Орден Сталина - Алла Белолипецкая

Николай в два прыжка переместился к дубовому шкафчику, с которым безуспешно сражался Стебельков, и открыл его одним поворотом какого-то незаметного рычага. Замочной скважины Коля даже и не касался: она была сделана исключительно для отвода глаз.

В шкафу находились не только книги: в промежутках между дубовыми дверцами и книжными корешками на полках стояли диковинные предметы непонятного назначения. Один из этих предметов – весьма увесистый – Коля схватил и бросился в коридор следом за капитаном госбезопасности. Тот было уже у самого выхода, когда Скрябин крикнул ему:

– Иван Тимофеевич, погодите!

Тот уже схватился за дверную ручку, и на какой-то миг у него возник соблазн: выскочить на лестничную клетку, опрометью броситься вниз. Чекист помнил про желтый порошок, непонятно как брошенный ему в лицо, и не желал узнавать, что мальчишка ещё может вытворить. Но бежать – этого Иван Тимофеевич не мог себе позволить. Теперь – никак не мог. И он изобразил на лице готовность услужить.

– Возьмите-ка еще вот это. – Скрябин быстро подошел к входной двери и опустил на маленькую полочку под вешалкой взятый из шкафа предмет. – Скажете Семенову, что нашли эту вещицу у меня в комнате и решили прихватить, раз уж с книгами ничего не вышло.

Иван Тимофеевич с изумлением поглядел на неожиданный подарок: оптический прибор, напоминавший старинную подзорную трубу, только очень уж короткую, без телескопического удлинения. Всю поверхность прибора – а сделан он был, по-видимому, из меди, – покрывала гравировка в виде латинских текстов и довольно примитивных рисунков, на все лады изображавших сцены убийств, самоубийств и казней.

– Что это? – спросил Стебельков.

– Это – ауроскоп, – сказал Коля.

Такого слова чекист никогда не слыхал и осторожно осведомился:

– И для чего эта штука нужна?

«А ни для чего», – чуть было не вырвалось у юноши. Но, во-первых, ауроскоп – одна из реликвий Вероники Александровны, – только самому Николаю ни для чего не был нужен; другим людям он мог бы и сгодиться. А, во-вторых, на эту вещь Скрябин возлагал большие надежды и не намерен был раскрывать правду о ней.

– Ваш начальник – комиссар госбезопасности Семенов – разберется, – проговорил Коля. – Просто отдайте ему прибор и скажите, что он показался вам заслуживающим внимания. Надо только завернуть его во что-нибудь.

На полке, куда Николай положил ауроскоп, лежала целая стопка старых газет. Юноша взял одну из них, и тотчас на пол посыпались маленькие картонные прямоугольники, пробитые компостером. Стебельков кинулся их подбирать и складывать обратно – к газетам, пока Скрябин обертывал ауроскоп газетной бумагой.

Когда чекист ушел, держа под мышкой подарок, Коля бросил взгляд на полку под вешалкой, где осталась лежать целая кипа прокомпостированных билетов Ярославской железной дороги. С Ярославского вокзала ездила к своей приятельнице Колина старушка-соседка, а использованные билеты всякий раз оставляла в коридоре, забывая их выбрасывать.

По этой причине или по какой-то другой, но в тот же самый день, ближе к вечеру, Скрябин посетил здание Ярославского вокзала. Вошел он туда, неся за спиной большой брезентовый рюкзак, явно набитый чем-то тяжелым, а оттуда вышел уже без рюкзака.

10

Николай поведал своему отцу басню, в которой были и поврежденный квартирный замок, и распахнутые двери комнаты, и даже исцарапанный книжный шкаф; не было в ней одного только Стебелькова. По версии Коли, у себя дома он обнаружил все перечисленные безобразия, однако самого вора не застал.

– Книги твоей бабушки – они и впрямь такие ценные? – спросил Колин отец.

– Чрезвычайно, – произнес Николай веско. – И мне хотелось бы найти для них более надежное место.

– Можно перевезти их в мою квартиру в Кремле, – предложил сановник.

– А если их там кто-нибудь увидит?

– А, ну да! – Отец Николая досадливо взмахнул рукой: он позабыл, что за книжицы хранились у его сына. – Конечно, их лучше поместить подальше от чужих глаз.

Поразмыслив, он вытащил из нагрудного кармана рубашки блокнот и карандаш и набросал какой-то адрес.

– Вот, возьми. – Вырвав листок, он протянул его Коле. – На улице Герцена есть один дом… Там недавно освободилась квартира – бывшая привратницкая, крохотная, но с отдельным входом. Как зайдешь с улицы в арку, увидишь дверь налево. – (Откуда отец знает об этой квартире, да еще в таких подробностях, Коля не рискнул поинтересоваться.) – Запасной ключ от неё спрятан за дверным косяком, сверху, ты его сразу отыщешь. Можешь в эту квартирку перенести свои книги безбоязненно – туда никто не въедет. А пломбы со входной двери просто сорвешь…

Если б отец Николая Скрябина узнал, чем занялся его сын, когда все улеглись спать, он, вероятно, пожалел бы и о своей сговорчивости и о том, что не указал Коле на дверь, едва тот появился на пороге его госдачи.

В на госдаче Колиного отца имелся, по тогдашнему обычаю, небольшой кинозал, куда привозили на просмотр только что вышедшие картины. И глубокой ночью Николай сидел в будке киномеханика, глядя сквозь окошечко в стене на полотнище экрана. Просматривал он ту самую пленку, из-за пропажи которой на Лубянке разгорелся такой сыр-бор.

Похищенный Колей фильм – точнее, часть фильма – не имел ничего общего с авиакатастрофой над Ходынским полем. Скрябин увидел на экране толпу бодрых граждан, вышагивавших на фоне огромной плотины, и понял, что пленка запечатлела открытие Беломорско-Балтийского канала – помпезное мероприятие, на котором присутствовали первые лица государства. Неясно было только, почему фрагмент документальной ленты о событиях двухлетней давности стал вдруг уликой для НКВД?

Просмотрев пленку один раз (и обнаружив на ней среди прочих высоких гостей и наркома Ягоду, и своего отца), Коля стал прокручивать ее вторично. Вот тут-то его и ждало открытие.

Время от времени то за спиной у Генриха Григорьевича (уже нацепившего на себя орден Ленина, врученный ему как созидателю чудо-канала), то за плечом у наркома, а то и вовсе рядом с ним появлялся рослый мужчина в форме НКВД со знаками различия комиссара госбезопасности 3-го ранга. Сколько бы раз ни мелькал он в кадре, с какого бы ракурса ни снимала его камера, лицо чекиста от этого не менялось. Точнее говоря, не менялось полное отсутствие этого лица, вместо которого пленка показывала лишь размытое, лишенное четкого контура пятно.

– Семенов, – прошептал Коля. – Теперь всё ясно. Она это обнаружила и по неосторожности сообщила ему… И Григорий Ильич, чтобы ее устранить, решил состряпать против неё дело.