Белый трибунал - Пола Вольски

К несчастью, память вернулась. Инстинкт самосохранения подсказывал Треду, что воспоминания не принесут ему радости, но все же они возвращались. Медленно, неуверенно, преодолевая серьезное сопротивление, но через полгода он помнил все с беспощадной ясностью.

Какое-то время от воспоминаний не было спасения. Одно было особенно настойчиво:

Каменные мешки?

Черные ямы под крепостью. Тем, кто попадет туда, уже никогда не увидеть света.

Но Клыкач знал о них только по слухам, а слухи бывают обманчивы. Каменные мешки оказались не совсем черными, по крайней мере, не все и не всегда. Тот, в котором оказался Тред, в дневные часы был скорее серым. Он успел рассмотреть и навсегда запомнить каждую трещинку, каждое пятно на каменных стенах. Он пересчитал гранитные плиты пола и изучил узор ржавчины на решетке потолка. Он сплетал солому из подстилки во всевозможные узлы и косички, мастерил из нее фигурки птиц и зверей и расплетал каждую соломинку. Больше заняться было решительно нечем.

Заключенные, признанные неисправимыми и попавшие в каменные мешки, не использовались на работах. Их извлекали на свет божий только чтобы отправить в котел. Быть может, находились мудрые пленники, которые пользовались бесконечным количеством свободного времени для самосовершенствования, но Тредэйн ЛиМарчборг к ним не принадлежал.

Он не сразу поверил, что никогда больше не увидит солнечного света, не услышит человеческого голоса. Неделю за неделей он тщетно пытался выйти на контакт с невидимым хозяином руки, которая раз в день просовывала в камеру хлеб и воду, с невидимыми обитателями соседних камер, со стражниками, которые иногда заглядывали к нему сквозь решетку, прохаживаясь по коридору. Но все вопросы, мольбы, замечания, жалобы и требования оставались без ответа. Точно так же никто не обращал внимания на оскорбления, ругательства и крики. Наконец, сорвав горло и охрипнув, мальчик замолчал.

Он с запозданием понял, что овощной погреб был совсем не плохим местом. Время, проведенное в компании старика за уроками колдовства, понемногу превращалось в его воспоминаниях в лучшие мгновения его жизни. И память о переполнявшей его тогда силе, потерянной навсегда, вовсе не облегчала сегодняшних мучений.

Ледяной мост, протянувшийся к дальнему берегу озера. Тогда казалось, что еще чуть-чуть — и сбудется его заветная мечта…

Не сбылась.

А что теперь? Думать о прошлом — так и с ума сойти недолго. И если все время пялиться на стены, тоже легко рехнуться. Нужно было хоть чем-то заняться, и мальчику вновь вспомнились слова Клыкача:

Я глотал все книги и рукописи, что попадали мне в руки, и до сих пор помню каждое слово.

Тредэйн и сам прочел немало книг, хотя и не помнил их наизусть. Он никогда не был усердным учеником вроде Рава, но учителя находили его способным, и он помнил порядочно из того, что успел прочесть. Теперь, если постараться и быть терпеливым, можно восстановить в памяти прочитанные тома. Этого занятия хватит на много недель и месяцев.

Итак, он ушел в себя и бродил по придуманным странам, которые скоро стали для него реальнее и ближе, чем стены камеры. Его внутренний мир был ярким и живым. В нем был интерес, риск, опасности — полная противоположность унылой реальности. Вскоре он проводил в мечтах едва ли не все время, пока бодрствовал. Разумеется, иногда приходилось возвращаться. Он неохотно уделял время еде и тому, чтобы размяться, насколько позволяла теснота каменного мешка. Покончив с самым необходимым, он снова уходил .

Занятый исключительно внутренним миром, он почти не замечал однообразия заключения. Восстановив в памяти и тщательно обдумав каждую книгу, рукопись, памфлет, афишу или указ, какие ему приходилось читать, осмыслив, разжевав и переварив каждый слог, исчерпав пределы своей памяти и знаний, Тред был вынужден пойти дальше, углубившись в мир воображения. И тут он обрел свободу, о какой не мог и мечтать, пока не оказался в тюрьме. Он мог делать все, что хотел, отправиться куда угодно, с кем угодно, даже оживить умерших (одно из любимых его занятий). Он изменял мир по своей воле, распоряжался законами природы, перелетал безвоздушное пространство, бродя от звезды к звезде, исследовал весь существующий мир, а когда ему и это надоедало, создавал новые миры.

Если бы загадочное кольцо Юруна был еще при нем, Тред легко подчинил бы его своей воле.

Возвращаясь к жалкой действительности, он замечал, что время не стоит на месте. Башмаки давно стали малы и развалились, от одежды остались одни лохмотья, свалявшиеся волосы и грязные ногти сильно отросли, черная борода закрывала пол-лица. Тред не заметил, когда пробились первые волосы на подбородке, но равнодушно отметил, что, по-видимому, прошло много лет, раз они успели так вырасти. Должно быть, годы. Впрочем, время мало значило для него.

Тюремщики, должно быть, думали, что он сошел с ума — если вообще помнили о его существовании. Но разум его не был поврежден, просто он находился далеко и был занят совсем другим.

Верховному судье Гнасу ЛиГарволу,

в Сердце Света, Ли Фолез.

От полковника Клара Крешля,

исполняющего обязанности

коменданта крепости Нул.

Верховный судья,

Я вынужден сообщить вам о недавнем происшествии, повлекшем за собой несколько смертей. Как вам известно, введение в последние месяцы «постного дня» вызвало ожидаемое недовольство среди заключенных, в особенности среди уголовного контингента. Последовали многочисленные жалобы, протесты, мелкие нарушения порядка и разнообразные выражения недовольства, едва ли заслуживающие внимания Трибунала. Однако вчера вечером недовольство вылилось в открытый бунт. Наличествуют некоторые расхождения в изложении событий, предшествовавших столкновению, однако насколько удалось установить…

Исполняющий обязанности коменданта Крешль, известный среди сослуживцев как Хорек, оставил фразу незаконченной и нахмурился. «Наличествуют расхождения… насколько удалось установить…» — неудачные выражения. В них сквозит какая-то уклончивость, нерешительность, слабость, в конце концов. Не следует выглядеть слабым в глазах верховного судьи ЛиГарвола, если хочешь сохранить свое положение. А Крешль твердо надеялся, что рано или поздно из его чина исчезнет унизительное «исполняющий обязанности», и он станет полномочным и постоянным комендантом крепости.

Зачеркнув неудачную последнюю строку, Хорек исправил фразу:

Последовательность событий, предшествовавших столкновению, представляется следующей. В начале второй, послеполуденной, смены на Костяном Дворе один из заключенных, имя которого пока не установлено, отложил скребок, заявив, что ослаб от голода и не может работать. Начальник смены — капитан Неви Гульц, опытный офицер с безупречной репутацией — приказал бунтовщику вернуться к работе. Заключенный упорно отказывался повиноваться, вследствие чего капитан Гульц нанес ему тяжелые телесные повреждения дубинкой…