроваво-красных шрамах, оставленных клеймом моего отца. То было для меня знаком бесчеловечности моего родителя…

Смущенно мой взгляд скользнул по его животу, узким бедрам, длинным ногам… Сохрани, Господи, не оставь меня… Что сказал бы патер Арнольд, если бы я, исповедуясь, поведала, с каким нескрываемым любопытством рассматривала мужское тело… Я приподняла покров, которым мы прикрывали его наготу и решила, что ни в чем не признаюсь патеру. В конце концов, Ганс был моей собственностью. Взглянув под покров, я сделала вывод относительно размеров носа Ганса и его мужской силы — здесь я была полностью согласна с батрачкой с кухни…

Помощница-батрачка сейчас тоже не могла отвести глаз от моего конюха.

— Я еще никогда не видела такого богатыря… — вздохнула она с благоговёнием. — Он рыцарь? Откуда он?

Упершись подбородком в руку, я задумчиво рассматривала спящего.

— Ганс не хочет говорить нам этого. Мы нашли его в лесу, но он молчал даже под пытками.

— Как интересно… — прошептала она и подсела ближе. — Интересно и захватывающе.

Я рассмеялась.

— И это ты называешь интересным? Глупая гусыня. Он, наверное, что-то скрывает. В лесах обычно находят всяких подонков.

Кончиками пальцев я вынула пропитанную корпию из раны и занялась ее заменой.

— Один, будь милостив ко мне, даже в час моей смерти на меня клевещут… — вдруг раздался рядом со мной хриплый голос.

От неожиданности из моих рук выпало льняное полотенце. Батрачка задержала дыхание.

Он не спал. Во мне смешались два чувства — облегчение и смущение. Я закусила губу и кивком дала батрачке знак, чтобы та молчала.

— Как… ты давно уже не спишь?

— Давно. — Лицо его недовольно скривилось. — Кvennskratti![9] Что вам здесь нужно?

Я невольно втянула голову в плечи. Судя по его тону, в воздухе пахло грозой. Он собирался спорить. Спор, даже здесь, на грани жизни и смерти…

— Габриэль рассказал мне о твоем ранении. Я здесь, чтобы помочь тебе, — осторожно сказала я.

Он закрыл глаза.

— Вы обрекаете себя на гибель, фройляйн! Уходите.

— Ты ранен, Ганс. Без помощи тебе не выжить.

— Я не хочу жить, — просто ответил он. — Я уже видел своих духов смерти, а это значит, смерть моя предрешена богами. Engi kemsk fyrir… sitt skap — никто не живет дольше положенного ему времени.