Делай все наоборот - Дарья Калинина

На этот раз пожаловал сам капитан. Может, не совсем и настоящий капитан, но все-таки был он достаточно колоритен. Он прошествовал мимо нашего укрытия слегка заплетающимся шагом. Сначала я приняла его манеру передвигаться за прославленную походку морских волков – вразвалочку, но за капитаном тянулось облако столь едкого амбре, что он проник даже сквозь толщу брезента, под которым мы укрывались. Синий китель капитана слегка залоснился на боках и помялся, а вместо ботинок он носил удобные шлепанцы, но это мелочи. Капитан был еще бодр духом и полон желания показать всем, кто тут настоящий хозяин.

К его огромному разочарованию, в трюме он никого не обнаружил. Тогда он достал самую настоящую трубку и принялся вышагивать возле мешков взад и вперед, что-то бормоча себе под нос. За этим занятием его и застали прибывшие на судно. Получивший в лоб Бородатый все никак не мог расстаться с компьютерами, он нес в руках монитор одного из них, когда увидел капитана, присевшего на тюки. Бородатый стоял возле нас, и мы отчетливо слышали, как его тяжелое дыхание внезапно прервалось. Тишина длилась так долго, что мы уже стали опасаться за его здоровье, но так же внезапно, как перестал, Бородатый задышал вновь. На этот раз дышал он часто, прерывисто и со свистом. Я бы сказала, что он напуган.

– Капитан, – дрожащим голосом произнес Бородатый, – вам нельзя тут находиться.

Если он хотел таким манером избавиться от капитана, то выбрал не тот путь. Капитан разгневанно надул щеки, покрытые густой щетиной, и пророкотал как из бочки:

– Кто ты такой, салага, чтобы указывать мне, что мне можно, а что нет на моем собственном корабле? Пойди-ка сюда, я научу тебя уважению.

– Сейчас тут будет идти погрузка, – поспешно залепетал Бородатый, который, судя по всему, не был особенно храбр и вступать в схватку с бравым капитаном не собирался. – Вам будет неудобно, всякие ящики, тюки и коробки, знаете ли. Суета, шум. И потом – здесь сыро. Вам, с вашим ревматизмом, лучше наблюдать за погрузкой сверху.

До того как Бородатый упомянул про ревматизм, капитан и сам думал пойти наверх, но теперь он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы показать этому наглому сопляку, что он пока еще в силах стоять на своем. И капитан остался вникать во все мелочи погрузки. Его указания разносились по всему судну, от носа до кормы, и благодаря ему мы были отлично осведомлены, что где должно и будет стоять.

– Старик бушует, – шептались грузчики. – Знать, мало ему Елизар заплатил за рейс. Они уже давно спорят, а Елизар все жмется и не накидывает. Его понять можно, всем платить никакой мошны не хватит, но и капитан по-своему прав, деньги с каждым днем все дешевле.

Про деньги нам и без них все было прекрасно известно, а вот очередное напоминание о Елизаре насторожило и огорчило. Этот Елизар обладал скверной привычкой появляться каждый раз, как черт из табакерки, когда его меньше всего ждали.

– Староста вроде бы обещал пожаловать, – пробегая мимо нас, бросил кому-то из товарищей Глазастый. – Что ему тут понадобилось?

Теперь еще и староста! Мы догадывались, что старосте тут понадобилось не что-то, а кто-то. Что за день! Как с ночи не заладилось, так и пошло. Сплошные расстройства. Если они еще и про Никитина вспомнят, то вообще хоть в воду кидайся. Но в воду кидаться не пришлось. Нас спас наш славный капитан. Бородатый сильно задел его достоинство, и он приложил все усилия к тому, чтобы даже в мелочах настаивать на своем. Поэтому, когда ему передали просьбу старосты задержать отправление катера, он только прорычал:

– Погрузка закончена, если успеет, милости просим. Но у меня на судне железный порядок – отчаливаем через пятнадцать минут после завершения погрузки. Передайте, чтоб спешил. Ждать никого не собираюсь.

В итоге староста успел бы только помахать нам вслед с берега, если бы у него вдруг возникло такое желание. Но почему-то он не захотел пожелать нам доброго пути, наоборот. Он вопил проклятия всем сварливым старикам и старым консервным банкам, которые возомнили себя кораблями, и прыгал на обрывистом берегу, который для этого был вовсе не предназначен. И потому неудивительно, что целый пласт раскрошившейся земли рухнул вниз, унеся с собой крикуна. Но даже холодная ванна, правда, принятая против желания, не успокоила старосту. Пуская пузыри и дожидаясь, пока его извлекут из воды, он продолжал изрыгать проклятия в адрес капитана, его корабля и всех женщин в мире. Последнее все отнесли за счет того, что он считался человеком глубоко религиозным. И только мы с Маришей догадывались об истинной подоплеке его проклятий в адрес женского пола.

Староста со своей компанией остался на берегу, а мы на корабле. Вода и топливо, щедро заправленное в топку катера, уносили нас все дальше. Единственным темным облачком на горизонте оставался Бородатый, который по какой-то причине находился на корабле, к вящему неудовольствию нашему и капитана. Но Бородатый указал ему на какой-то пункт, имеющий место быть в соглашении между Елизаром и капитаном, и тот вынужден был уступить.

– Пошли в трюм, – предложила Мариша. – Здесь скоро может стать небезопасно.

На самом деле она решила немного перекусить теми вкусными вещами, которые в изобилии должны были находиться в трюме. Спустившись в трюм, мы обнаружили, что не являемся его единственными обитателями. Сидя на коробках, с мрачным видом нас поджидала таинственно пропавшая недавно и так же таинственно возникшая теперь Ира.

– Наконец-то вы появились! – поприветствовала она нас. – Я уж думала, вас обнаружили, и удивлялась, что не слышно ваших предсмертных криков.

Вступление ее приветственной речи не отличалось оптимизмом, но продолжение было еще хуже. Прямо сказать, оно подавляло.

– Лучше бы вам вовсе на свет не родиться, – с отвращением пережевывая шоколадные конфеты с ликером, засахарившимся еще в прошлом веке, продолжила Ира. – Вы же совершенно ненормальные, как вас из больницы выпустили?

Для разговора с Маришей она выбрала самый неподходящий тон. С моей подругой надо было разговаривать ласково, желательно в увещевательном тоне, если хочешь от нее добиться понимания или хотя бы того, чтоб она просто тебя выслушала. В противном случае могли возникнуть неожиданные казусы. Так и случилось.

Мариша решительным шагом направилась к Ире, и после непродолжительной борьбы та осталась без коробки конфет. Лишившись ее, она сразу же приобрела значительно более веселый, довольный всем происходящим вид. Похоже, конфеты плохо на нее действовали.

– Влипла я из-за вас в историю! – воскликнула несколько примирившаяся со своим положением Ира. – Дед Петро предупреждал, чтоб я не совалась и не связывалась с этими людьми, а я, дура, не послушалась. Но ведь они казались такими правильными. Не ругались матом, не валялись под крыльцом в грязи, не обращались друг к другу с худыми словами, не бездельничали в день рабочий, чтили день воскресный и не забывали молиться перед обедом. А главное – они не пытались склонить меня к греху, затащив в постель.

Все перечисленные недостатки подозрительно подходили ее мужу, а добродетели, которыми она явно восхищалась, полностью у оного отсутствовали. Что на это сказать, мы не знали, поэтому решили вернуться от отвлеченной темы к более актуальным вопросам. Я спросила:

– Ты нашла свою бабушку?

– А чего ее искать? – удивилась рассеянная Ира, сама недавно рыдавшая о горькой судьбе похищенной старушки. – Она, оказывается, уехала к сестре в Киев. Там кто-то то ли умер, то ли родился. Из телеграммы было непонятно.

– Ты ж говорила, что ее похитили, – напомнила я ей.

– Похитили? – снова удивилась Ира, а потом вдохновенно воскликнула: – Ах, ну да! Я так подумала, потому что эти типы сорвали записку, которую бабушка оставила мне на дверях. Я прихожу днем, а бабушки нет дома. И тут являются эти типы и говорят, что она у них, и если я хочу увидеть ее живой, то должна написать вам письмо и пригласить на кладбище. Любой бы поверил. Елизар, когда узнал, чуть не придушил меня. Кричал, что если у меня своего ума нет, то я должна была посоветоваться с ним.

– Когда это на тебя Елизар кричал?

– На следующий день после кладбища.

– А чего это ты с ним на короткой ноге? – подозрительно спросила Мариша. – Он тебе кто?

– Он мой крестный, – гордо ответила Ира.

Я на ее месте не гордилась бы этим фактом, быть крестным ребенком отца Елизара, если судить по Стасю, было не слишком-то перспективным делом.

– А еще у него есть крестные дети? – осторожно спросила Мариша.

– Есть, – неохотно призналась Ира. – У нас ведь крестят не в младенчестве, как у прочих христиан, у нас право быть крещеным надо сознательно заслужить праведным поведением, чистым образом жизни и активной работой в общине. Это не право, дающееся от рождения, а награда. Поэтому когда крестят человека, то лишь после этого он становится полноправным членом общины. Отец Елизар крестил многих, но только на нас словно рок лежит. Некоторые, говорят, исчезли без вести, точно не могу сказать, так как жили они не в самой Ульяновке. Но судачат, что они сильно кололись, так что ничего хорошего, а двое, нет, уже трое погибли. Остальные живут вместе со своими кровными родителями, и у них все, насколько я знаю, в порядке. Но вот надолго ли?